Вокруг Москвы и в самой Москве была создана сильнейшая противовоздушная оборона. Вражеские самолёты на подступах к столице встречали такой огонь зениток, что фашисты поворачивали обратно. К городу прорывались единицы.
Бомбардировка Москвы редко бывала прицельной — наши лётчики и зенитчики не давали врагу такой возможности. Фашистские стервятники поспешно сбрасывали бомбы куда попало, стремясь поскорее удрать. Оглушительно рвались фугаски, сыпались с неба зажигалки. Возникали пожары. Мчались на машинах к местам попаданий снарядов и пожаров бойцы ПВО, сапёры и пожарные.
Кто-то разнёс слух о наших «стояниях» на балконе во время воздушных тревог.
Вскоре меня вызвали в Кремль отчитаться, как идёт навигация. Заодно И. В. Сталин дал мне хорошую взбучку.
— Это что за мальчишество, — сердито сказал он. — Подумаешь, храбрецы нашлись! Вас поставили во главе важного государственного дела, так и занимайтесь тем, что вам поручено. Риск допустим, когда этого требует необходимость!
Воспользовавшись моментом, я попросил отправить меня на фронт. Я воевал на Украине и в Крыму в гражданскую войну и мог бы заняться организацией партизанских отрядов…
Сталин сердито прервал мои слова:
— Пошлём, куда надо и когда надо.
Свидетелем нашего разговора был Михаил Иванович Калинин. Он подал голос:
— А не послать ли нам Папанина в Ленинград?
— Нет, — ответил Сталин, — он в другом месте пригодится.
Сталин тут же дал указание подготовить для Главсевморпути специальные помещения в бомбоубежищах и оборудовать их средствами правительственной связи и всем необходимым для работы.
В тот же день я получил извещение, что в распоряжение оперативной группы Главсевморпути такие помещения выделены. Но своей подземной канцелярией пользовался редко: пока добежишь, думал я, по сигналу тревоги, прозвучит сигнал отбоя.
Второй нагоняй от Сталина я получил вскоре уже по более серьёзному делу.
Государственный Комитет Обороны принял решение командировать в Вашингтон группу опытных советских лётчиков для переговоров с правительством США о поставке Советскому Союзу военных самолётов. Делегацию возглавил Михаил Михайлович Громов. Правительство поручило Главсевморпути доставить группу Громова в США, был определён и маршрут: через Шпицберген.
Мы обязаны были доставить группу по назначению как можно скорее и обеспечить безопасность перелёта. Теперь такие перелёты никого не удивляют: обычный рейс. А тогда и машины другие, были, и навигационное обслуживание с земли не такое, да и приборы не те. Достаточно сказать, что лучшие наши самолёты летали в то время со скоростью 250 километров в час и на высоте не более 4000 метров.
Кому же из полярных лётчиков поручить этот перелёт?
Свободной в тот момент была всего одна машина — Черевичного: Иван Иванович только что прилетел с берегов Карского моря. Лучшей кандидатуры искать и не надо было. Иван Иванович — лётчик, что называется, от бога. Черевичному сама природа, казалось, вложила с рождения дар искусного вождения самолётов. Он летал смело, на грани риска, но риска разумного. Он был тогда ещё молод, лет тридцати, но уже имел славу полярного лётчика экстракласса. В обычной жизни Черевичный — шумный, жизнерадостный человек, весельчак и балагур. Со стороны казалось, что и машины он водил шутя. На самом же деле за штурвалом самолёта сидел пилот с железной волей и твёрдой рукой. Черевичный хорошо владел техникой слепых полётов, имел большой опыт многочасовых беспосадочных полётов над Северным Ледовитым океаном.
Я срочно вызвал к себе Черевичного и рассказал о правительственном задании:
— Скажи мне, Иван Иванович, откровенно, если сомневаешься в успехе перелёта, тогда не берись. Подберём другой экипаж.
— За кого вы меня считаете, Иван Дмитриевич? — даже обиделся Черевичный. — Задание сложное, но выполним!
— Тогда готовь машину к вылету. Особенно тщательно проработай маршрут.
Черевичный почесал затылок:
— Маршрут мне не по душе.
— Но ведь это самый короткий путь.
— Не всегда самый короткий путь есть и самый лучший. Вот бы по нашей арктической трассе махнуть…
Мы подошли к карте. Действительно, наша воздушная трасса над морями Советской Арктики облетана, технически оснащена. Машина будет всё время находиться в зоне работы наших радиостанций. Этот путь длиннее, зато надёжнее и удобней. И я ответил Черевичному:
— Хорошо, согласен с тобой, лети по нашему маршруту. Только учти, если что случится, ни мне, ни тебе головы не сносить.
И ещё учти: никто не должен знать, каких пассажиров везёшь и куда держишь путь. Документы оформим как на обычный служебный полет из Москвы па Чукотку. А там до Аляски рукой подать.
Иван Иванович ушёл довольный. Я подумал, глядя ему вслед: не подведёт.
Черевичный действительно блестяще довёл свою машину до Аляски. Оттуда его пассажиры добрались до Вашингтона уже на самолёте США.
Не успел я порадоваться успешно завершённому делу, как раздался телефонный звонок.
— На каком основании вы нарушили постановление и изменили маршрут? — услышал я сердитый голос председателя ГКО.
Я объяснил, почему мы предпочли полет над Советской Арктикой, и добавил:
— Задание выполнено успешно и в срок, что от нас и требовалось…
— Это хорошо, но нельзя так своевольничать, — голос Сталина уже не был таким сердитым.
Очень скоро мы встретились с Черевичный в Архангельске, и я от души поблагодарил лётчика. Иван Иванович смущённо заулыбался:
— Обычный арктический полет. Вот если бы через Шпицберген, тогда пришлось бы здорово попотеть. А тут наша Арктика, своя…
Не только делами Главсевморпути приходилось заниматься в то время. Я был членом Ревизионной комиссии ЦК ВКП(б), депутатом Верховного Совета СССР и Моссовета. Поэтому обязанностей хватало, и второстепенных среди них не было. По поручению Центрального Комитета и Московского городского комитета партии неоднократно выступал на митингах перед рабочими фабрик и заводов, в воинских частях; разъяснял политику партии, направленную на сплочение всего советского народа, на мобилизацию всех материальных и людских сил страны для достижения победы.
Не раз выступал в печати, по радио. Был счастлив, когда на свои статьи и выступления получал отклики от бойцов с фронта.
Я часто вспоминаю тот день, который определил мою судьбу в военные годы, день 15 октября 1941 года, когда меня неожиданно вызвали в Государственный Комитет Обороны. Естественно, я волновался: зачем понадобился?.
И. В. Сталин был за рабочим столом, сбоку от него сидели В. М. Молотов и А. И. Микоян — члены Государственного Комитета Обороны.
— Начальник Главсевморпути Папанин явился по вашему вызову, товарищ Сталин, — отрапортовал я, остановившись посреди кабинета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146