Уже имело место, уже случилось — и этот яркий свет, и взгляд, блуждающий и наконец остановившийся. А потом? Подходит ближе: «Слушай, парень, разговор есть. Поговорить надо, ты только не подумай ничего плохого… или там, что я шучу. Все абсолютно серьезно, знаешь. Найдется у тебя пять минут для деловой беседы?» А потом?
Тихая музыка доносилась из колонок. Что-то знакомое. Она машинально покрутила ручку, прибавила громкость. Что-то знакомое…
А потом? «Знаешь, у меня там в машине одна дамочка сидит. Ничего себе дамочка, блондинка натуральная…»
Узнала — это Челентано плакал свою «Конфессу». Значит, кто-то на этой земле все еще верит в любовь…
«А потом? Что же было потом?..»
АЛЕКСЕЙ
Какая-то грязь намертво прилипла к капоту. Он попытался осторожно поддеть ее ногтем, не получилось — на самом деле намертво. Может быть, капля битума — такое часто случается на дорогах, только странно, почему она одна, обычно их бывает целая россыпь, раз уж такое случается. Краску бы не поцарапать… Да черт бы с ней, с этой грязью, пускай покупает германский очиститель и сам — одним движением, как обещает реклама, — оттирает свой капот. Реклама, она много обещает…
Он обернулся. Что-то заставило его обернуться — впрочем, с ним такое часто случается. Обернулся и увидел Машку. Как обычно, как всегда, ничего нового. Отвернулся, прогоняя видение, забывая о нем и снова попытавшись сосредоточиться на этой чертовой черной капле, прилипшей к капоту. Добросовестность эта его когда-нибудь в могилу сведет, честное слово. И все-таки — как-то странно. Слишком реально, слишком по-настоящему в этот раз… Впрочем, нечему удивляться: шизофрения — она на то и шизофрения, чтобы прогрессировать со временем. Тем более если никто не пытается ее вылечить. А подлечить бы нужно, ох как нужно, поэтому — вот она, эта капля битума или чего-то там еще, вот тебе, пожалуйста, место приземления для взгляда и точка опоры для души, блуждающей в потемках. Как огонек в ночи, указывающий путь затерявшемуся страннику. Вот она — грязь, три ее тряпкой, трать свой душевный пыл — не по пустякам, а по делу.
Он все-таки снова обернулся. Просто так, чтобы проверить, чтобы убедиться. Обернулся — и снова увидел ее, Машку. Она стояла, как-то беспомощно опустив руки вниз, смотрела на него, и ей было двадцать два года. Двадцать два, а не шестнадцать, и это смутило его уж совсем окончательно… Сколько раз он вот так оборачивался, точно видел ее, шестнадцатилетнюю, снова оборачивался — и уже ничего не видел. Он так привык к этому, знал на сто процентов, что это бывает, что это может быть так, только так, а не иначе. А теперь — как будто почва ушла из-под ног. Подумал: «Значит, мне теперь двадцать восемь. Двадцать восемь, и я стою здесь, с тряпкой, возле машины, шесть лет прошло, она стоит напротив, и это — правда?»
— Это ты? — спросил он тихо на всякий случай, чтобы не услышал и не подумал никто, что он, как дурак, разговаривает с пустотой.
— Я, — ответила пустота и шагнула к нему. Приблизилась.
Теперь уже более отчетливо можно было рассмотреть — глаза, волосы, губы. Он огляделся по сторонам — в поисках физической опоры. Вырос бы здесь сейчас столб, уж он бы к нему привалился. Опустил на мгновение взгляд, увидел тряпку у себя в руках. Черт, какая-то тряпка. Отшвырнул в сторону, вытер руки о влажный комбинезон, совершенно не задумываясь зачем. Нужно же было, в конце концов, что-то делать, нужно было вновь ощутить течение времени, которое, остановившись, совсем погибло бы, как погибает остановившееся сердце. Нужно было помочь ему сдвинуться с места, создав если не движение, то хотя бы видимость этого движения. Тряпка, упавшая на пол невдалеке. Руки, скользнувшие по влажной ткани комбинезона. Вот оно, время. Идет, бежит. Убегает — не вернешь…
«Стоишь как дурак», — пронеслась неотчетливо мысль. Но, черт возьми, что он должен делать в подобной ситуации? Дома на полке стояла книжка — «Учебник выживания в экстремальных ситуациях. Опыт специальных подразделений мира». Купил как-то, проходя мимо книжного лотка. Как выжить в пустыне, тундре, тайге или в джунглях, используя имеющиеся под рукой средства. Чего там только не было… А вот этого не было. Не было этих глаз, зеленых, как прежде. Не было раздела «Что делать, когда вообще не знаешь, что тебе теперь делать». Не в пустыне и не в джунглях, а в средней полосе России, в гараже, с тряпкой в руках. Черт, нет уже никакой тряпки, вообще ничего нет вокруг — только эти глаза, напротив на самом деле, и пора бы уже привыкнуть, понять, что это на самом деле. И начать снова дышать, без кислорода сдохнуть можно — только ведь что-то нужно делать, если бы только знать, как это бывает… И вдруг он услышал:
— Знаешь, а я люблю тебя. До сих пор люблю, любила все эти годы. Вот, сказала…
Боже мой, как просто, подумал он. Как же все легко и просто, оказывается. Шесть лет — а ну и что, подумаешь, шесть лет каких-то. Отшвырнуть щелчком в сторону, как окурок, пусть себе тлеет оранжевый огонек, а ему остается только встать и задвинуть этот окурок под скамейку. Носком ботинка. Чтобы никто не увидел и не вспомнил. Он уже делал это однажды, шесть лет назад. На самом деле ничего сложного…
— Браво. Отличная импровизация, в твоем стиле. Только, извини, мне работать надо, — услышал он свой голос. Повернулся и ушел в ослепляющую пустоту гаража. Отошел подальше от света, льющегося прямо в глаза, опустился на импровизированную, из деревянных ящиков, скамейку.
— Эй, Лех, ты чего? — услышал голос напарника. Отозвался:
— Ты постой на моем участке, я сейчас, перекур только небольшой сделаю.
— Спину, что ли, заломило? — послышалось в ответ сочувственное.
«Если бы», — подумал он и только кивнул, безропотно соглашаясь.
Мыслей не было. Вернее, они были, но их было так много, так непереносимо много, они толпились, наскакивали одна на другую «Как стены, — подумал он, — как потолок тогда…»
Люблю. Любила. Все эти годы. И что ему остается? Что же он должен был сказать в ответ, что должен был сделать? Промелькнула в мыслях картинка: он и она. Разделенные расстоянием. Бегут навстречу друг другу — замедленная съемка. Последний кадр, еще более замедленный, превращающийся наконец в «стоп». «Стол», долго не уходящий с экрана, время совсем остановилось, стоит на месте и вот наконец пошло опять — титры. Титры, ползущие тугим и нескончаемым потоком по счастливым лицам в стоп-кадре, титры, раскрывающие тайные имена создателей всей этой любовной галиматьи. А может быть, и правда? Он и она, разделенные расстоянием, бегут… Нет, подумал он, усмехнувшись, ни черта ты здесь не разгонишься, когда всего два метра разделяют. Такие эпизоды на побережье снимать нужно, предварительно повыгоняв с пляжа всю ненужную массовку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Тихая музыка доносилась из колонок. Что-то знакомое. Она машинально покрутила ручку, прибавила громкость. Что-то знакомое…
А потом? «Знаешь, у меня там в машине одна дамочка сидит. Ничего себе дамочка, блондинка натуральная…»
Узнала — это Челентано плакал свою «Конфессу». Значит, кто-то на этой земле все еще верит в любовь…
«А потом? Что же было потом?..»
АЛЕКСЕЙ
Какая-то грязь намертво прилипла к капоту. Он попытался осторожно поддеть ее ногтем, не получилось — на самом деле намертво. Может быть, капля битума — такое часто случается на дорогах, только странно, почему она одна, обычно их бывает целая россыпь, раз уж такое случается. Краску бы не поцарапать… Да черт бы с ней, с этой грязью, пускай покупает германский очиститель и сам — одним движением, как обещает реклама, — оттирает свой капот. Реклама, она много обещает…
Он обернулся. Что-то заставило его обернуться — впрочем, с ним такое часто случается. Обернулся и увидел Машку. Как обычно, как всегда, ничего нового. Отвернулся, прогоняя видение, забывая о нем и снова попытавшись сосредоточиться на этой чертовой черной капле, прилипшей к капоту. Добросовестность эта его когда-нибудь в могилу сведет, честное слово. И все-таки — как-то странно. Слишком реально, слишком по-настоящему в этот раз… Впрочем, нечему удивляться: шизофрения — она на то и шизофрения, чтобы прогрессировать со временем. Тем более если никто не пытается ее вылечить. А подлечить бы нужно, ох как нужно, поэтому — вот она, эта капля битума или чего-то там еще, вот тебе, пожалуйста, место приземления для взгляда и точка опоры для души, блуждающей в потемках. Как огонек в ночи, указывающий путь затерявшемуся страннику. Вот она — грязь, три ее тряпкой, трать свой душевный пыл — не по пустякам, а по делу.
Он все-таки снова обернулся. Просто так, чтобы проверить, чтобы убедиться. Обернулся — и снова увидел ее, Машку. Она стояла, как-то беспомощно опустив руки вниз, смотрела на него, и ей было двадцать два года. Двадцать два, а не шестнадцать, и это смутило его уж совсем окончательно… Сколько раз он вот так оборачивался, точно видел ее, шестнадцатилетнюю, снова оборачивался — и уже ничего не видел. Он так привык к этому, знал на сто процентов, что это бывает, что это может быть так, только так, а не иначе. А теперь — как будто почва ушла из-под ног. Подумал: «Значит, мне теперь двадцать восемь. Двадцать восемь, и я стою здесь, с тряпкой, возле машины, шесть лет прошло, она стоит напротив, и это — правда?»
— Это ты? — спросил он тихо на всякий случай, чтобы не услышал и не подумал никто, что он, как дурак, разговаривает с пустотой.
— Я, — ответила пустота и шагнула к нему. Приблизилась.
Теперь уже более отчетливо можно было рассмотреть — глаза, волосы, губы. Он огляделся по сторонам — в поисках физической опоры. Вырос бы здесь сейчас столб, уж он бы к нему привалился. Опустил на мгновение взгляд, увидел тряпку у себя в руках. Черт, какая-то тряпка. Отшвырнул в сторону, вытер руки о влажный комбинезон, совершенно не задумываясь зачем. Нужно же было, в конце концов, что-то делать, нужно было вновь ощутить течение времени, которое, остановившись, совсем погибло бы, как погибает остановившееся сердце. Нужно было помочь ему сдвинуться с места, создав если не движение, то хотя бы видимость этого движения. Тряпка, упавшая на пол невдалеке. Руки, скользнувшие по влажной ткани комбинезона. Вот оно, время. Идет, бежит. Убегает — не вернешь…
«Стоишь как дурак», — пронеслась неотчетливо мысль. Но, черт возьми, что он должен делать в подобной ситуации? Дома на полке стояла книжка — «Учебник выживания в экстремальных ситуациях. Опыт специальных подразделений мира». Купил как-то, проходя мимо книжного лотка. Как выжить в пустыне, тундре, тайге или в джунглях, используя имеющиеся под рукой средства. Чего там только не было… А вот этого не было. Не было этих глаз, зеленых, как прежде. Не было раздела «Что делать, когда вообще не знаешь, что тебе теперь делать». Не в пустыне и не в джунглях, а в средней полосе России, в гараже, с тряпкой в руках. Черт, нет уже никакой тряпки, вообще ничего нет вокруг — только эти глаза, напротив на самом деле, и пора бы уже привыкнуть, понять, что это на самом деле. И начать снова дышать, без кислорода сдохнуть можно — только ведь что-то нужно делать, если бы только знать, как это бывает… И вдруг он услышал:
— Знаешь, а я люблю тебя. До сих пор люблю, любила все эти годы. Вот, сказала…
Боже мой, как просто, подумал он. Как же все легко и просто, оказывается. Шесть лет — а ну и что, подумаешь, шесть лет каких-то. Отшвырнуть щелчком в сторону, как окурок, пусть себе тлеет оранжевый огонек, а ему остается только встать и задвинуть этот окурок под скамейку. Носком ботинка. Чтобы никто не увидел и не вспомнил. Он уже делал это однажды, шесть лет назад. На самом деле ничего сложного…
— Браво. Отличная импровизация, в твоем стиле. Только, извини, мне работать надо, — услышал он свой голос. Повернулся и ушел в ослепляющую пустоту гаража. Отошел подальше от света, льющегося прямо в глаза, опустился на импровизированную, из деревянных ящиков, скамейку.
— Эй, Лех, ты чего? — услышал голос напарника. Отозвался:
— Ты постой на моем участке, я сейчас, перекур только небольшой сделаю.
— Спину, что ли, заломило? — послышалось в ответ сочувственное.
«Если бы», — подумал он и только кивнул, безропотно соглашаясь.
Мыслей не было. Вернее, они были, но их было так много, так непереносимо много, они толпились, наскакивали одна на другую «Как стены, — подумал он, — как потолок тогда…»
Люблю. Любила. Все эти годы. И что ему остается? Что же он должен был сказать в ответ, что должен был сделать? Промелькнула в мыслях картинка: он и она. Разделенные расстоянием. Бегут навстречу друг другу — замедленная съемка. Последний кадр, еще более замедленный, превращающийся наконец в «стоп». «Стол», долго не уходящий с экрана, время совсем остановилось, стоит на месте и вот наконец пошло опять — титры. Титры, ползущие тугим и нескончаемым потоком по счастливым лицам в стоп-кадре, титры, раскрывающие тайные имена создателей всей этой любовной галиматьи. А может быть, и правда? Он и она, разделенные расстоянием, бегут… Нет, подумал он, усмехнувшись, ни черта ты здесь не разгонишься, когда всего два метра разделяют. Такие эпизоды на побережье снимать нужно, предварительно повыгоняв с пляжа всю ненужную массовку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60