Эмма вряд ли бы поставила туда, но люди, которые найдут ее, станут искать что-нибудь в этом роде, и найдут — очень быстро.
Оставался всего один шаг, после него все будет сделано. Но для него ему нужна была Эмма.
Она вернулась, бледная, но твердая. Официант снова выдвинул столик для нее, и она села на свое место.
— Извини: я не собиралась закатывать сцену.
— Пей свой коньяк, и мы пойдем, — сказал он.
— Я не хочу.
— Ты сегодня достаточно поволновалась, пей. Я весь этот ужин спланировал для нас двоих, и je6e придется выполнить все.
— Брикс, ты же знаешь, что мне не нравится вкус…
— Эмма.
Она поглядела на него:
— Почему так важно для тебя, чтобы я выпила? Я буду точно такой же, если не выпью. Мы ведь все еще можем веселиться и заниматься вместе любовью… и любить друг друга…
— Ты не знаешь, что такое любовь. Любить — это значит делать кого-то счастливым.
— Но я делаю тебя счастливым. Ты же говорил так.
— Ты делала, — сказал Брикс, рассудительно кивая. — Действительно делала. Ты была хорошей девочкой, мы отлично веселились, и я устроил тебя на работу. Ты ничем бы не была без меня, а мы бы нашли другую Девушку-Эйгер. Я думаю, ты это забыла. Ты так увлеклась самой собой, что забыла, что значит любить, а это значит доверие, ты же заботилась только о том, чтобы быть в центре внимания, заставлять людей думать, что ты очень важная. Я думаю, это превратило тебя в хорошую фотомодель, но зато в паршивую подругу.
— Я не хочу чувствовать себя виноватой! Брикс, я же говорила тебе…
— Ну-ка, потише. И тогда, когда я организовал особый ужин — а я потратил много времени, обдумывая его, что мы будем есть, и что пить, и я делал это для тебя, ни для кого другого я такого бы делать не стал, и ты вдруг заявляешь: «Я не хочу». Боже, да ты ничего не знаешь о настоящей любви.
Эмма поглядела на него пристально.
— Это ты ничего не знаешь о любви, — сказала она, подняла бокал и осушила его одним залпом.
Затем задохнулась и не пыталась выровнять дыхание. Лицо и горло были как будто в огне. Слезы брызнули из глаз и потекли по щекам.
— Вот это было глупо, — заметил Брикс.
— Не надо, — прошептала Эмма, — не говори. — Она с хрипом вдохнула. — Ты все разрушил.
— Тогда уходи, — сказал он бесстрастно. — Если тебе не нравится что и как я делаю, то не стоит торчать здесь дольше. Кстати, рыданий я не выношу.
Все еще хрипя, Эмма уставилась на него:
— Ты хочешь, чтобы я ушла!
— Именно это я и сказал. Боже, как много времени нужно, чтобы до тебя дошло. Отель как раз через улицу — ты даже заблудиться не сможешь.
Существует много типов любви, но только один из них непростителен — фальшивая любовь, открытая для жестокости манипуляций.
Она продолжала смотреть на него. Ресторан пропал, Эмме почудилось, что они одни посреди просторного голого поля, все вокруг тихо, и горизонт во все стороны.
— Ты все-все это подстроил, весь ужин, чтобы разрушить нашу любовь.
— Да ты уже раньше это сделала, — сказал он беззаботно, и взял свой бокал, глядя мимо нее.
Эмма поколебалась, а потом бросилась вдоль скамейки, прежде чем до нее добрался официант, и побежала через зал ресторана, она хрипела, слезы стекали вниз по щекам.
— Мадемуазель! — воззвал метрдотель. — Ваша шуба!
— Это неважно, неважно, неважно. — Она побежала через улицу.
Водители гудели и бранились, пока она пробиралась между машин на другую сторону. Она дрожала в своем тонком платье, и слезы на лице становились льдинками. Она споткнулась, несясь на высоких каблуках, и упала на одно колено, и тут чья-то рука подхватила ее и поставила на ноги. Она подняла глаза и уткнулась взглядом в строгое лицо швейцара.
— Не знаете, когда остановиться, а, юная леди? — поинтересовался он. — Слишком много выпили, а теперь за смертью гоняетесь.
— Да. — Эмма почувствовала, как кружится голова, и неожиданно накатывается сонливость. — Пожалуйста, если бы я могла добраться до своей комнаты…
— Вы остановились в этом отеле? — спросил он недоверчиво.
Она кивнула: — Номер десять… что-то такое. Я не могу вспомнить…
Держа ее за руку, он почти втащил ее в отель, мимо радостно щебетавших в вольере птиц, к регистрационной стойке.
— Спросите у него, — сказал он.
Эмма попыталась сосредоточить взгляд на клерке:
— Эмма Годдар. Я не могу вспомнить номер комнаты…
Клерк нетерпеливо пощелкал пальцами по клавишам компьютера. — Десять двадцать один, — сказал он сухо. В глазах была твердость. — У вас есть ключ?
Они кивнула, затем поняла, что оставила свою сумочку на скамейке:
— Нет. Извините, я… я оставила сумочку в… в ресторане.
Клерк вызвал коридорного и вручил ему ключ:
— Отведите ее наверх.
— Слушай, — сказал швейцар. — Я не думаю, что она пьяна, понимаешь. Я думаю, она больна.
— Отведите наверх, — повторил клерк. Коридорный обхватил Эмму за пояс и повел!
ее к лифту:
— Вам станет легче, когда вы ляжете, — сказал он. Ему уже не в первый раз приходилось такое говорить, и он знал, как придать своему голосу успокаивающие интонации. — Я попрошу прислать чаю.
Эмма тряхнула головой. Ей так хотелось спать, что она едва могла говорить:
— Я просто посплю… Я… в порядке… Спасибо… — Ее голос дошел до продолжительного вздоха, и когда открылись двери лифта, коридорный быстро бросил взгляд назад, в сторону ресторана прямо через улицу, недоумевая, почему никто не пришел с ней, чтобы убедиться, что она держится на ногах, хотя бы до того, как поднимется в свою комнату.
В ресторане Брикс допил коньяк и шагнул к двери.
— Ничего, проспится, — сказал он никому в частности, но метрдотель его услышал.
— Ее шуба, месье, — сказал он.
— А. — О шубе он позабыл. — Конечно. — Сказал он тут же. — Спасибо. — Он оставил десятидолларовую банкноту на стойке гардеробной и вручил двадцатку метрдотелю:
— Извините, что она устроила здесь такую сцену. Она иногда шалеет, вы понимаете — когда им хочется замуж, то они только об этом и могут думать. Даже если другой совсем этого не хочет.
Метрдотель холодно кивнул, и проследил, как Брикс ушел. Его не интересовали проблемы клиентов, если только это не были завсегдатаи, приходившие по нескольку раз в неделю, месяц за месяцем. Этих он выслушивал с достойным интересом. Что касается этой парочки, то как бы ни была хороша юная леди, он ее только презирал, потому что они выпили слишком много и вели себя неприлично.
Он увидел, как один официант, держа что-то в руках, быстро шагнул к нему:
— Сумочка юной леди, — сказал официант. — Она оставила ее на скамейке.
— Я возьму ее. — Вздохнув преувеличенно — только ему приходилось разбираться со всеми этими людьми метрдотель положил ее на полку. Позже, когда у него будет время, придется разузнать ее имя и адрес, чтобы смочь вернуть вещь. Или она сама зайдет за ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144
Оставался всего один шаг, после него все будет сделано. Но для него ему нужна была Эмма.
Она вернулась, бледная, но твердая. Официант снова выдвинул столик для нее, и она села на свое место.
— Извини: я не собиралась закатывать сцену.
— Пей свой коньяк, и мы пойдем, — сказал он.
— Я не хочу.
— Ты сегодня достаточно поволновалась, пей. Я весь этот ужин спланировал для нас двоих, и je6e придется выполнить все.
— Брикс, ты же знаешь, что мне не нравится вкус…
— Эмма.
Она поглядела на него:
— Почему так важно для тебя, чтобы я выпила? Я буду точно такой же, если не выпью. Мы ведь все еще можем веселиться и заниматься вместе любовью… и любить друг друга…
— Ты не знаешь, что такое любовь. Любить — это значит делать кого-то счастливым.
— Но я делаю тебя счастливым. Ты же говорил так.
— Ты делала, — сказал Брикс, рассудительно кивая. — Действительно делала. Ты была хорошей девочкой, мы отлично веселились, и я устроил тебя на работу. Ты ничем бы не была без меня, а мы бы нашли другую Девушку-Эйгер. Я думаю, ты это забыла. Ты так увлеклась самой собой, что забыла, что значит любить, а это значит доверие, ты же заботилась только о том, чтобы быть в центре внимания, заставлять людей думать, что ты очень важная. Я думаю, это превратило тебя в хорошую фотомодель, но зато в паршивую подругу.
— Я не хочу чувствовать себя виноватой! Брикс, я же говорила тебе…
— Ну-ка, потише. И тогда, когда я организовал особый ужин — а я потратил много времени, обдумывая его, что мы будем есть, и что пить, и я делал это для тебя, ни для кого другого я такого бы делать не стал, и ты вдруг заявляешь: «Я не хочу». Боже, да ты ничего не знаешь о настоящей любви.
Эмма поглядела на него пристально.
— Это ты ничего не знаешь о любви, — сказала она, подняла бокал и осушила его одним залпом.
Затем задохнулась и не пыталась выровнять дыхание. Лицо и горло были как будто в огне. Слезы брызнули из глаз и потекли по щекам.
— Вот это было глупо, — заметил Брикс.
— Не надо, — прошептала Эмма, — не говори. — Она с хрипом вдохнула. — Ты все разрушил.
— Тогда уходи, — сказал он бесстрастно. — Если тебе не нравится что и как я делаю, то не стоит торчать здесь дольше. Кстати, рыданий я не выношу.
Все еще хрипя, Эмма уставилась на него:
— Ты хочешь, чтобы я ушла!
— Именно это я и сказал. Боже, как много времени нужно, чтобы до тебя дошло. Отель как раз через улицу — ты даже заблудиться не сможешь.
Существует много типов любви, но только один из них непростителен — фальшивая любовь, открытая для жестокости манипуляций.
Она продолжала смотреть на него. Ресторан пропал, Эмме почудилось, что они одни посреди просторного голого поля, все вокруг тихо, и горизонт во все стороны.
— Ты все-все это подстроил, весь ужин, чтобы разрушить нашу любовь.
— Да ты уже раньше это сделала, — сказал он беззаботно, и взял свой бокал, глядя мимо нее.
Эмма поколебалась, а потом бросилась вдоль скамейки, прежде чем до нее добрался официант, и побежала через зал ресторана, она хрипела, слезы стекали вниз по щекам.
— Мадемуазель! — воззвал метрдотель. — Ваша шуба!
— Это неважно, неважно, неважно. — Она побежала через улицу.
Водители гудели и бранились, пока она пробиралась между машин на другую сторону. Она дрожала в своем тонком платье, и слезы на лице становились льдинками. Она споткнулась, несясь на высоких каблуках, и упала на одно колено, и тут чья-то рука подхватила ее и поставила на ноги. Она подняла глаза и уткнулась взглядом в строгое лицо швейцара.
— Не знаете, когда остановиться, а, юная леди? — поинтересовался он. — Слишком много выпили, а теперь за смертью гоняетесь.
— Да. — Эмма почувствовала, как кружится голова, и неожиданно накатывается сонливость. — Пожалуйста, если бы я могла добраться до своей комнаты…
— Вы остановились в этом отеле? — спросил он недоверчиво.
Она кивнула: — Номер десять… что-то такое. Я не могу вспомнить…
Держа ее за руку, он почти втащил ее в отель, мимо радостно щебетавших в вольере птиц, к регистрационной стойке.
— Спросите у него, — сказал он.
Эмма попыталась сосредоточить взгляд на клерке:
— Эмма Годдар. Я не могу вспомнить номер комнаты…
Клерк нетерпеливо пощелкал пальцами по клавишам компьютера. — Десять двадцать один, — сказал он сухо. В глазах была твердость. — У вас есть ключ?
Они кивнула, затем поняла, что оставила свою сумочку на скамейке:
— Нет. Извините, я… я оставила сумочку в… в ресторане.
Клерк вызвал коридорного и вручил ему ключ:
— Отведите ее наверх.
— Слушай, — сказал швейцар. — Я не думаю, что она пьяна, понимаешь. Я думаю, она больна.
— Отведите наверх, — повторил клерк. Коридорный обхватил Эмму за пояс и повел!
ее к лифту:
— Вам станет легче, когда вы ляжете, — сказал он. Ему уже не в первый раз приходилось такое говорить, и он знал, как придать своему голосу успокаивающие интонации. — Я попрошу прислать чаю.
Эмма тряхнула головой. Ей так хотелось спать, что она едва могла говорить:
— Я просто посплю… Я… в порядке… Спасибо… — Ее голос дошел до продолжительного вздоха, и когда открылись двери лифта, коридорный быстро бросил взгляд назад, в сторону ресторана прямо через улицу, недоумевая, почему никто не пришел с ней, чтобы убедиться, что она держится на ногах, хотя бы до того, как поднимется в свою комнату.
В ресторане Брикс допил коньяк и шагнул к двери.
— Ничего, проспится, — сказал он никому в частности, но метрдотель его услышал.
— Ее шуба, месье, — сказал он.
— А. — О шубе он позабыл. — Конечно. — Сказал он тут же. — Спасибо. — Он оставил десятидолларовую банкноту на стойке гардеробной и вручил двадцатку метрдотелю:
— Извините, что она устроила здесь такую сцену. Она иногда шалеет, вы понимаете — когда им хочется замуж, то они только об этом и могут думать. Даже если другой совсем этого не хочет.
Метрдотель холодно кивнул, и проследил, как Брикс ушел. Его не интересовали проблемы клиентов, если только это не были завсегдатаи, приходившие по нескольку раз в неделю, месяц за месяцем. Этих он выслушивал с достойным интересом. Что касается этой парочки, то как бы ни была хороша юная леди, он ее только презирал, потому что они выпили слишком много и вели себя неприлично.
Он увидел, как один официант, держа что-то в руках, быстро шагнул к нему:
— Сумочка юной леди, — сказал официант. — Она оставила ее на скамейке.
— Я возьму ее. — Вздохнув преувеличенно — только ему приходилось разбираться со всеми этими людьми метрдотель положил ее на полку. Позже, когда у него будет время, придется разузнать ее имя и адрес, чтобы смочь вернуть вещь. Или она сама зайдет за ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144