Не разгадаешь ведь, как ни старайся. Снова взвизгнула невдалеке тормозами машина, снова вспомнился сон, — нет, подумал Алексей, не на того напала, не верит он в сны, не дождешься. Подумал, оглянулся и увидел продуктовый магазин, оставшийся уже далеко позади.
Просто поговорить. Узнать, как все было на самом деле. Может быть, он ошибается, и все можно начать сначала… С нуля, как говорится. Только как начать с нуля, когда ты находишься в полном минусе? В каком-то далеком, немыслимо далеком от нуля минусе, когда до него, до этого нуля, нужно добираться так долго? Перепрыгнуть, перешагнуть одним шагом — эту страшную ночь в коридоре возле реанимационной палаты, похороны, поседевшие волосы матери… Как добраться до него, до этого нуля?
Алексей шел быстрыми шагами, не замечая проходящих мимо людей, которых иногда задевал плечом, не слыша возмущенных окриков, не различая взглядов. Шел, уже догадываясь, куда приведет его эта дорога, отчетливо осознав в какой-то момент — сопротивляться бесполезно. Нет никакой возможности сопротивляться этой силе, которая тащила его вперед по скользкой дороге, по хрустящему под ногами серому снегу, сквозь мутный туман, через прошлое и будущее…
Остановился на мгновение возле подъездной двери, рассматривая кодовый замок. Дернул за ручку — дверь не открылась. Вздохнул облегченно — все, теперь можно идти назад, не мудрствуя лукаво. Снова дернул за ручку, дверь снова не открылась, — разозлившись вдруг, он пнул ее ногой. Потом взял себя в руки, присмотрелся к кнопкам, быстро различил три потемневших — единица, ноль, шесть. Просто как дважды два. Нажал — дверь открылась. Задержался на мгновение, вошел в темноту подъезда, поднялся на второй этаж, зачем-то сосчитав количество ступеней, как будто это было важно. Вспомнил про ключи, которые забыл здесь когда-то. «Про ключи, — мелькнула мысль, — нужно сначала спросить про ключи. Привет, я, кажется, забыл у тебя свои ключи…»
Дверь приоткрылась — нешироко, он едва смог разглядеть в образовавшейся щели незнакомое лицо молодой женщины с темно-каштановыми волосами, распущенными по плечам. «Такие же глаза, — промелькнуло в сознании, — значит, мама».
— Здравствуйте, — тихо сказал он, мучительно пытаясь понять, что же нужно сказать дальше. «Про ключи… ну не про ключи же в самом деле». Сознание упорно отказывалось выдавать подсказку.
— Здравствуйте, — услышал он. — Вам кого?
— Мне Машу. Маша дома? — выдавил он из себя странно изменившимся голосом.
Женщина смотрела на него и молчала. На ее лице не было признаков удивления или замешательства — она смотрела спокойно и как-то немного задумчиво. А потом вдруг откуда-то из глубины квартиры донесся другой голос:
— Кто там, Вера?
Что-то дрогнуло в ее лице, когда она услышала этот голос.
— Маша здесь не живет. Извините, молодой человек.
Дверь захлопнулась, — Алексей стоял один в полумраке и гулкой тишине подъезда, не понимая, как он здесь оказался. Ведь сейчас, только сейчас, минуту какую-то назад, был так далеко отсюда, шел в магазин, сахар покупать собирался. Только как это — не живет? Как же такое может быть, когда он сам, своими глазами видел — живет. Здесь, за стеной, в дальней комнате с обоями в цветочек и старой полированной мебелью, со своими рисунками, расческами, книжками, со своим баяном — ведь всего-то два месяца назад… Ведь было же, не придумал он, не приснилось. «Маша здесь не живет». А где же тогда — ведь живет же где-то?
Внутри разрасталось какое-то странное чувство, соединяющее в себе все сразу: и обиду, и боль затухающей надежды — той самой, которая едва успела родиться, вот только сейчас, совсем недавно, не зная, что так недолго суждено ей было прожить на этом свете. Четыре слова: Маша здесь не живет. «Напрасно ты, мама, меня за сахаром посылала. Сахар в магазине кончился. И после обеда не привезут…»
Может быть, он ошибся? Перепутал дом, подъезд, этаж, увлекся слишком сильно, подсчитывая ступеньки, и забрел случайно на третий, четвертый или пятый? «Двадцать семь», — тут же пришла на выручку услужливая память. Все правильно, подумал Алексей, пять — это первый пролет, и два других — по одиннадцать ступенек на каждом. И дверь — та же, и дом, и табличка на углу — Шелковичная, девятнадцать. Видел он уже эту табличку, и подъезд крайний, и этаж — второй, и деревья эти, вот они, те же деревья, тополя… Нет, не мог он ошибиться, здесь что-то другое. Сердце подсказывает…
Алексей даже остановился, застыл на месте, услышав, словно со стороны, эту свою последнюю мысль-фразу — сердце подсказывает. Ему почему-то было так странно это услышать от себя. Глупость какая, что за мыльную оперу он сочиняет, ничего сердце не может подсказывать, оно просто стучит себе в груди, бьется, разгоняя потоки красных кровяных шариков. Ничего оно не может подсказывать, оно вообще не разговаривает, и облака тоже не разговаривают… Он поднял глаза — вот они, катятся себе куда-то вдаль, унося с собой невесомой ношей такую великую тяжесть — время… Как это им, интересно, удается?
«Как это им удается? — подумал он, и тут же следом пронеслась другая мысль, как будто и не связанная никак с этим риторическим вопросом, но в то же время прозвучавшая как ответ на него: — Но ведь можно же в принципе пойти в адресное бюро и узнать адрес. Живет же где-то…»
Он подумал еще о том, что адресное бюро может в субботу не работать. Сел в автобус, проехал пару остановок, вышел, увидел напротив надпись — «Адресное бюро». Дверь была открыта… Вошел. Подошел к окошку. Начал было:
— Девушка, скажите…
Девушка ничего не ответила, молча протянула ему бланк. По-видимому, его нужно было чем-то заполнить. «Фамилия» — увидел он, взял ручку, привязанную длинным шнурком к столу, написал: «Сорокина». «Имя» — неумолимый бланк продолжал терзать его вопросами. «Мария», — написал он, почему-то не узнавая собственного почерка. «Отчество…» — Алексей сделал вид, что не расслышал вопроса. «Год рождения» — он отнял от четырехзначного числа двузначное и получил ответ — одна тысяча девятьсот восемьдесят один. Написал разборчиво. «Отчество?» — услышал опять строгий вопрос. Снова сделал вид, что не расслышал, вернулся к окошку с девушкой, протянул бланк и опять услышал:
— Отчество, молодой человек. Здесь же написано…
Напряг память из последних сил, уже ни на что не надеясь. И вдруг вспомнил: «Да ничего, нормальное имя. У меня папу так звали…»
— А-лек-се-ев-на, — продиктовал по слогам почти торжественно.
— Вот и пишите сами. Я, что ли, должна?
Через несколько минут бланк к нему вернулся. На нем был написан адрес — на самом деле другой, не тот, который значился на табличке, прикрепленной к пятиэтажке. И улица не та, и номер дома иной. А внизу было приписано:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Просто поговорить. Узнать, как все было на самом деле. Может быть, он ошибается, и все можно начать сначала… С нуля, как говорится. Только как начать с нуля, когда ты находишься в полном минусе? В каком-то далеком, немыслимо далеком от нуля минусе, когда до него, до этого нуля, нужно добираться так долго? Перепрыгнуть, перешагнуть одним шагом — эту страшную ночь в коридоре возле реанимационной палаты, похороны, поседевшие волосы матери… Как добраться до него, до этого нуля?
Алексей шел быстрыми шагами, не замечая проходящих мимо людей, которых иногда задевал плечом, не слыша возмущенных окриков, не различая взглядов. Шел, уже догадываясь, куда приведет его эта дорога, отчетливо осознав в какой-то момент — сопротивляться бесполезно. Нет никакой возможности сопротивляться этой силе, которая тащила его вперед по скользкой дороге, по хрустящему под ногами серому снегу, сквозь мутный туман, через прошлое и будущее…
Остановился на мгновение возле подъездной двери, рассматривая кодовый замок. Дернул за ручку — дверь не открылась. Вздохнул облегченно — все, теперь можно идти назад, не мудрствуя лукаво. Снова дернул за ручку, дверь снова не открылась, — разозлившись вдруг, он пнул ее ногой. Потом взял себя в руки, присмотрелся к кнопкам, быстро различил три потемневших — единица, ноль, шесть. Просто как дважды два. Нажал — дверь открылась. Задержался на мгновение, вошел в темноту подъезда, поднялся на второй этаж, зачем-то сосчитав количество ступеней, как будто это было важно. Вспомнил про ключи, которые забыл здесь когда-то. «Про ключи, — мелькнула мысль, — нужно сначала спросить про ключи. Привет, я, кажется, забыл у тебя свои ключи…»
Дверь приоткрылась — нешироко, он едва смог разглядеть в образовавшейся щели незнакомое лицо молодой женщины с темно-каштановыми волосами, распущенными по плечам. «Такие же глаза, — промелькнуло в сознании, — значит, мама».
— Здравствуйте, — тихо сказал он, мучительно пытаясь понять, что же нужно сказать дальше. «Про ключи… ну не про ключи же в самом деле». Сознание упорно отказывалось выдавать подсказку.
— Здравствуйте, — услышал он. — Вам кого?
— Мне Машу. Маша дома? — выдавил он из себя странно изменившимся голосом.
Женщина смотрела на него и молчала. На ее лице не было признаков удивления или замешательства — она смотрела спокойно и как-то немного задумчиво. А потом вдруг откуда-то из глубины квартиры донесся другой голос:
— Кто там, Вера?
Что-то дрогнуло в ее лице, когда она услышала этот голос.
— Маша здесь не живет. Извините, молодой человек.
Дверь захлопнулась, — Алексей стоял один в полумраке и гулкой тишине подъезда, не понимая, как он здесь оказался. Ведь сейчас, только сейчас, минуту какую-то назад, был так далеко отсюда, шел в магазин, сахар покупать собирался. Только как это — не живет? Как же такое может быть, когда он сам, своими глазами видел — живет. Здесь, за стеной, в дальней комнате с обоями в цветочек и старой полированной мебелью, со своими рисунками, расческами, книжками, со своим баяном — ведь всего-то два месяца назад… Ведь было же, не придумал он, не приснилось. «Маша здесь не живет». А где же тогда — ведь живет же где-то?
Внутри разрасталось какое-то странное чувство, соединяющее в себе все сразу: и обиду, и боль затухающей надежды — той самой, которая едва успела родиться, вот только сейчас, совсем недавно, не зная, что так недолго суждено ей было прожить на этом свете. Четыре слова: Маша здесь не живет. «Напрасно ты, мама, меня за сахаром посылала. Сахар в магазине кончился. И после обеда не привезут…»
Может быть, он ошибся? Перепутал дом, подъезд, этаж, увлекся слишком сильно, подсчитывая ступеньки, и забрел случайно на третий, четвертый или пятый? «Двадцать семь», — тут же пришла на выручку услужливая память. Все правильно, подумал Алексей, пять — это первый пролет, и два других — по одиннадцать ступенек на каждом. И дверь — та же, и дом, и табличка на углу — Шелковичная, девятнадцать. Видел он уже эту табличку, и подъезд крайний, и этаж — второй, и деревья эти, вот они, те же деревья, тополя… Нет, не мог он ошибиться, здесь что-то другое. Сердце подсказывает…
Алексей даже остановился, застыл на месте, услышав, словно со стороны, эту свою последнюю мысль-фразу — сердце подсказывает. Ему почему-то было так странно это услышать от себя. Глупость какая, что за мыльную оперу он сочиняет, ничего сердце не может подсказывать, оно просто стучит себе в груди, бьется, разгоняя потоки красных кровяных шариков. Ничего оно не может подсказывать, оно вообще не разговаривает, и облака тоже не разговаривают… Он поднял глаза — вот они, катятся себе куда-то вдаль, унося с собой невесомой ношей такую великую тяжесть — время… Как это им, интересно, удается?
«Как это им удается? — подумал он, и тут же следом пронеслась другая мысль, как будто и не связанная никак с этим риторическим вопросом, но в то же время прозвучавшая как ответ на него: — Но ведь можно же в принципе пойти в адресное бюро и узнать адрес. Живет же где-то…»
Он подумал еще о том, что адресное бюро может в субботу не работать. Сел в автобус, проехал пару остановок, вышел, увидел напротив надпись — «Адресное бюро». Дверь была открыта… Вошел. Подошел к окошку. Начал было:
— Девушка, скажите…
Девушка ничего не ответила, молча протянула ему бланк. По-видимому, его нужно было чем-то заполнить. «Фамилия» — увидел он, взял ручку, привязанную длинным шнурком к столу, написал: «Сорокина». «Имя» — неумолимый бланк продолжал терзать его вопросами. «Мария», — написал он, почему-то не узнавая собственного почерка. «Отчество…» — Алексей сделал вид, что не расслышал вопроса. «Год рождения» — он отнял от четырехзначного числа двузначное и получил ответ — одна тысяча девятьсот восемьдесят один. Написал разборчиво. «Отчество?» — услышал опять строгий вопрос. Снова сделал вид, что не расслышал, вернулся к окошку с девушкой, протянул бланк и опять услышал:
— Отчество, молодой человек. Здесь же написано…
Напряг память из последних сил, уже ни на что не надеясь. И вдруг вспомнил: «Да ничего, нормальное имя. У меня папу так звали…»
— А-лек-се-ев-на, — продиктовал по слогам почти торжественно.
— Вот и пишите сами. Я, что ли, должна?
Через несколько минут бланк к нему вернулся. На нем был написан адрес — на самом деле другой, не тот, который значился на табличке, прикрепленной к пятиэтажке. И улица не та, и номер дома иной. А внизу было приписано:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60