Джини чертыхнулась про себя, досадуя, что не прихватила фонарика. Она стояла на пороге темной комнаты. Где-то вдалеке, за дорогой, скрипнул сук. В углу кто-то тихонько заскребся. Джини застыла от ужаса. Но звук не повторился. «Наверное, какой-нибудь зверек, – успокоила она себя. – Просто маленький зверек». Перешагнув порог, Джини прижалась спиной к стене и начала шарить ладонью в поисках выключателя.
Вспыхнувший свет сразу же придал ей уверенности. В комнате никого не было. За прошедшее время она ничуть не изменилась. Джини быстро посмотрела по сторонам: все та же разрозненная мебель, две книжки в мягкой обложке, бутылка из-под виски и стаканы, керосиновая печка.
И все же что-то было не так, что-то неуловимое вселяло тревогу. Действительно, отсутствовал рюкзак, но дело было не только в нем. Еще раз в недоумении повернув голову, Джини наконец догадалась: в комнате было натоплено. В тот раз, когда они были здесь с Паскалем, холод пробирал до костей. Не удержавшись от вскрика, вызванного неожиданным открытием, она быстро пересекла комнату и, потрогав печку, резко отпрянула. Металл все еще хранил тепло.
Оцепенев, с бешено бьющимся сердцем, Джини стояла посередине комнаты. Кто-то побывал здесь, причем совсем недавно. Замирая от страха, она вошла на кухню. Жестянки с ружейным маслом, о которой говорил Паскаль, тоже не было. Метнувшись обратно в гостиную, она подбежала к кипе газет и схватила номер, лежавший на самом верху.
Местная – «Оксфорд мейл» за пятницу. Вчерашняя! Джини непонимающе глядела на дату. Мертвецы не покупают газет. Каким же образом Макмаллен достал свежий номер и принес его сюда, если в шесть утра пятницы он уже лежал бездыханный на рельсах в пяти километрах отсюда?
Ее взгляд еще раз подозрительно ощупал каждый уголок загадочной комнаты. Бутылка скотча, две книжки, три грязных стакана, все еще теплая печка, ложь о том, где Макмаллен провел вечер накануне собственной гибели.
Так мертв он или все-таки жив?
От возбуждения пересохло во рту, по коже побежали мурашки.
Дом молчал. Заставив себя перебороть страх, Джини шагнула к двери, за которой скрывалась лестница, ведущая наверх, и отодвинула щеколду. Несколько секунд она стояла, дрожа и вглядываясь в черную дыру, куда вели ступеньки.
Каждый ее шаг сопровождался оглушительным скрипом. Шарившая в темноте рука не находила ни перил, ни выключателя. Наверху оказалась только одна комната. В крыше, прямо над головой, светилась прореха, сквозь которую был виден кусочек неба. Преодолев последнюю ступеньку, Джини привычно прижалась спиной к стене. Она подождала, пока глаза не привыкли к темноте.
Постепенно тени и пятна слабого света начали обретать более четкие очертания. Мебель здесь отсутствовала полностью. Под дырой в крыше было устроено нечто вроде топчана: на обрывке ковра лежал бесформенный спальный мешок. В какой-то момент мозг пронзила страшная догадка, от которой по спине пошел мороз: а вдруг внутри кто-то есть? Но, присмотревшись внимательнее, Джини поняла, что мешок пуст. Она внимательно рассматривала складки мягкого материала. Рядом не было ни подушки, ни чего-либо похожего на одежду. И все же какие-то предметы валялись под ногами.
Опустившись на колени, Джини попыталась определить их на ощупь. Жестяной подсвечник без свечи, спичечный коробок… Какой-то сверток. Она задумчиво вертела его в руках. Сверток оказался жестким и плоским – скорее всего конверт для пересылки ценных бумаг, которые нельзя сгибать. Размеры – примерно тридцать сантиметров на двадцать. Конверт был открыт. Ее пальцы чувствовали аккуратный надрез, сделанный, по всей видимости, острым ножом.
Джини поднесла находку поближе к единственному источнику скудного света – дыре, сквозь которую можно было видеть небо. На конверте было что-то написано, но что именно, разобрать ей не удалось. Девушку снова начала бить нервная дрожь. Она со страхом прислушивалась к гнетущей тишине. Между тем в конверте что-то было, и это что-то было жестким и гладким.
Джини еще раз ощупала половицы, даже залезла под спальный мешок, но ничего там не нашла. Сжав конверт одеревеневшими пальцами, она направилась к лестнице.
Внизу, при свете, дышалось спокойнее. Торопись, Джини, торопись… Она читала адрес на конверте – типичный шрифт компьютерного принтера: «Джеймсу Макмаллену через доктора Энтони Ноулза, колледж Крайст-Черч, Оксфорд». Марки не было, значит, скорее всего доставил посыльный.
Внутри оказались фотоснимки, прикрытые толстой белой бумагой. Увидев, что напечатано на самой бумаге, Джини не удержалась от возгласа удивления. В качестве отправителя значился отец Джона Хоторна. Послание было кратким. Столь же лаконично была выражена и основная мысль.
«Мистер Макмаллен, – гласила записка. – В последнее время вы выдвигаете весьма неразумные обвинения, касающиеся блондинок. Полагаю, что вам следует знать истину. Эти фотографии были сделаны на протяжении последних трех месяцев истекшего года. Снимки относятся к каждому третьему воскресенью каждого из этих месяцев. Всего хорошего, мистер Макмаллен. Позволю себе выразить уверенность, что вы никогда больше не побеспокоите эту семью».
Джини еще раз удивленно охнула, в замешательстве уставившись на текст. «Выходит, я заблуждалась, а Хоторн лгал», – подумала она. Джини никак не решалась взглянуть, что же скрыто под белой бумагой, но в конце концов все-таки сняла с фотографий бумажный покров. В душе ее шевелилось гадливое предчувствие, и она была готова увидеть все что угодно. Но только не это. Жизненный опыт Джини не включал знакомства с «крутой» порнографией. Увидев три снимка – за октябрь, ноябрь и декабрь, она беспомощно вскрикнула – в который уже раз за вечер – и уронила их на пол.
Наклонившись, она подняла снимки один за другим – месяц за месяцем. Все три были черно-белыми. На всех трех фигурировала женщина, затянутая в черный корсет, из которого почти целиком вываливались груди. На ней были черные перчатки, черные чулки и черные туфли на острых, как кинжалы, каблуках – излюбленная обувь особ, занимающихся весьма специфическим бизнесом. На каждом из снимков женщина стояла на коленях перед мужчиной. Все мужчины были разными, однако кое-что их все же объединяло: во-первых, молодой возраст – около двадцати лет или чуть за двадцать – и, во-вторых, белокурые волосы. Ни один из них не был известен Джини. У каждого руки были стянуты за спиной наручниками. На каждом была рабочая одежда: засаленные джинсы или комбинезон. Каждый отличался крепким телосложением, выдававшим привычку к ручному труду. У одного на лице явственно были видны царапины. «Ноябрьский» скинул рубашку, обнажив литые бицепсы, покрытые татуировкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117