— Не знаю. — Голова могла лопнуть, если раздумывать об этом. — Они её разберут, узнают, как она действует, и потом снова соберут. Японцы всегда так поступают.
— И кто же тогда её изобрёл?
Стивен хотел ответить, но его вялые, затуманенные мысли завязались узлом и затормозились. Ответа не было. Слишком много всяких «но» и «если». Уравнение из одних неизвестных.
Но если убрать все «если и но»…
— Хороший вопрос, — с усилием выдавил он, глядя на камеру в своих руках.
Если этот аппарат действительно странствовал сквозь время, произойдя, собственно, из будущего, которое наступит лишь через три или четыре года, если рассматривать всё, что произошло, как непреложное…
…тогда это значит, что им кое-что известно о будущем. Нечто такое, что внушало ему страх. Нечто, чему неотвратимо суждено быть.
Юдифь произнесла это вслух:
— Единственный ответ: этого не произойдёт, — рассуждала она сама с собой, непредвзято, объективно, шаг за шагом, как человек, идущий по незнакомой дороге с любопытством, что же там за поворотом, — а дорога петляет, и ему не видно, где же она кончается. — Тут нет никаких вариантов. Хоть мы думай, хоть не думай, а камера в Японию не попадёт. То есть… — Теперь она поняла это. Глаза её стали противоестественно огромными.
— Да, — только и сказал Стивен.
Вот то, что зовётся судьбой. Он держал её в руках. Усталым движением он сунул маленький аппарат, пластиковый корпус которого выглядел таким новеньким, назад в сумку, в ватные клочки.
— Идём дальше.
Жажда становилась нестерпимой. Отчаянный крик о воде, о жидкости раздавался из каждой клеточки организма. Или найти хотя бы батарейки. Он сам точно не знал, каким образом, но это тоже могло бы утолить жажду.
Ноги двигались сами по себе. Лёгкие работали, как кузнечные мехи. Весь мир давно испарился, осталось только это плоское, каменистое плато прямо перед ними.
Идти им осталось недолго. Они были обречены. Он забыл, почему, но судьба их была решена бесповоротно. Ангел смерти уже указывал на них, выжигая из них последние капли жизни. Они уже давно не потели больше. В голове Стивена возникла мысль, странно настойчивая и бессвязная.
— Надо было нам переспать, — сказал он.
— Что? — испуганно встрепенулась Юдифь.
— Если мы здесь погибнем, будет жаль, что мы так и не трахнулись.
Она посмотрела на него взглядом, в котором мелькнула обида:
— Это всё, что тебе надо в жизни от женщины?
Вот и было ему над чем поразмыслить ближайшие сто или тысячу километров.
И вдруг перед ними возникла эта фигура. Мужчина верхом на верблюде. Бедуин, глядевший на них сверху своими загадочными глазами. Стивен таращился на него, пока Юдифь что-то ему говорила. Он разобрал только слово «Синай».
Сын пустыни невозмутимо указал рукой совсем в другом направлении.
Юдифь спросила ещё что-то — наверное, воды. Но бедуин с сожалением вскинул голову и брови арабским жестом отрицания. У него нет воды, а может, он просто не хотел делиться. У него был верблюд, который всегда доставит его до места раньше, чем он захочет пить.
— Салям алейкум, — попрощался тот, как будто для него было привычным делом встречать в пустыне заплутавших путников, и перед тем как взяться за поводья своего верблюда, он снова надел на голову тонкую металлическую дугу наушников, которую на время разговора спустил на шею.
— Вот же! — вырвалось у Стивена. Он указал на наушники. — Что это?
Бедуин непонимающе посмотрел на него и снова снял наушники. Бросил на Юдифь вопросительный взгляд. Она что-то сказала ему, после чего он извлёк из недр своего бурнуса серебристый кассетный аудиоплэйер и показал его Стивену.
— SONY-плэйер, — сказал он с горловым арабским акцентом.
— Плэйер! — прохрипел Стивен. — Настоящий SONY-плэйер!
Безумный, гогочущий смех исторгся из его пересохшего горла, сотряс его, грозя разорвать на куски его умирающее тело.
— Стивен! — воскликнула Юдифь. — Что с тобой?
Гордый сын пустыни, очевидно оскорблённый смехом Стивена, с каменным лицом засунул аппарат назад, под светлое, длинное одеяние.
— Нет, подождите! — крикнул Стивен, протягивая руку. — Простите меня. Мне очень жаль. Юдифь, пожалуйста, скажи ему, что я прошу прощения. Спроси его, не даст ли он нам батарейки. Пожалуйста!
— Зачем тебе эти батарейки?
Он и сам толком не знал, зачем. Но батарейки были очень важны. А то, что это именно SONY-плэйер, было очень смешно. Когда он был маленький, ему всегда хотелось такой, и на свои первые заработанные деньги он наконец купил его.
— Спроси его!
Она что-то сказала по-арабски. Стивен и не знал, что она говорит по-арабски. Он так многого о ней не знал, а теперь было уже поздно узнавать.
Бедуин оглядел его с ног до головы и отрицательно мотнул головой снизу вверх. Стивен сунул руку в карман брюк, нашёл смятую купюру — это был целый полтинник, — лихорадочно расправил её и протянул бедуину:
— Батарейки, пожалуйста! Я плачу за них пятьдесят долларов!
— Стивен, что такое? Дались тебе эти батарейки. На что они тебе? Не смеши людей…
— Пятьдесят долларов! — упрямо повторил Стивен. — Только за батарейки!
Араб положил ладони на луку своего седла, взявшись за поводья, и что-то сказал Юдифи. Верблюд тем временем смотрел на странников с тупым равнодушием.
— Что он сказал?
— Он сказал, если тебе не жалко отдать за батарейки пятьдесят долларов, то отдашь и сто.
— Конечно, отдам! — воскликнул Стивен и полез в карман брюк. — Сто долларов, конечно.
Он начал искать, но ничего не нашёл. Ничего, ни монетки, не говоря уже о купюрах. Он взглянул на бедуина, который неподвижно ждал.
— Мне очень жаль, но больше у меня нет. Только пятьдесят долларов.
Сын пустыни явно понимал по-английски больше, чем показал вначале. Он нагнул голову, скривил рот в надменной улыбке и отрывисто произнёс:
— Then have a nice day!
С этими словами он дёрнул за поводья и умчался, словно песчаная буря.
Стивен непонимающе смотрел ему вслед. Пятьдесят долларов за пару батареек — ведь он давал хорошую цену?
Да где же эти проклятые вертолёты? Это же уму непостижимо. Два дня назад, когда они ещё ничего не знали и ничего не имели, те отслеживали каждый их шаг. А теперь, когда они всё знают и всё имеют при себе, никому до них и дела нет!
Нигде никого и ничего. Куда ни повернись, пустое и ясное небо до самого горизонта. И земля вокруг сверкала, будто их со всех сторон окружала вода.
Юдифь шипящим и хрипящим голосом говорила ему и о нём такие вещи, которые не содержали, судя по тону, ничего хорошего. Он не понимал, почему она это делает. Но она изрыгала все эти слова, словно освобождалась от ядовитого балласта, будто спешила очиститься и освободиться.
Но ведь она сама прошла с ним весь этот путь! Ведь зачем-то она сделала это?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148