— Я так хочу.
Клер подождала, но он ничего не добавил. Она взглянула на негр, чувствуя себя в ловушке. Он погладил ее волосы и привлек к себе. Его слова обдали ей ухо теплым дыханием.
— Ты должна решить. Я могу отвести тебя к машине, если ты выберешь это.
Его тело, казалось, окружило ее со всех сторон; Клер почувствовала, как исчезает в нем. Он поцеловал ее щеку, закрытые глаза, а затем губы, двигая ее языком, как своим. Он скользнул рукой под ее расстегнутое платье и накрыл ее грудь, сжал ее. У нее вырвался тихий стон, язык ее коснулся его губ, и оба поняли, что она остается.
Эмма склонилась к рабочему столу в одной из маленьких лабораторий «Эйгер», опустив голову на руку и посмотрела в камеру:
— Мне улыбнуться? — спросила она.
Тод Толлент ходил вокруг нее, как охотник вокруг добычи:
— Не знаю, — пробормотал он. — Что-то не так. Билл, выскажись. Ты творческий директор, не я.
Билл Страуд некоторое время созерцал Эмму. Рядом с ним то же делала Марти Л ундин, они под одним углом подняли головы и сверлили глазами Эмму. Ее голубая шелковая блузка и золотые волосы, казалось, сияли в абсолютно белой лаборатории, никакого другого цвета нигде не было. Эмма, уже привыкнув к тому, что ее разглядывают, рассеянно озирала комнату. Открытая баночка крема для лица стояла на стойке, и она пододвинула ее к себе. Крем был такой гладкий, мягкий, с изящным завитком в центре, что она не удержалась и погрузила палец в баночку и начала его перемешивать. Это было похоже на то, как смешивают холодные взбитые сливки, и она улыбнулась.
— Хорошо, хорошо, хорошо! — крикнул Тод. Его камера быстро защелкала, а он задвигался по комнате, то приседая, то вскакивая, и наконец, взобрался на стул, чтобы снять под другим углом.
— Изумительно, Эмма. Отлично, отлично.
— Эмма, чуть легче улыбку, чуть поменьше, — заявил Билл. — Такую таинственную, понимаешь? Тод!
— Да. Хорошо. — Он кружил рядом с Эммой, весь поглощенный съемкой, и что-то бормотал самому себе. — Может быть, взгляни через плечо. Как будто кто-то только вошел и ты удивилась… так, хорошо, отлично, молодец. Так, а теперь чуть вперед, над столом, почти ляг на него, хорошо. Теперь назад, сядь прямее, так, поверни этот вентиль… о, отлично, отлично, держи так, и рукой лови воду, потрясающе…
— Как насчет всяких колб? — спросила Марти Лун-дин. — Они придают вид научности. Может быть, она что-нибудь с ними поделает?
— Вот, вытри руки, — сказал Билл, подавая Эмме кусок тряпки. — То есть, Марти?
— Ну, ты знаешь, нальет что-нибудь или пусть глядит на что-нибудь голубое в колбе — нет, на красное, это должно быть красным…
— Скучновато, — сказал Тод Толлент.
— Пусть еще кто-нибудь будет, — сказал Билл. — Кто-нибудь в белом халате.
— Ты хочешь сказать: один из химиков? — спросила Марти. — Мне это нравится. — Она зашла в большую лабораторию через коридор. — Нам нужен кто-нибудь для съемки, — сказала она громко.
— Джина, пойди ты, — сказал один из химиков.
— Джина? — Марти скользнула по ней взглядом. Через минуту, убедившись, что Джина не красавица и не будет соперничать с Эммой, она кивнула. — Хорошая мысль. Женщины делают косметику — женщины используют косметику. Пойдемте со мной.
— Нет, — сказал Билл вяло, когда они вернулись в маленькую лабораторию. — Мы смутим людей, которые увидят рекламу. Они не будут знать, кто эта женщина.
— Она ученый, — сказала Марти. — На ней белый халат. Это все, что ты хотел.
— Увидев женщину, люди не подумают, что она у-че-ный. Ученый — мужчина. Мне нужен мужчина.
— Сегодня многие ученые — женщины, — упрямо заявила Марти.
— Очень может быть, но.не наше дело повышать сознательность читателей журналов. Мне нужен мужчина. В белом халате.
— Извините, — сказала Марти Джине.
— Вот так всегда, — сказала Джина легко. — Но могу я хотя бы посмотреть, раз уж я здесь?
— Конечно, — сказала Марти. — Только вы не могли бы сначала позвать какого-нибудь мужчину?
Джина вышла из комнаты и вернулась с мужчиной-химиком, и Марти с Ходом и Биллом тут же засуетились и начали снимать. Химик принимал простые позы, только менял колбы и бутылочки и щипцы в руках, в то время как Эмма двигалась, как ей указывали, стояла рядом, садилась на табурет, около него, или за стойку, и брала из его рук разные вещи или пристально разглядывала колбу, как будто он что-то ей объяснял, до тех пор, пока, наконец, Билл не сказал — хватит. Химик ушел, но Эмма осталась сидеть на табурете, опустив голову.
— Ты в порядке, милочка? — поинтересовался Тод.
— Отлично, — сказала Эмма и села прямее. Первые несколько минут после съемки всегда были для нее упадком сил, она чувствовала себя опустошенной, когда никто не говорил ей, что делать, и ей становилось грустно, как будто она никому больше не нужна. Она хотела видеть Брикса. Марти сказала, чт, о он, может быть, заглянет, если найдет свободную минутку; если бы он зашел прямо сейчас, то мог пригласить ее на ужин и она бы вернулась домой поздно и не надо было бы принимать радостный вид перед матерью и Ханной. Но он не появлялся.
Остальные уже ушли, все, кроме Джины, которая тихо сидела в углу.
— Ты что, еще остаешься? — спросила она.
— Да, думаю, да, — Эмма оглядела лабораторию, а потом посмотрела в коридор.
— Его здесь нет, — сказала Джина спокойно. — По крайней мере, я видела, как он уходил за несколько минут до того, как я сама пришла сюда. Может быть, я составлю тебе компанию?
Эмма покраснела:
— Ты не обязана со мной нянчиться: у тебя, должно быть, много работы.
— Целые тонны работы, — сказала Джина весело. — Но я лучше по.болтаю с тобой. — Она села на табурет рядом с Эммой. — Как ты думаешь, фотографии удались?
— О, конечно. Тод был так взволнован и все остальные, казалось, рады. Это не сложно, просто занимает уйму времени. Тод наснимал уже миллион фото, но он все продолжает, и мне иногда кажется, никогда не остановится.
— Однако, я думаю, тебе это нравится.
— Да, я это обожаю. Сниматься оказалось гораздо чудесней, чем я думала. Знаешь, это что-то большое, все эти люди, не только Билл и Тод и Марти, а сотни людей, и здесь, и в «Йегер Адвертайзинг» и во всех журналах… а потом, читатели, миллионы читателей, и я в центре всего, по-настоящему важна, как будто символ. Мне это нравится. Мне нравится быть важной, — ее голос совсем превратился в шепот на последних словах.
— Итак, ты счастлива, — сказала Джина через какое-то время.
— О, да. Конечно, счастлива.
— Но?
— Ничего.
— Что-то все-таки есть. Ну, Эмма, в чем дело?
— Я же сказала: ничего. Все отлично. Правда.
— Кроме Брикса. Ну же, Эмма, я знаю тебя так давно и люблю тебя и на сто процентов надежна в том, что касается всяких секретов. Я не скажу твоей матери, и никому другому, если ты не захочешь. Почему бы тебе не выплеснуть на меня все это?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144