Слова решительного отказа готовы были слететь с его губ, но он никак не мог заставить себя произнести их. Роза Джефферсон предлагала все то, о чем он так долго мечтал, включая возможность занять до-стойкое место среди равных себе. Хотя Харрис дорос до чина капитана и скрупулезно откладывал часть денег, он накопил меньше чем пять тысяч долларов. На эти деньги он никогда не смог бы открыть такое дело, которое хотел. Эти деньги никогда не позволили бы ему иметь жену и семью, о которых Харрис мечтал в одиночестве все долгие годы на чужбине. Вильям знал, несмотря на свои сорок три года впереди у него еще много плодотворных лет. Он мог провести их в армии до ухода в отставку, мог пойти работать в госпиталь или же ухватиться за шанс, предлагаемый Розой Джефферсон.
– Ваше предложение очень щедрое, мисс Джефферсон, – сказал спокойно Харрис, – и я принимаю его. Однако я должен настоять на определенных условиях. Во-первых, вы подпишете официальные бумаги, освобождая армию от всякой ответственности во всем, что касается вашего брата. Во-вторых, я попрошу вас подтвердить, что я известил вас о действительном состоянии здоровья Франклина Джефферсона, и, что, несмотря на мой совет проинформировать его жену, вы решили вверить мне заботу о нем на весь период его жизни. Если когда-либо вы не согласитесь с моими медицинскими рекомендациями, я не смогу нести ответственность за последствия.
– Ваши условия принимаются, доктор, – сказала Роза. – Я попрошу своего адвоката подготовить все необходимые бумаги в качестве гарантии.
Роза протянула руку, и Харрис быстро пожал ее.
– Поверьте, – произнесла Роза мягко, – так будет лучше.
– Я надеюсь, что вы правы, мисс Джефферсон. Во всяком случае для вас и вашего брата, но не для меня.
Роза не могла заставить себя вернуться в Толбот-хауз. Постепенно она начала осознавать, насколько изменилась ее жизнь. Розе хотелось излить кому-то свои чувства, бурлившие у нее внутри. Ей хотелось быть с другом, которому можно все рассказать. Вместо этого Роза пошла к единственному месту, где она могла найти убежище.
В тишине своего офиса она рассматривала картины, которые привезла из Дьюнскрэга. На этот раз даже героические дела ее деда, о которых Роза думала, не принесли ей облегчения. Компания «Глобал» уже не была тем, чем сделал ее дед. «Глобал» стала меняться, разрушаться и трескаться, словно кристалл, из которого образуется новое тело. В тот момент ей очень хотелось знать, одобрил бы ее дед все то, что она сделала. Роза нуждалась в поддержке того, кого она любила. Ей не хватало уверенности в правильности того, за что она боролась. Но суровое выражение лица деда оставалось суровым, живописное изображение не изменилось и не вернуло его к жизни.
«И Франклину я не могу дать жизнь».
Мысль о том, что ее брат доживал отпущенное ему время, опустошала ее. Роза пыталась отгородиться от холодных бесчувственных слов медицинского заключения: они так терзали ее. Но Франклин никогда не узнает о ее боли, которую Роза научится переносить и скрывать от него. Когда придет время и ему будет необходимо все рассказать, она что-нибудь придумает, но только не теперь.
Роза подумала о Мишель. Доктор Вильям Харрис говорил, что Мишель ничего не знала о состоянии здоровья Франклина. Но так ли это? В конце концов она была первой, кто оказывал ему помощь. Мишель – опытная медицинская сестра, которая могла бы предположить, какие последствия ожидают Франклина после ранения. Затем она могла наблюдать развитие его болезни. «Значит, – подумала Роза, – Мишель знала, знала до замужества, какой короткой будет у Франклина жизнь. Может быть, она сознательно пошла на приемлемую сделку: прожить несколько лет с человеком, которого она заставит полюбить ее, а потом, после смерти Франклина перед ней откроется огромное будущее, когда у нее будет не только молодость, но и богатство».
Она нацарапала записку для себя, чтобы не забыть о том, что доктор Харрис должен детально описать состояние здоровья Франклина в подписанных ею бумагах. Если Франклин изменит свое завещание, включая туда Мишель, Роза могла бы, если понадобится, доказать, что Франклин не был в здравом уме, когда изменял свое завещание. Она была бы полной идиоткой, позволив Мишель получить хотя бы пенни по завещанию.
Роза подумала о сделке, заключенной с Франклином несколько часов назад, и ей стало дурно. Если бы она знала о состоянии его здоровья, тогда бы ни за что не настаивала, чтобы он остался в компании. Теперь соглашение невозможно изменить: Франклин сразу заподозрит, что что-то не в порядке, и неизбежно секрет раскроется.
Роза как-то сгорбилась и тихо заплакала. Вся власть, деньги, влияние, которыми она обладала, не могли помочь ей. Не могли они также каким-либо образом извлечь те несколько кусочков металла, как часовая мина, засевших в голове брата.
20
Мишель налила себе кофе из сервизного чайника, стоявшего на столе в углу библиотеки в Толбот-хаузе. Холодный мартовский ветер хлестал в оконные стекла вот уже месяц. Унылый вид Пятой авеню был совершенным отражением настроения Мишель, хотя это утро мало чем отличалось от других. Она попыталась улыбнуться.
Когда Франклин подолгу отсутствовал, Мишель, привыкшая постоянно много работать, не знала, чем заняться. Олбани с удивительной педантичностью следил за домом и вежливо, но непреклонно отклонял ее предложения о помощи. Вечная тишина в доме раздражала Мишель. И, хотя в доме находилось шесть слуг, она очень редко видела или слышала их; лишь когда у нее возникала нужда в чем-либо, прислуга появлялась в то же мгновение как по мановению волшебной палочки. Это вызывало у Мишель тягостное чувство, словно за ней все время наблюдали.
Когда бы они ни выходили в свет, Мишель чувствовала себя неуютно и стремилась быть поближе к Франклину, всегда предлагая уйти пораньше. Во время болтовни перед ужином и разговоров за столом она старалась говорить как можно меньше. Взамен Мишель получала что хотела – на нее не обращали внимания.
Когда Франклин вдруг сообщил ей новость о том, что они в конце года уедут в Европу, Мишель едва смогла скрыть радость и облегчение. Ожидание будет долгим. Тем не менее Мишель продолжала наблюдать, учиться и слушать. Для того, чтобы время проходило быстрее, она стала уединяться в небольшом углу библиотеки Толбот-хауза, читая вслух книги великих мастеров, стараясь правильно произносить слова. Она устала от замечаний по поводу ее милого акцента.
– Извините меня, мэм, – обратился к ней Олбани. – К вам пришел господин Мак-Куин. Могу ли я впустить его?
– Да, конечно.
Мишель обрадовалась: такое случилось впервые, что пришли в Толбот-хауз, чтобы увидеть именно ее.
– Монк!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216
– Ваше предложение очень щедрое, мисс Джефферсон, – сказал спокойно Харрис, – и я принимаю его. Однако я должен настоять на определенных условиях. Во-первых, вы подпишете официальные бумаги, освобождая армию от всякой ответственности во всем, что касается вашего брата. Во-вторых, я попрошу вас подтвердить, что я известил вас о действительном состоянии здоровья Франклина Джефферсона, и, что, несмотря на мой совет проинформировать его жену, вы решили вверить мне заботу о нем на весь период его жизни. Если когда-либо вы не согласитесь с моими медицинскими рекомендациями, я не смогу нести ответственность за последствия.
– Ваши условия принимаются, доктор, – сказала Роза. – Я попрошу своего адвоката подготовить все необходимые бумаги в качестве гарантии.
Роза протянула руку, и Харрис быстро пожал ее.
– Поверьте, – произнесла Роза мягко, – так будет лучше.
– Я надеюсь, что вы правы, мисс Джефферсон. Во всяком случае для вас и вашего брата, но не для меня.
Роза не могла заставить себя вернуться в Толбот-хауз. Постепенно она начала осознавать, насколько изменилась ее жизнь. Розе хотелось излить кому-то свои чувства, бурлившие у нее внутри. Ей хотелось быть с другом, которому можно все рассказать. Вместо этого Роза пошла к единственному месту, где она могла найти убежище.
В тишине своего офиса она рассматривала картины, которые привезла из Дьюнскрэга. На этот раз даже героические дела ее деда, о которых Роза думала, не принесли ей облегчения. Компания «Глобал» уже не была тем, чем сделал ее дед. «Глобал» стала меняться, разрушаться и трескаться, словно кристалл, из которого образуется новое тело. В тот момент ей очень хотелось знать, одобрил бы ее дед все то, что она сделала. Роза нуждалась в поддержке того, кого она любила. Ей не хватало уверенности в правильности того, за что она боролась. Но суровое выражение лица деда оставалось суровым, живописное изображение не изменилось и не вернуло его к жизни.
«И Франклину я не могу дать жизнь».
Мысль о том, что ее брат доживал отпущенное ему время, опустошала ее. Роза пыталась отгородиться от холодных бесчувственных слов медицинского заключения: они так терзали ее. Но Франклин никогда не узнает о ее боли, которую Роза научится переносить и скрывать от него. Когда придет время и ему будет необходимо все рассказать, она что-нибудь придумает, но только не теперь.
Роза подумала о Мишель. Доктор Вильям Харрис говорил, что Мишель ничего не знала о состоянии здоровья Франклина. Но так ли это? В конце концов она была первой, кто оказывал ему помощь. Мишель – опытная медицинская сестра, которая могла бы предположить, какие последствия ожидают Франклина после ранения. Затем она могла наблюдать развитие его болезни. «Значит, – подумала Роза, – Мишель знала, знала до замужества, какой короткой будет у Франклина жизнь. Может быть, она сознательно пошла на приемлемую сделку: прожить несколько лет с человеком, которого она заставит полюбить ее, а потом, после смерти Франклина перед ней откроется огромное будущее, когда у нее будет не только молодость, но и богатство».
Она нацарапала записку для себя, чтобы не забыть о том, что доктор Харрис должен детально описать состояние здоровья Франклина в подписанных ею бумагах. Если Франклин изменит свое завещание, включая туда Мишель, Роза могла бы, если понадобится, доказать, что Франклин не был в здравом уме, когда изменял свое завещание. Она была бы полной идиоткой, позволив Мишель получить хотя бы пенни по завещанию.
Роза подумала о сделке, заключенной с Франклином несколько часов назад, и ей стало дурно. Если бы она знала о состоянии его здоровья, тогда бы ни за что не настаивала, чтобы он остался в компании. Теперь соглашение невозможно изменить: Франклин сразу заподозрит, что что-то не в порядке, и неизбежно секрет раскроется.
Роза как-то сгорбилась и тихо заплакала. Вся власть, деньги, влияние, которыми она обладала, не могли помочь ей. Не могли они также каким-либо образом извлечь те несколько кусочков металла, как часовая мина, засевших в голове брата.
20
Мишель налила себе кофе из сервизного чайника, стоявшего на столе в углу библиотеки в Толбот-хаузе. Холодный мартовский ветер хлестал в оконные стекла вот уже месяц. Унылый вид Пятой авеню был совершенным отражением настроения Мишель, хотя это утро мало чем отличалось от других. Она попыталась улыбнуться.
Когда Франклин подолгу отсутствовал, Мишель, привыкшая постоянно много работать, не знала, чем заняться. Олбани с удивительной педантичностью следил за домом и вежливо, но непреклонно отклонял ее предложения о помощи. Вечная тишина в доме раздражала Мишель. И, хотя в доме находилось шесть слуг, она очень редко видела или слышала их; лишь когда у нее возникала нужда в чем-либо, прислуга появлялась в то же мгновение как по мановению волшебной палочки. Это вызывало у Мишель тягостное чувство, словно за ней все время наблюдали.
Когда бы они ни выходили в свет, Мишель чувствовала себя неуютно и стремилась быть поближе к Франклину, всегда предлагая уйти пораньше. Во время болтовни перед ужином и разговоров за столом она старалась говорить как можно меньше. Взамен Мишель получала что хотела – на нее не обращали внимания.
Когда Франклин вдруг сообщил ей новость о том, что они в конце года уедут в Европу, Мишель едва смогла скрыть радость и облегчение. Ожидание будет долгим. Тем не менее Мишель продолжала наблюдать, учиться и слушать. Для того, чтобы время проходило быстрее, она стала уединяться в небольшом углу библиотеки Толбот-хауза, читая вслух книги великих мастеров, стараясь правильно произносить слова. Она устала от замечаний по поводу ее милого акцента.
– Извините меня, мэм, – обратился к ней Олбани. – К вам пришел господин Мак-Куин. Могу ли я впустить его?
– Да, конечно.
Мишель обрадовалась: такое случилось впервые, что пришли в Толбот-хауз, чтобы увидеть именно ее.
– Монк!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216