И когда он закончил, она вздохнула:
— Превосходно, — сказала она. — Примите мои комплименты.
Клер поглядела на саму себя в удивлении. Ее волосы струились вокруг лица, оставляя открытыми высокие скулы и обрамляя изящные, элегантные контуры. Ее рот казался полнее, а глаза больше; она выглядела моложе, и больше напоминала Эмму.
— Мадам желает поговорить с Марго? — спросил Грегори. — Она наш мастер по косметике.
— Да, — сказала Ханна.
— Да, — как эхо, откликнулась Клер, и они перешли в комнату, всю завешанную вельветовыми шторами, с туалетным столиком, залитым светом. Марго обхватила Клер рукой за подбородок и осмотрела ее черты.
— Хорошее лицо, — объявила она. — Отличные скулы, изумительные глаза, изящный рот. Хороший подбородок. Лицо немного узковато, но Грегори смягчил это своей прекрасной работой. — Ее пальцы затрепетали, как крылышки бабочки, скользя по левой стороне лица Клер; затем она смотрела и давала инструкции, пока Клер сама применяла те же кремы и пудры на правой стороне.
— Вам не нужно совершенное изменение, — сказала Марго. — Макияж только делает более чудесным то, что уже чудесно в вас. Чуть больше — и все становится маской, и вы уже больше не вы.
Клер снова села и поглядела на себя в зеркало. Это не было совершенное изменение, но и прежней она не осталась. Все, что было смутного и непроявленного в ее лице, теперь стало заметно взгляду, более живо, и это пугало ее и причиняло ей странное неудобство.
— Вы прекрасная женщина, мадам, — сказала Марго и Клер, которая никогда не думала о себе даже как о красивой, поняла, что это правда, и что отныне ей придется и думать о себе по-другому. Я переделываю свою жизнь и даже саму себя. А потом ее заинтересовало, что скажет Эмма, когда они вернутся домой, и она; увидит, что ее мать стала выглядеть внезапно гораздо моложе и эффектнее; стала точно такой же, как дочь.
Эмма поглядела:
— Ты здорово выглядишь, — сказала она. — Он отлично поработал.
— Эмма, — заворчала Ханна. — Ты могла бы и побольше восхититься своей матерью.
— Да нет, все в порядке, — сказала Клер. — Она удивлена. Я тоже. Нам обеим надо привыкнуть к этому. Но мне нравится. По крайней мере, кажется, что нравится.
Она расслышала мольбу в своем голосе, словно она спрашивала у них, а прилично ли ей выглядеть так; стоит ли ей укладывать волосы так же завтра после того, как она их вымоет; стоит ли употреблять завтра утром всю ту косметику, что она купила, таким же образом, после того, как она снимет ее сегодня перед сном.
— Никогда не надо стыдиться того, что ты пытаешься стать настолько хорошей, насколько это возможно, — заметила Ханна. — А если будешь, тогда еще сильнее тебе придется стыдиться тогда, когда в семьдесят пять лет ты поймешь, что позволила жизни протечь сквозь пальцы и даже не попробовала… столь многого.
— Вроде чего? — спросила Эмма.
— Всех тех приключений, которые выводят нас к но-, вым путям и делают нас лучше и мудрее.
— Да, но какие именно? — настаивала Эмма. — Ты хочешь сказать — любовники? Или наркотики? Или что?
— Я не думаю, что любовники или наркотики делают нас лучше и мудрее, а ты? — спросила в ответ Ханна. Эмма нахмурилась и ничего не сказала. — Я думаю о том, как мы сами себя видим, о гордости, которую испытываем за самих себя, об опыте, который мы превращаем в часть себя, о том, как мы учим других, и о том, чему мы их учим. Я думаю о том, как мы пользуемся миром, как много мы можем понять о нем, и как много мы можем отплатить, прежде чем умрем.
— Да, но что — точно… — начала Эмма, и Клер вмешалась.
— А я думаю, что теперь нам стоит решить, что делать для того, чтобы переехать уже через несколько недель.
— Мы должны купить мебель, — сказала Ханна поспешно.
— И все другое, — добавила Клер. — Я не собираюсь брать из этой квартиры ничего, кроме одежды и книг. Нам лучше начать составлять списки; я уже так давно не переезжала, что не могу даже точно вспомнить, когда это было.
Но к тому времени, когда они съезжали, все было учтено, и только благодаря Ханне.
— Я делала это так часто и много, что стала экспертом по переездам, — сказала она и организовала буквально все.
Начала она с меблировки дома. Позвонив Симоне, и Грегори, и Марго, и выяснив названия магазинов, которыми пользуются их клиенты, она составила список.
— В большинстве магазинов приходится ждать мебели от шести месяцев до года, — поясняла она Клер. — А в этих вот продают древние и штучные вещи, и конечно же, они дороги, но если ты не против…
— Я не против, — сказала Клер. — Я не хочу ждать. Они подыскали глубокие кушетки из темно-красной, изысканной ткани, мягкие кресла, очень изящные и хрупкие по виду, итальянский кофейный столик, сделанный из роскошных пластинок с мозаикой, что как-то гармонично подходило к антикварному французскому столу и отделанной бахромой викторианской оттоманке. Для обеденной комнаты они нашли квадратный антикварный стол орехового дерева с двенадцатью стульями эпохи королевы Анны; для спальни отыскали датские сосновые шкафы девятнадцатого века, и сосновый сервант из Шотландии восемнадцатого века в кухню. Ханна любовно гладила рукой его поверхность, гладкую, темную, золотисто-коричневую от старости.
— От старых деревянных вещей на кухне становится уютней, когда они соседствуют со всеми этими современными шкафами, — сказала она, и поэтому они купили еще староамериканский сосновый стол с шестью стульями в добавление к серванту. Они приобрели древние восточные ковры, с поблекшими от времени цветами, из материи, похожей на вельвет, мило дополнявший сияющий паркетный пол в нескольких комнатах; и шторы, и занавески, и люстры.
На этот раз, покупая, Клер глядела на ценники, но ее тревога перед большими цифрами мало-помалу исчезала. Ага, думала она, трехстворчатый французский шкаф для моей спальни стоит тридцать тысяч долларов. Как интересно. И три тысячи за пару, старинных английских подставок для камина. Вероятно, они того стоят.
Один день у них заняла покупка телевизоров, видеомагнитофонов и стереосистемы в библиотеку. Затем они отправились в огромный музыкальный магазин и, бродя по проходам, снимали диски и видеокассеты с полочек, л откладывали все те фильмы и музыкальные записи, о которых когда-либо мечтали. Клер не могла остановиться; блестящие упаковки были такими соблазнительными, а она никогда раньше не позволяла себе больше одного диска в несколько месяцев, теперь же, беря в руки очередной, она думала, конечно, я могу купить его, а почему бы нет? — и запихивала его в корзинку.
— Мам, — сказала Эмма благоговейно, — у нас уже около четырехсот дисков.
— Да, — сказала Клер и на мгновение снова ощутила приступ старого страха. Это слишком много;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144
— Превосходно, — сказала она. — Примите мои комплименты.
Клер поглядела на саму себя в удивлении. Ее волосы струились вокруг лица, оставляя открытыми высокие скулы и обрамляя изящные, элегантные контуры. Ее рот казался полнее, а глаза больше; она выглядела моложе, и больше напоминала Эмму.
— Мадам желает поговорить с Марго? — спросил Грегори. — Она наш мастер по косметике.
— Да, — сказала Ханна.
— Да, — как эхо, откликнулась Клер, и они перешли в комнату, всю завешанную вельветовыми шторами, с туалетным столиком, залитым светом. Марго обхватила Клер рукой за подбородок и осмотрела ее черты.
— Хорошее лицо, — объявила она. — Отличные скулы, изумительные глаза, изящный рот. Хороший подбородок. Лицо немного узковато, но Грегори смягчил это своей прекрасной работой. — Ее пальцы затрепетали, как крылышки бабочки, скользя по левой стороне лица Клер; затем она смотрела и давала инструкции, пока Клер сама применяла те же кремы и пудры на правой стороне.
— Вам не нужно совершенное изменение, — сказала Марго. — Макияж только делает более чудесным то, что уже чудесно в вас. Чуть больше — и все становится маской, и вы уже больше не вы.
Клер снова села и поглядела на себя в зеркало. Это не было совершенное изменение, но и прежней она не осталась. Все, что было смутного и непроявленного в ее лице, теперь стало заметно взгляду, более живо, и это пугало ее и причиняло ей странное неудобство.
— Вы прекрасная женщина, мадам, — сказала Марго и Клер, которая никогда не думала о себе даже как о красивой, поняла, что это правда, и что отныне ей придется и думать о себе по-другому. Я переделываю свою жизнь и даже саму себя. А потом ее заинтересовало, что скажет Эмма, когда они вернутся домой, и она; увидит, что ее мать стала выглядеть внезапно гораздо моложе и эффектнее; стала точно такой же, как дочь.
Эмма поглядела:
— Ты здорово выглядишь, — сказала она. — Он отлично поработал.
— Эмма, — заворчала Ханна. — Ты могла бы и побольше восхититься своей матерью.
— Да нет, все в порядке, — сказала Клер. — Она удивлена. Я тоже. Нам обеим надо привыкнуть к этому. Но мне нравится. По крайней мере, кажется, что нравится.
Она расслышала мольбу в своем голосе, словно она спрашивала у них, а прилично ли ей выглядеть так; стоит ли ей укладывать волосы так же завтра после того, как она их вымоет; стоит ли употреблять завтра утром всю ту косметику, что она купила, таким же образом, после того, как она снимет ее сегодня перед сном.
— Никогда не надо стыдиться того, что ты пытаешься стать настолько хорошей, насколько это возможно, — заметила Ханна. — А если будешь, тогда еще сильнее тебе придется стыдиться тогда, когда в семьдесят пять лет ты поймешь, что позволила жизни протечь сквозь пальцы и даже не попробовала… столь многого.
— Вроде чего? — спросила Эмма.
— Всех тех приключений, которые выводят нас к но-, вым путям и делают нас лучше и мудрее.
— Да, но какие именно? — настаивала Эмма. — Ты хочешь сказать — любовники? Или наркотики? Или что?
— Я не думаю, что любовники или наркотики делают нас лучше и мудрее, а ты? — спросила в ответ Ханна. Эмма нахмурилась и ничего не сказала. — Я думаю о том, как мы сами себя видим, о гордости, которую испытываем за самих себя, об опыте, который мы превращаем в часть себя, о том, как мы учим других, и о том, чему мы их учим. Я думаю о том, как мы пользуемся миром, как много мы можем понять о нем, и как много мы можем отплатить, прежде чем умрем.
— Да, но что — точно… — начала Эмма, и Клер вмешалась.
— А я думаю, что теперь нам стоит решить, что делать для того, чтобы переехать уже через несколько недель.
— Мы должны купить мебель, — сказала Ханна поспешно.
— И все другое, — добавила Клер. — Я не собираюсь брать из этой квартиры ничего, кроме одежды и книг. Нам лучше начать составлять списки; я уже так давно не переезжала, что не могу даже точно вспомнить, когда это было.
Но к тому времени, когда они съезжали, все было учтено, и только благодаря Ханне.
— Я делала это так часто и много, что стала экспертом по переездам, — сказала она и организовала буквально все.
Начала она с меблировки дома. Позвонив Симоне, и Грегори, и Марго, и выяснив названия магазинов, которыми пользуются их клиенты, она составила список.
— В большинстве магазинов приходится ждать мебели от шести месяцев до года, — поясняла она Клер. — А в этих вот продают древние и штучные вещи, и конечно же, они дороги, но если ты не против…
— Я не против, — сказала Клер. — Я не хочу ждать. Они подыскали глубокие кушетки из темно-красной, изысканной ткани, мягкие кресла, очень изящные и хрупкие по виду, итальянский кофейный столик, сделанный из роскошных пластинок с мозаикой, что как-то гармонично подходило к антикварному французскому столу и отделанной бахромой викторианской оттоманке. Для обеденной комнаты они нашли квадратный антикварный стол орехового дерева с двенадцатью стульями эпохи королевы Анны; для спальни отыскали датские сосновые шкафы девятнадцатого века, и сосновый сервант из Шотландии восемнадцатого века в кухню. Ханна любовно гладила рукой его поверхность, гладкую, темную, золотисто-коричневую от старости.
— От старых деревянных вещей на кухне становится уютней, когда они соседствуют со всеми этими современными шкафами, — сказала она, и поэтому они купили еще староамериканский сосновый стол с шестью стульями в добавление к серванту. Они приобрели древние восточные ковры, с поблекшими от времени цветами, из материи, похожей на вельвет, мило дополнявший сияющий паркетный пол в нескольких комнатах; и шторы, и занавески, и люстры.
На этот раз, покупая, Клер глядела на ценники, но ее тревога перед большими цифрами мало-помалу исчезала. Ага, думала она, трехстворчатый французский шкаф для моей спальни стоит тридцать тысяч долларов. Как интересно. И три тысячи за пару, старинных английских подставок для камина. Вероятно, они того стоят.
Один день у них заняла покупка телевизоров, видеомагнитофонов и стереосистемы в библиотеку. Затем они отправились в огромный музыкальный магазин и, бродя по проходам, снимали диски и видеокассеты с полочек, л откладывали все те фильмы и музыкальные записи, о которых когда-либо мечтали. Клер не могла остановиться; блестящие упаковки были такими соблазнительными, а она никогда раньше не позволяла себе больше одного диска в несколько месяцев, теперь же, беря в руки очередной, она думала, конечно, я могу купить его, а почему бы нет? — и запихивала его в корзинку.
— Мам, — сказала Эмма благоговейно, — у нас уже около четырехсот дисков.
— Да, — сказала Клер и на мгновение снова ощутила приступ старого страха. Это слишком много;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144