Папа вышел и долго принимал ванну. Он пришел обратно с одним полотенцем на талии. Он послал меня сбегать и купить ему маленькую бутылку духов «Хауза».
Я пошел по нашей улице, по направлению к главной дороге, и пришел к сборищу ночных торговцев компании «Хауза», продававших индийские благовония, ожерелья, духи и украшения. Я купил бутылку дешевых духов и побежал обратно. Папа уже переоделся. Он с ног до головы обрызгал себя духами и заполнил всю комнату их грубым запахом. Мы умыли руки и поели в тишине.
После того как мы поели, Мама вышла и замочила папины одежды в дезинфицирующем растворе и запрятала ведро в глубине двора. Папа бодрствовал, сидя на стуле. Он не пил и не курил. Он был очень трезв. Он выглядел так, словно ему уже никогда не будет суждено оправиться от шока какого-то важного для себя открытия. Мама присела рядом с ним. Долгое время они молчали. И когда я уже лег спать, я услышал, как Мама спросила его:
— Ты ведь никого не убил, правда?
Я открыл глаза. Папа покачал головой. Они молчали. Мама зажгла москитную спираль. Я снова закрыл глаза.
* * *
Позднее в ту ночь к нам снова постучали в дверь. Это был фотограф. Он поспешно прокрался к нам в комнату. Папа открыл глаза и сказал:
— А, фотограф, это ты.
— Это я.
— Доброй ночи.
— И вам, сэр.
Фотограф лег со мной на мат. Он показал мне круглую прозрачную бутылочку. Внутри нее был желтый порошок.
— Это самый сильный в мире крысиный яд. Завтра, если я вернусь рано, мы покончим с крысами раз и навсегда.
Он оставил ее в своих вещах. Я задул свечу. Мы поплыли в ночь по темным волнам парфюмерии, особенно приторной в жаре нашей комнаты.
Глава 4
Много дней Папа оставался угрюмым. Мы пользовались его духами. Он ничего нам не объяснял. И только узнав, что требовал лендлорд, он приободрился. Он сказал, что даже если они его убьют, он все равно не пойдет голосовать за партию лендлорда. С этими словами он прошелся по всему поселению. Некоторые соседи кивали ему в знак согласия. Мама предостерегла его, что у лендлорда есть шпионы.
— Пусть шпионят, — ответил Папа, — я все равно не буду голосовать за эту бесполезную партию.
— Я знаю, но не говори им об этом.
— Почему нет? Я что, трус?
— Нет.
— Тогда я должен говорить то, во что я верю.
— Но ты же слышал, что сказал лендлорд.
— Пусть этот лендлорд сдохнет!
— Можно немного потише?
— А почему?
— Шпионы.
— Пусть шпионы тоже сдохнут!
— Я боюсь за нас.
— Нечего бояться за нас.
— Но я боюсь.
— Какое право имеет лендлорд запугивать нас, говорить нам за кого нам голосовать, а? Он что, Бог? Но даже Бог не может говорить нам, за кого голосовать. Не бойся. Мы, может быть, и бедные, но мы не рабы.
— Куда мы пойдем искать другую комнату?
— Судьба распорядится нами.
В таком духе шли их разговоры. Загоревшись чувством неповиновения, Папа стал говорить, что он единственный, кто не будет голосовать за партию лендлорда.
Те, кто поддерживал эту партию в нашем районе, стали еще агрессивнее. Они ходили группами, терроризируя всех и каждого. Мы слышали истории о людях, которых увольняли с работы за то, что они были на другой стороне. Мама начала бояться рынка и ходила туда не каждый день. Денег стало в обрез. Маме пришлось готовить меньше еды.
Фотографа мы видели только по ночам. Однажды несколько ночей я ждал его стука, но он не пришел. Когда я встречал его на улице, он сразу начинал говорить, что уходит из нашего района. Он продолжал снимать свои необычные фото и некоторые из них появлялись в газетах. Когда люди замечали его, они тут же собирались вокруг. Он стал чем-то вроде легенды. В то время, когда он оставался у нас, он пытался соорудить себе темный угол, где обычно стояли ботинки Папы, чтобы проявлять там снимки, но без особого успеха, потому что Мама, с ее страхом паутины, все выметала, чистила и впускала свет в самые темные места.
Однажды ночью к нам в поселение пришли мужчины и начали расспрашивать про фотографа. Они назвались журналистами. Они сказали, что слышали, что он ночует где-то у съемщиков. Съемщики отрицали это, но они продолжали его искать. Ночью мы видели странных мужчин, изучавших наш дом из сгоревшего фургона. Когда я рассказал об этом фотографу, он очень перепугался, и мы не видели его несколько дней.
Тогда же у нас в комнате появилась и Мадам Кото. Изумив меня, она возникла словно из воздуха. Мама была дома, Папы еще не было. Я прямо-таки остолбенел, но она схватила меня и сказала:
— Ты плохой мальчик.
— Почему?
— Убегаешь от старших.
Она дала мне немного денег.
— Почему ты все время бежишь от меня, а? Что я тебе сделала плохого?
— Ничего.
— Тогда почему ты выбросил мое джу-джу?
— Нипочему.
Мама засмеялась. Мадам Кото отпустила меня. Она села на кровать рядом с Мамой. Мадам Кото была такая же толстая, пышная, как гигантский фрукт, но ее лицо стало более устрашающим, чем я его запомнил. Она больше не носила на шее белые бусы. Ее лицо стало темнее; глаза, подведенные карандашом, делали ее взгляд загадочным. Многочисленные повязки на талии увеличивали ее толщину. Две женщины разговаривали вполголоса. Я подался к ним, прислушиваясь. Мадам Кото дала Маме пакет, о содержимом которого я так и не узнал. Затем она повернулась ко мне и сказала:
— Я хочу, чтобы ты вернулся ко мне. Твоя Мама согласна. С тех пор, как ты перестал ходить в бар, он совсем опустел.
— Я поговорю об этом с твоим отцом, — добавила Мама.
Они продолжили разговор. Я пошел играть к оградам домов. Когда Мадам Кото уходила, она позвала меня.
— Я сейчас ухожу, — сказала она, — но завтра я хочу, чтобы ты пришел в бар и привлекал посетителей, ты слышишь меня?
Я кивнул.
— Я приготовлю специально для тебя перечный суп с большими кусками мяса.
И затем она смешалась с темнотой.
Папа той ночью вернулся изможденный. Мама ничего с ним не обсуждала. Фотограф так и не появился. Крысы продолжали что-то грызть.
Глава 5
Бар Мадам Кото изменился. Она повесила новую вывеску: пышногрудая русалка потчует всех напитками и перечным супом. У входа висели разноцветные пластиковые полоски. Раздвинув эту занавесь, я вошел. Дверь теперь была голубая. Внутри было темно и прохладно. Скамейки стали короче. На столах были постелены клеенки. Как будто ожидая новых бед и новых посетителей, Мадам Кото начала ставить стойку в дальнем углу бара, напротив двери на задний двор. Стены были перекрашены в кобальтовый цвет. В баре чувствовалось более мирное настроение. Я пошел во двор и увидел маленькую девочку, которая мыла тарелки и ложки. Она подозрительно на меня посмотрела.
— Где Мадам Кото?
Девочка не ответила.
— Ты что, не умеешь разговаривать?
Девочка молчала. Я пошел и постучал в комнату Мадам Кото. Ее там, кажется, не было. Поэтому я опять направился в бар и уселся рядом с глиняным котлом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
Я пошел по нашей улице, по направлению к главной дороге, и пришел к сборищу ночных торговцев компании «Хауза», продававших индийские благовония, ожерелья, духи и украшения. Я купил бутылку дешевых духов и побежал обратно. Папа уже переоделся. Он с ног до головы обрызгал себя духами и заполнил всю комнату их грубым запахом. Мы умыли руки и поели в тишине.
После того как мы поели, Мама вышла и замочила папины одежды в дезинфицирующем растворе и запрятала ведро в глубине двора. Папа бодрствовал, сидя на стуле. Он не пил и не курил. Он был очень трезв. Он выглядел так, словно ему уже никогда не будет суждено оправиться от шока какого-то важного для себя открытия. Мама присела рядом с ним. Долгое время они молчали. И когда я уже лег спать, я услышал, как Мама спросила его:
— Ты ведь никого не убил, правда?
Я открыл глаза. Папа покачал головой. Они молчали. Мама зажгла москитную спираль. Я снова закрыл глаза.
* * *
Позднее в ту ночь к нам снова постучали в дверь. Это был фотограф. Он поспешно прокрался к нам в комнату. Папа открыл глаза и сказал:
— А, фотограф, это ты.
— Это я.
— Доброй ночи.
— И вам, сэр.
Фотограф лег со мной на мат. Он показал мне круглую прозрачную бутылочку. Внутри нее был желтый порошок.
— Это самый сильный в мире крысиный яд. Завтра, если я вернусь рано, мы покончим с крысами раз и навсегда.
Он оставил ее в своих вещах. Я задул свечу. Мы поплыли в ночь по темным волнам парфюмерии, особенно приторной в жаре нашей комнаты.
Глава 4
Много дней Папа оставался угрюмым. Мы пользовались его духами. Он ничего нам не объяснял. И только узнав, что требовал лендлорд, он приободрился. Он сказал, что даже если они его убьют, он все равно не пойдет голосовать за партию лендлорда. С этими словами он прошелся по всему поселению. Некоторые соседи кивали ему в знак согласия. Мама предостерегла его, что у лендлорда есть шпионы.
— Пусть шпионят, — ответил Папа, — я все равно не буду голосовать за эту бесполезную партию.
— Я знаю, но не говори им об этом.
— Почему нет? Я что, трус?
— Нет.
— Тогда я должен говорить то, во что я верю.
— Но ты же слышал, что сказал лендлорд.
— Пусть этот лендлорд сдохнет!
— Можно немного потише?
— А почему?
— Шпионы.
— Пусть шпионы тоже сдохнут!
— Я боюсь за нас.
— Нечего бояться за нас.
— Но я боюсь.
— Какое право имеет лендлорд запугивать нас, говорить нам за кого нам голосовать, а? Он что, Бог? Но даже Бог не может говорить нам, за кого голосовать. Не бойся. Мы, может быть, и бедные, но мы не рабы.
— Куда мы пойдем искать другую комнату?
— Судьба распорядится нами.
В таком духе шли их разговоры. Загоревшись чувством неповиновения, Папа стал говорить, что он единственный, кто не будет голосовать за партию лендлорда.
Те, кто поддерживал эту партию в нашем районе, стали еще агрессивнее. Они ходили группами, терроризируя всех и каждого. Мы слышали истории о людях, которых увольняли с работы за то, что они были на другой стороне. Мама начала бояться рынка и ходила туда не каждый день. Денег стало в обрез. Маме пришлось готовить меньше еды.
Фотографа мы видели только по ночам. Однажды несколько ночей я ждал его стука, но он не пришел. Когда я встречал его на улице, он сразу начинал говорить, что уходит из нашего района. Он продолжал снимать свои необычные фото и некоторые из них появлялись в газетах. Когда люди замечали его, они тут же собирались вокруг. Он стал чем-то вроде легенды. В то время, когда он оставался у нас, он пытался соорудить себе темный угол, где обычно стояли ботинки Папы, чтобы проявлять там снимки, но без особого успеха, потому что Мама, с ее страхом паутины, все выметала, чистила и впускала свет в самые темные места.
Однажды ночью к нам в поселение пришли мужчины и начали расспрашивать про фотографа. Они назвались журналистами. Они сказали, что слышали, что он ночует где-то у съемщиков. Съемщики отрицали это, но они продолжали его искать. Ночью мы видели странных мужчин, изучавших наш дом из сгоревшего фургона. Когда я рассказал об этом фотографу, он очень перепугался, и мы не видели его несколько дней.
Тогда же у нас в комнате появилась и Мадам Кото. Изумив меня, она возникла словно из воздуха. Мама была дома, Папы еще не было. Я прямо-таки остолбенел, но она схватила меня и сказала:
— Ты плохой мальчик.
— Почему?
— Убегаешь от старших.
Она дала мне немного денег.
— Почему ты все время бежишь от меня, а? Что я тебе сделала плохого?
— Ничего.
— Тогда почему ты выбросил мое джу-джу?
— Нипочему.
Мама засмеялась. Мадам Кото отпустила меня. Она села на кровать рядом с Мамой. Мадам Кото была такая же толстая, пышная, как гигантский фрукт, но ее лицо стало более устрашающим, чем я его запомнил. Она больше не носила на шее белые бусы. Ее лицо стало темнее; глаза, подведенные карандашом, делали ее взгляд загадочным. Многочисленные повязки на талии увеличивали ее толщину. Две женщины разговаривали вполголоса. Я подался к ним, прислушиваясь. Мадам Кото дала Маме пакет, о содержимом которого я так и не узнал. Затем она повернулась ко мне и сказала:
— Я хочу, чтобы ты вернулся ко мне. Твоя Мама согласна. С тех пор, как ты перестал ходить в бар, он совсем опустел.
— Я поговорю об этом с твоим отцом, — добавила Мама.
Они продолжили разговор. Я пошел играть к оградам домов. Когда Мадам Кото уходила, она позвала меня.
— Я сейчас ухожу, — сказала она, — но завтра я хочу, чтобы ты пришел в бар и привлекал посетителей, ты слышишь меня?
Я кивнул.
— Я приготовлю специально для тебя перечный суп с большими кусками мяса.
И затем она смешалась с темнотой.
Папа той ночью вернулся изможденный. Мама ничего с ним не обсуждала. Фотограф так и не появился. Крысы продолжали что-то грызть.
Глава 5
Бар Мадам Кото изменился. Она повесила новую вывеску: пышногрудая русалка потчует всех напитками и перечным супом. У входа висели разноцветные пластиковые полоски. Раздвинув эту занавесь, я вошел. Дверь теперь была голубая. Внутри было темно и прохладно. Скамейки стали короче. На столах были постелены клеенки. Как будто ожидая новых бед и новых посетителей, Мадам Кото начала ставить стойку в дальнем углу бара, напротив двери на задний двор. Стены были перекрашены в кобальтовый цвет. В баре чувствовалось более мирное настроение. Я пошел во двор и увидел маленькую девочку, которая мыла тарелки и ложки. Она подозрительно на меня посмотрела.
— Где Мадам Кото?
Девочка не ответила.
— Ты что, не умеешь разговаривать?
Девочка молчала. Я пошел и постучал в комнату Мадам Кото. Ее там, кажется, не было. Поэтому я опять направился в бар и уселся рядом с глиняным котлом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145