Боже, я тебе ни в чем теперь не могу доверять. Я думал, ты любишь меня, а потом вдруг оказывается, что ты за мной шпионишь…
— Нет! Я люблю! Я люблю тебя, Брикс, ты же знаешь это, я люблю тебя и сделаю для тебя все.
— Ну да, например, стравишь меня с отцом.
— Нет! Я не понимаю; о чем ты. — Разразившись рыданием, Эмма соскользнула со стула и оказалась на полу у его ног. — Брикс, не отсылай меня, пожалуйста, скажи, что я могу остаться, пожалуйста…
— Господи, Эмма, заткнись, тебя могут слышать до Нью-Йорка. — Он поглядел вниз, на ее скорченное тело, как, пряча лицо, она рассыпала свои золотистые волосы по ковру. Он почувствовал наслаждение от ее унижения, но оно исчезло так же быстро, как и возникло: его собственные страхи заслонили все остальное. — Поднимись с пола, — сказал он грубо. Схватил ее за руку и стал тянуть вверх, пока она снова не оказалась на стуле; — Дерьмо! — пробормотал он, и уселся на край стола, его ноги закачались в промежутке между тумбами.
Эмма часто задышала, глотая воздух. Она вытерла щеки ладонями и посмотрела на Брикса. Он опустил голову, как будто всецело поглощенный наблюдением за своими качающимися ногами, руки вцепились в край стола. И в друг, несмотря на все свое смятение, Эмма подумала: он боится. Он так ведет себя со мной, потому что боится. Стравишь меня с отцом. Он боится Квентина, боится, что Квентин узнает, что Эмма прочла отчеты, и обвинит в этом его. А если, подумала она, в отчетах правда? Но сейчас принять это она была не в силах. Теперь она должна подумать о Бриксе. Она нужна Бриксу.
— Я только волновалась за тебя, — сказала она тихим и дрожащим голосом. — Больше никто меня не интересует, только ты.
Он подйял голову и нахмурился:
— А почему ты волновалась за меня?
— Потому что… — о, слава Богу, мы же беседуем, мы не ссоримся, мы снова просто разговариваем… — потому что так важен для компании. — Она остановилась и попробовала улыбнуться, но лицо оставалось онемелым; она подумала, что, наверное, ужасно выглядит, и Бриксу это противно. — Ты ведь в центре всего, потому что вместе с отцом управляешь компанией… и я подумала, может, что-то случилось и кто-то хочет обвинить тебя, что тебя подставили.
— Что значит «кто-то»?
— Я не знаю. Кто-нибудь… твой отец, может быть…
— Мой отец и я руководим компанией, — сказал Брикс резко. — Ты сама это только что сказала. Он доверяет мне во всем. Если что-то случится, мы вместе об этом позаботимся. Я ему нужен.
— Я знаю, знаю. Я знаю, как вы близки и как ты ему нужен. Но иногда, когда случаются… — Она запнулась, но затем продолжила, потому что он ведь должен понять, что она хочет помочь ему. — Иногда, когда случаются неприятности и кого-то нужно обвинить…
— Да ничего не случилось, никаких неприятностей, никого не нужно обвинять.
Опасаясь снова упоминать отчеты, Эмма беспомощно подняла на него глаза, пытаясь сообразить. Джина сказала то же самое. Но если отчеты врут, то почему Брикс так напуган?
Брикс сердито: уставился на свои ноги и задумался:
— Ладно, а теперь слушай внимательно, — сказал он наконец. Мы получили пару отчетов по тестам, которые были неправильно проведены. Их-то ты и видела. Поняла? Они были неправильны, их неверно сделали. Поэтому теперь мы проводим кучу новых и все отлично.
— Ох. — Словно вырвалось с долгим вздохом. Она посмотрела на него изучающе: — Все отлично. — Это был полувопрос, полуутверждение:
— Вот это можешь и сказать своим друзьям. Эмма поглядела на него встревоженно:
— Я не говорю с друзьями о делах компании. Я ничего им не рассказываю. .
— Это ты так говоришь. Она опять задрожала:
— Пожалуйста, Брикс, не надо снова. Ты можешь мне доверять — все, о чем я беспокоюсь — это только ты. Я хочу, чтобы у тебя все было хорошо. И чтобы у нас с тобой — тоже. — Она подождала, но он молчал. — Брикс, ты… ты собираешься рассказать что-нибудь отцу? Или Хейлу? Насчет меня?
— Не знаю. Надо подумать.
Эмма сжалась на стуле, как будто ее тело осознало, что его только что посадили на поводок:.
— Я сделаю все, что ты захочешь. Ты же знаешь — все.
— Ты должна держать рот закрытым. Ты не должна появляться в моем кабинете. И соваться в мои дела. Делай только то, что тебе сказано, а мы посмотрим, как все пойдет. Ладно. — Он встал, пригладил брюки и потянулся за своим пиджаком. — Пойдем на ужин.
— Я не знаю… если ты не против, Брикс, я не хочу! есть. Можно я пойду домой?
— Эй, у нас свидание, мы же договорились, забыла?! И не разыгрывай из себя примадонну. Можем в кино! сходить, если хочешь: только мне надо домой вернуться пораньше. — Он поднял несколько прядей ее золотистых волос и опустил их. — В последний раз мы… когда? Неделю назад?
— Восемь дней.
— Вот, значит, мы много чего можем сделать. Может быть, ты и на ночь останешься.
Эмма поглядела на него уныло. Мать ждет ее дома. После тех двух раз, когда мать провела ночь не дома, больше такого не повторялось, и они как будто бы заключили молчаливое соглашение, что, пока они живут здесь вместе, они и спать будут в доме. Но если Брикс хочет, чтобы она осталась с ним ночью, она должна это сделать. Она может позвонить позже и сказать, что спустилась шина, или что-то в этом роде. Снова солгать, я превращаюсь в лгунью. Ее охватило отчаяние. Ей не хотелось врать матери, она хотела любить ее, и чтобы мать ее любила, чисто, неомраченно, как любят матери, охватывая ее пушистым покрывалом тепла, со всех сторон, так, чтобы ей стало покойно, и нежно, и счастливо. Глаза Эммы снова наполнили слезы. Она всегда получала от матери такую любовь и принимала ее как должное. Теперь она может ее только вспомнить, но такую далекую, что, кажется, возвратить ее уже невозможно. И мать тоже была далеко. Они потеряли друг друга. И Эмма потеряла дорогу назад.
— О'кей, иди вымой лицо и что там еще, и мы пойдем, — сказал Брикс и протянул ей руку. — Я расскажу тебе все о своей поездке во Флориду на прошлой неделе; ты знаешь, что я плавал с аквалангом?
Клер отрегулировала свет и уставилась на большой лист бумаги перед собой. Он, а работала над последней группой упаковок для ПК-20, придумывала образцы, которые могли сочетаться с теми, которые она уже оформила. Единственным по всей комнате звуком был скрип мелка по бумаге, да постукивание веток по стеклу от ветра, который поднялся еще раньше днем, и еще музыка, тихо игравшая где-то в глубине. На столе рядом с рукой дымилась чашка чая; линии появлялись и исчезали под ее пальцами, цвета сливались и мягко блестели под лампой. Ей нравилось это ощущение уверенности, которое приходило, когда она работала у себя, и создавало нечто из ничего: особенно ей нравилось начинать, когда идеи, образы, воспоминания свободно протекали в ее голове, до тех пор, как не появлялся внезапный порядок, способ сказать и показать что-то, образ, появившийся сам собой, как будто только родился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144
— Нет! Я люблю! Я люблю тебя, Брикс, ты же знаешь это, я люблю тебя и сделаю для тебя все.
— Ну да, например, стравишь меня с отцом.
— Нет! Я не понимаю; о чем ты. — Разразившись рыданием, Эмма соскользнула со стула и оказалась на полу у его ног. — Брикс, не отсылай меня, пожалуйста, скажи, что я могу остаться, пожалуйста…
— Господи, Эмма, заткнись, тебя могут слышать до Нью-Йорка. — Он поглядел вниз, на ее скорченное тело, как, пряча лицо, она рассыпала свои золотистые волосы по ковру. Он почувствовал наслаждение от ее унижения, но оно исчезло так же быстро, как и возникло: его собственные страхи заслонили все остальное. — Поднимись с пола, — сказал он грубо. Схватил ее за руку и стал тянуть вверх, пока она снова не оказалась на стуле; — Дерьмо! — пробормотал он, и уселся на край стола, его ноги закачались в промежутке между тумбами.
Эмма часто задышала, глотая воздух. Она вытерла щеки ладонями и посмотрела на Брикса. Он опустил голову, как будто всецело поглощенный наблюдением за своими качающимися ногами, руки вцепились в край стола. И в друг, несмотря на все свое смятение, Эмма подумала: он боится. Он так ведет себя со мной, потому что боится. Стравишь меня с отцом. Он боится Квентина, боится, что Квентин узнает, что Эмма прочла отчеты, и обвинит в этом его. А если, подумала она, в отчетах правда? Но сейчас принять это она была не в силах. Теперь она должна подумать о Бриксе. Она нужна Бриксу.
— Я только волновалась за тебя, — сказала она тихим и дрожащим голосом. — Больше никто меня не интересует, только ты.
Он подйял голову и нахмурился:
— А почему ты волновалась за меня?
— Потому что… — о, слава Богу, мы же беседуем, мы не ссоримся, мы снова просто разговариваем… — потому что так важен для компании. — Она остановилась и попробовала улыбнуться, но лицо оставалось онемелым; она подумала, что, наверное, ужасно выглядит, и Бриксу это противно. — Ты ведь в центре всего, потому что вместе с отцом управляешь компанией… и я подумала, может, что-то случилось и кто-то хочет обвинить тебя, что тебя подставили.
— Что значит «кто-то»?
— Я не знаю. Кто-нибудь… твой отец, может быть…
— Мой отец и я руководим компанией, — сказал Брикс резко. — Ты сама это только что сказала. Он доверяет мне во всем. Если что-то случится, мы вместе об этом позаботимся. Я ему нужен.
— Я знаю, знаю. Я знаю, как вы близки и как ты ему нужен. Но иногда, когда случаются… — Она запнулась, но затем продолжила, потому что он ведь должен понять, что она хочет помочь ему. — Иногда, когда случаются неприятности и кого-то нужно обвинить…
— Да ничего не случилось, никаких неприятностей, никого не нужно обвинять.
Опасаясь снова упоминать отчеты, Эмма беспомощно подняла на него глаза, пытаясь сообразить. Джина сказала то же самое. Но если отчеты врут, то почему Брикс так напуган?
Брикс сердито: уставился на свои ноги и задумался:
— Ладно, а теперь слушай внимательно, — сказал он наконец. Мы получили пару отчетов по тестам, которые были неправильно проведены. Их-то ты и видела. Поняла? Они были неправильны, их неверно сделали. Поэтому теперь мы проводим кучу новых и все отлично.
— Ох. — Словно вырвалось с долгим вздохом. Она посмотрела на него изучающе: — Все отлично. — Это был полувопрос, полуутверждение:
— Вот это можешь и сказать своим друзьям. Эмма поглядела на него встревоженно:
— Я не говорю с друзьями о делах компании. Я ничего им не рассказываю. .
— Это ты так говоришь. Она опять задрожала:
— Пожалуйста, Брикс, не надо снова. Ты можешь мне доверять — все, о чем я беспокоюсь — это только ты. Я хочу, чтобы у тебя все было хорошо. И чтобы у нас с тобой — тоже. — Она подождала, но он молчал. — Брикс, ты… ты собираешься рассказать что-нибудь отцу? Или Хейлу? Насчет меня?
— Не знаю. Надо подумать.
Эмма сжалась на стуле, как будто ее тело осознало, что его только что посадили на поводок:.
— Я сделаю все, что ты захочешь. Ты же знаешь — все.
— Ты должна держать рот закрытым. Ты не должна появляться в моем кабинете. И соваться в мои дела. Делай только то, что тебе сказано, а мы посмотрим, как все пойдет. Ладно. — Он встал, пригладил брюки и потянулся за своим пиджаком. — Пойдем на ужин.
— Я не знаю… если ты не против, Брикс, я не хочу! есть. Можно я пойду домой?
— Эй, у нас свидание, мы же договорились, забыла?! И не разыгрывай из себя примадонну. Можем в кино! сходить, если хочешь: только мне надо домой вернуться пораньше. — Он поднял несколько прядей ее золотистых волос и опустил их. — В последний раз мы… когда? Неделю назад?
— Восемь дней.
— Вот, значит, мы много чего можем сделать. Может быть, ты и на ночь останешься.
Эмма поглядела на него уныло. Мать ждет ее дома. После тех двух раз, когда мать провела ночь не дома, больше такого не повторялось, и они как будто бы заключили молчаливое соглашение, что, пока они живут здесь вместе, они и спать будут в доме. Но если Брикс хочет, чтобы она осталась с ним ночью, она должна это сделать. Она может позвонить позже и сказать, что спустилась шина, или что-то в этом роде. Снова солгать, я превращаюсь в лгунью. Ее охватило отчаяние. Ей не хотелось врать матери, она хотела любить ее, и чтобы мать ее любила, чисто, неомраченно, как любят матери, охватывая ее пушистым покрывалом тепла, со всех сторон, так, чтобы ей стало покойно, и нежно, и счастливо. Глаза Эммы снова наполнили слезы. Она всегда получала от матери такую любовь и принимала ее как должное. Теперь она может ее только вспомнить, но такую далекую, что, кажется, возвратить ее уже невозможно. И мать тоже была далеко. Они потеряли друг друга. И Эмма потеряла дорогу назад.
— О'кей, иди вымой лицо и что там еще, и мы пойдем, — сказал Брикс и протянул ей руку. — Я расскажу тебе все о своей поездке во Флориду на прошлой неделе; ты знаешь, что я плавал с аквалангом?
Клер отрегулировала свет и уставилась на большой лист бумаги перед собой. Он, а работала над последней группой упаковок для ПК-20, придумывала образцы, которые могли сочетаться с теми, которые она уже оформила. Единственным по всей комнате звуком был скрип мелка по бумаге, да постукивание веток по стеклу от ветра, который поднялся еще раньше днем, и еще музыка, тихо игравшая где-то в глубине. На столе рядом с рукой дымилась чашка чая; линии появлялись и исчезали под ее пальцами, цвета сливались и мягко блестели под лампой. Ей нравилось это ощущение уверенности, которое приходило, когда она работала у себя, и создавало нечто из ничего: особенно ей нравилось начинать, когда идеи, образы, воспоминания свободно протекали в ее голове, до тех пор, как не появлялся внезапный порядок, способ сказать и показать что-то, образ, появившийся сам собой, как будто только родился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144