Она пощелкала, поискала эту причину на других каналах, но так и не нашла. «Нет у тебя никаких причин для радости, — вынесла себе мысленный приговор, потом извлекла из самых дальних уголков подсознания бодренький голосок: — И для грусти тоже нет!» Голосок казался каким-то противным и мерзким. Не вызывающим ни капли доверия. Она выключила телевизор, поднялась с постели, зашла на кухню — не пирог же печь в самом деле! — повернулась и пошла в ванную. Долго лежала в теплой мыльной пене, вымыла два раза волосы, высушила феном, неумело уложила в подобие прически. Слегка коснувшись тушью, затемнила ресницы. Выпила кофе. Посмотрела на часы — половина одиннадцатого. Посмотрела в зеркало… «Не может быть!» — промелькнула мысль. Снова посмотрела в зеркало и убедилась — на самом деле быть этого не может. Ей просто показалось на миг. Привиделась снова — она, та, другая. Кажется, в ее глазах застыла обида и боль. «Показалось, просто показалось…» — тихо прошептала, убеждая себя.
Еще два часа прошли в унылом блуждании по каналам. Политическое шоу, семейная викторина, аргентинский сериал, отечественный сериал, новости — сколько новостей в мире! Новости политики, новости спорта, новости культуры…
«Во Дворце национальных культур, — услышала она по местному каналу, — продолжает свою работу выставка молодого саратовского художника…»
Имя художника было знакомым — она уже слышала про эту выставку. Собиралась пойти еще на прошлой неделе, только передумала. Маша грустно улыбнулась, вспоминая, что заставило ее в тот день повернуть назад. Какой-то сюрреалистический бред, тихое и уютное помешательство, вмещающее в себя размышления о лотерейных билетах, Божьей воле и палитре с красками, слившееся в результате в один огромный, заполняющий собой все пространство жизни черный квадрат.
«Тематика экспозиции, пожалуй, будет интересна самому широкому кругу любителей живописи», — продолжал вещать с экрана голос невидимой тележурналистки. Маша внимательнее присмотрелась к полотнам, медленно проплывающим перед камерой, — неожиданное, нехарактерное смешение красок заинтересовало ее, но в этот момент заставка поменялась и на экране возникло лицо телеведущей: «А сейчас — о погоде…»
«Ну уж нет, давайте не будем о погоде, — мысленно возразила ей Маша, — о погоде — это слишком скучно. Хотя в общем-то, поскольку мы не знакомы, нам и не о чем, наверное, больше поговорить». Выключила телевизор, решительно поднялась с дивана и направилась к платяному шкафу. В конце концов, если эта выставка, как сказал голос с экрана, может быть интересна «самому широкому кругу любителей живописи», почему бы не предположить, что она будет интересна и ей? Почему бы не включить себя в «широкий круг», не разбавить свое одиночество, растворившись в массах? Может быть, получится? Может быть, сегодня…
«Стоп!» — приказала она себе и остановилась, замерла на месте. Нет, не для этого она туда собирается. Теперь уже не для этого. Хватит этого бреда, этих никчемных мыслей, сколько же можно, в конце концов. Просто, как все нормальные люди, пойти на выставку, просто посмотреть картины. И не оглядываться по сторонам, не думать больше ни о чем, кроме картин… Ни о чем больше. Получится? По крайней мере можно было попробовать.
Она вышла на улицу. Солнце светило так же ярко, как в тот день, когда она случайно встретила на улице Глеба. Воспоминание не вызвало никаких эмоций — она шла вперед, мимо киоска с газетами и лотерейными билетами. Какой-то парень стоял возле пластиковой урны, старательно соскребая защитную полоску с лотерейного билета. Маша остановилась ненадолго, проводила глазами лотерейный билет, упавший в мусорную корзину, грустно улыбнулась, подумав: не ты одна на свете такая невезучая…
На выставке собралось много народу. Даже как-то странно было ощущать себя среди такой толпы людей — Маша успела привыкнуть к тому, что бродит по пустым залам среди стен, увешанных картинами, практически в одиночестве. Но то был старый Радищевский музей, набитый классикой, которая теперь уже никому почти не интересна, а здесь…
Здесь был авангард. Руки и ноги, глаза и губы в несчетном количестве, отдельно друг от друга, вперемешку с хвостами животных и лапами птиц. Немыслимое какое-то сочетание фрагментов и красок — все то, что давным-давно уже было придумано Сальвадором Дали, а теперь воплощено в каком-то новом современном экстазе «молодого саратовского художника». Как же его звали?.. Она вспомнила наконец фамилию — Посохин. А вот имя почему-то забыла. В голове вертелось множество вариантов — Федор, Михаил, Александр…
«Совсем, старушка, память у тебя отказала». Маша попыталась отмахнуться от навязчивых мыслей об имени художника, которое ей по большому счету было совсем и ни к чему. Выставка занимала два зала. Она долго, очень долго бродила по первому, пытаясь — иногда успешно, и это ее завораживало — разгадать чувства, которые породили подобное смешение образов и красок. Потом подумала почему-то, что каждая картина и есть отображение чувства. Вот она — грусть. А вот еще грусть, только более сильная, пронзительная, кричащая. Вот страх. Маша не стала долго задерживаться возле этого полотна, отыскала глазами — быстро, почти не задумываясь, вычленила среди остальных — радость, приблизилась к ней и долго смотрела, чувствуя, как на душе становится легче. Потом опустила глаза, оглянулась, увидела десятки лиц с поднятыми, словно в молитве, кверху глазами. Вошла в другой зал — и остановилась как вкопанная.
На противоположной стене, ровно по центру, висела большая картина. На гладком и однотонном, беспросветно черном фоне она увидела свое лицо. Свое собственное лицо — то, которое потеряла шесть лет назад. Обрамленное в рамку. Снова, как в зеркале… Она пошатнулась, закрыла глаза — так вот как это бывает, когда сходишь с ума. Открыла глаза и снова увидела все ту же картину. Сделала робкий и неуверенный первый шаг. Второй, третий. Картина, как ни странно, не исчезала. Продолжала висеть на своем месте, продолжала смотреть на нее.
Маша оглянулась, пытаясь обрести чувство реальности. В этом зале было поменьше людей — человек пять или шесть. Видимо, портреты, выполненные в традиционной, классической манере, интересовали публику значительно меньше. Через минуту она уже никого не видела — осталась одна, наедине с собой. Снова, как в зеркале…
«Ты что здесь делаешь? Как ты здесь-то оказалась?..»
В ответ — молчание. Тишина, вмещающая в себя так много, что выдержать все это было, кажется, невозможно.
«Посохин, — пронеслось в голове. — Его фамилия — Посохин. Это совершенно точно. Я видела ее, напечатанную в газете. Я слышала ее по телевизору. Я не могла ошибиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Еще два часа прошли в унылом блуждании по каналам. Политическое шоу, семейная викторина, аргентинский сериал, отечественный сериал, новости — сколько новостей в мире! Новости политики, новости спорта, новости культуры…
«Во Дворце национальных культур, — услышала она по местному каналу, — продолжает свою работу выставка молодого саратовского художника…»
Имя художника было знакомым — она уже слышала про эту выставку. Собиралась пойти еще на прошлой неделе, только передумала. Маша грустно улыбнулась, вспоминая, что заставило ее в тот день повернуть назад. Какой-то сюрреалистический бред, тихое и уютное помешательство, вмещающее в себя размышления о лотерейных билетах, Божьей воле и палитре с красками, слившееся в результате в один огромный, заполняющий собой все пространство жизни черный квадрат.
«Тематика экспозиции, пожалуй, будет интересна самому широкому кругу любителей живописи», — продолжал вещать с экрана голос невидимой тележурналистки. Маша внимательнее присмотрелась к полотнам, медленно проплывающим перед камерой, — неожиданное, нехарактерное смешение красок заинтересовало ее, но в этот момент заставка поменялась и на экране возникло лицо телеведущей: «А сейчас — о погоде…»
«Ну уж нет, давайте не будем о погоде, — мысленно возразила ей Маша, — о погоде — это слишком скучно. Хотя в общем-то, поскольку мы не знакомы, нам и не о чем, наверное, больше поговорить». Выключила телевизор, решительно поднялась с дивана и направилась к платяному шкафу. В конце концов, если эта выставка, как сказал голос с экрана, может быть интересна «самому широкому кругу любителей живописи», почему бы не предположить, что она будет интересна и ей? Почему бы не включить себя в «широкий круг», не разбавить свое одиночество, растворившись в массах? Может быть, получится? Может быть, сегодня…
«Стоп!» — приказала она себе и остановилась, замерла на месте. Нет, не для этого она туда собирается. Теперь уже не для этого. Хватит этого бреда, этих никчемных мыслей, сколько же можно, в конце концов. Просто, как все нормальные люди, пойти на выставку, просто посмотреть картины. И не оглядываться по сторонам, не думать больше ни о чем, кроме картин… Ни о чем больше. Получится? По крайней мере можно было попробовать.
Она вышла на улицу. Солнце светило так же ярко, как в тот день, когда она случайно встретила на улице Глеба. Воспоминание не вызвало никаких эмоций — она шла вперед, мимо киоска с газетами и лотерейными билетами. Какой-то парень стоял возле пластиковой урны, старательно соскребая защитную полоску с лотерейного билета. Маша остановилась ненадолго, проводила глазами лотерейный билет, упавший в мусорную корзину, грустно улыбнулась, подумав: не ты одна на свете такая невезучая…
На выставке собралось много народу. Даже как-то странно было ощущать себя среди такой толпы людей — Маша успела привыкнуть к тому, что бродит по пустым залам среди стен, увешанных картинами, практически в одиночестве. Но то был старый Радищевский музей, набитый классикой, которая теперь уже никому почти не интересна, а здесь…
Здесь был авангард. Руки и ноги, глаза и губы в несчетном количестве, отдельно друг от друга, вперемешку с хвостами животных и лапами птиц. Немыслимое какое-то сочетание фрагментов и красок — все то, что давным-давно уже было придумано Сальвадором Дали, а теперь воплощено в каком-то новом современном экстазе «молодого саратовского художника». Как же его звали?.. Она вспомнила наконец фамилию — Посохин. А вот имя почему-то забыла. В голове вертелось множество вариантов — Федор, Михаил, Александр…
«Совсем, старушка, память у тебя отказала». Маша попыталась отмахнуться от навязчивых мыслей об имени художника, которое ей по большому счету было совсем и ни к чему. Выставка занимала два зала. Она долго, очень долго бродила по первому, пытаясь — иногда успешно, и это ее завораживало — разгадать чувства, которые породили подобное смешение образов и красок. Потом подумала почему-то, что каждая картина и есть отображение чувства. Вот она — грусть. А вот еще грусть, только более сильная, пронзительная, кричащая. Вот страх. Маша не стала долго задерживаться возле этого полотна, отыскала глазами — быстро, почти не задумываясь, вычленила среди остальных — радость, приблизилась к ней и долго смотрела, чувствуя, как на душе становится легче. Потом опустила глаза, оглянулась, увидела десятки лиц с поднятыми, словно в молитве, кверху глазами. Вошла в другой зал — и остановилась как вкопанная.
На противоположной стене, ровно по центру, висела большая картина. На гладком и однотонном, беспросветно черном фоне она увидела свое лицо. Свое собственное лицо — то, которое потеряла шесть лет назад. Обрамленное в рамку. Снова, как в зеркале… Она пошатнулась, закрыла глаза — так вот как это бывает, когда сходишь с ума. Открыла глаза и снова увидела все ту же картину. Сделала робкий и неуверенный первый шаг. Второй, третий. Картина, как ни странно, не исчезала. Продолжала висеть на своем месте, продолжала смотреть на нее.
Маша оглянулась, пытаясь обрести чувство реальности. В этом зале было поменьше людей — человек пять или шесть. Видимо, портреты, выполненные в традиционной, классической манере, интересовали публику значительно меньше. Через минуту она уже никого не видела — осталась одна, наедине с собой. Снова, как в зеркале…
«Ты что здесь делаешь? Как ты здесь-то оказалась?..»
В ответ — молчание. Тишина, вмещающая в себя так много, что выдержать все это было, кажется, невозможно.
«Посохин, — пронеслось в голове. — Его фамилия — Посохин. Это совершенно точно. Я видела ее, напечатанную в газете. Я слышала ее по телевизору. Я не могла ошибиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60