– Когда сможешь. Я весь вечер буду дома. И купи коньяк.
Я обещал.
Откуда она узнала о судьбе Зорницы?
Неда встретила меня молча, только взглянула быстро и как-то испуганно. Закутанная в одеяло, она сидела на кровати, прислонившись к стене. Бледная, с красными пятнами на щеках, она вся дрожала, глаза ее лихорадочно блестели.
– Да у тебя, похоже, температура, – сказал я и приложил ладонь к ее лбу.
Лоб был горячий.
– Наверно. Но я наглоталась таблеток, так что до завтра, думаю, все пройдет.
– Ты сама-то не очень в этом уверена.
– Не важно. Коньяк принес?
Я вытащил бутылку из кармана плаща.
В печке горела только одна спираль, другая не действовала – видно, не выдержала перегрузки. В подвале было сыро и холодно.
– Сейчас я тебе печку починю.
Давно бы надо купить новую, только Неда с непонятным упорством отказывалась, словно не в силах была расстаться со своим своенравным прибором отопления.
– Буду тебе благодарна, – сказала она.
– Только придется ее на время выключить, чтобы остыла.
– Тогда не надо. Попозже. Да садись же! Если тебе холодно, не раздевайся.
Я все-таки снял плащ – тем самым я надеялся хотя бы внушить Неде, что в подвале тепло. Психотерапия, так сказать.
– В чайнике горячий чай. Налей мне и добавь коньяку.
– Сколько?
– Полчашки.
Смесь получилась довольно крепкая. Я налил и себе. Мы чокнулись. Неда с закрытыми глазами отпила большой глоток и с облегчением вздохнула.
Мне тоже не мешало сейчас выпить, расслабиться. Я вдруг осознал, что уже двое суток верчусь вокруг запротоколированных и незапротоколированных воспоминаний об этих самоубийцах, точно лиса вокруг винограда, в надежде, что удастся что-нибудь сорвать… После первого же глотка в голове у меня прояснилось. Я улыбнулся Неде.
– Я перед тобой виновата, – сказала она.
– Не выдумывай.
– Виновата! Во-первых, глупо было идти и требовать деньги от… этой, которая умерла.
– Откуда ты знаешь, что она умерла?
– Донков сказал.
– Ну, и дурак!
– Как будто это помешает тебе… в твоей охоте на людей!
– Есть же правила…
– Не надо было нам с Евой ходить к Зорнице – или как там ее звали…
– Это не имеет значения.
– Как знать! Кроме того, я забыла тебе сказать нечто важное, потому что… потому что просто это вылетело у меня из головы! – Она подкрепилась еще одним глотком и продолжала: – Сначала мы разговаривали нормально, вежливо… Она спросила, о каких деньгах идет речь, и Ева сказала, что видела у отца на сберкнижке восемь с лишним тысяч, потом он их снял с книжки, теперь эти деньги куда-то исчезли – им негде быть, кроме как у нее. Тогда она встала, распахнула дверь в кухню и сказала кому-то: «Эти девушки требуют деньги Ангела Борисова». Мужской голос ответил: «Слышу!» – «Ну, так как же?» – спросила она. Но ей ничего не ответили… Она вернулась к нам, и тут начался скандал. Мы ушли. Убежали.
– Вы видели этого человека?
– Нет. Только голос слышали. Она, похоже, хотела, чтобы мы узнали, что в доме есть мужчина. Ей так легче было нас выгнать.
– Почему ты мне сразу не сказала?
– Что? Что мы слышали голос? Подумаешь! Меня потрясло, как эта женщина разъярилась, она была просто не в себе, даже взгляд у нее стал, как у сумасшедшей… Сегодня утром, когда я узнала, что она сделала с собой, я подумала, может, тот, кто сидел в кухне, знает, почему она это сделала?.. Ведь он, должно быть, последний человек, который видел ее живой.
– Может, и знает. Но кто он? Неда пожала плечами.
Так… рядом с Зорницей появился еще один мужчина – вернее, пока только его голос. Борисова нет в живых. Патронев уже несколько дней как лишен свободы передвижения.
Задумавшись, я не уловил перемены, происшедшей с Недой. Того поворота, к которому она с самого начала вела меня. Опустив глаза, она сосредоточенно склонилась над чашкой, с удовольствием вдыхая пары коньяка. Как я теперь понимаю, она готовилась к давно назревшему разговору. Много раз за внешним проявлением ее чувств я угадывал какое-то подводное течение. Но это вызывало у меня обратную реакцию – я всеми силами старался не прикасаться к ее жизни, уверенный, что от всяких мер предосторожности и советов, которые обычно спешат дать окружающие (люди вроде меня – непосредственно заинтересованные), нет никакого толку. Я ничего не знал, и потому без труда сопротивлялся соблазну давать советы, указывать правильный путь и прочее. Мне не приходило в голову, что мое участие могло иметь и другое значение – допустим, Неда – жертва и нуждается в моей помощи.
Нуждается в помощи!.. Запоздалая мысль.
– Хорошо, что произошла вся эта история, – сказала Неда, – иначе я не поняла бы самого важного – того, что я занимаю чужое место.
– Какое место?
– Рядом с тобой. Тебе нужен человек, на которого ты мог бы положиться. А во мне то, чем ты занимаешься, вызывает отвращение.
– Ладно, брось эти глупости насчет верной жены, помощницы сотрудника милиции!
– Я тебе не жена, – ответила Неда. – И не понимаю, почему я до сих пор с тобой… И почему ты со мной?
Я помолчал, глядя как она пьет чай с коньяком.
– А я не понимаю, почему ты так говоришь… Нет, пожалуй, у меня есть одно объяснение.
Она горько улыбнулась:
– Не может у тебя быть никакого объяснения… Какое у тебя объяснение, скажи, ну?
– Мы дошли до перекрестка, где пути расходятся… Она покачала головой с видом человека, которого не понимают и никогда не поймут.
– Не думаю, что мы с тобой шли по одной дороге. Мы шли каждый своей дорогой…
– Ну, продолжай: мужчина и женщина – существа разной породы, полная общность между ними невозможна… Известна мне эта теория.
– Не повторяй чужие фразы… Дело в том, что ты ничего обо мне не знаешь. Я продолжаю идти той дорогой, по которой шла до того, как познакомилась с тобой…
Холодно мне стало от этих слов.
– То, о чем я не знаю, меня не интересует.
– Вот видишь… Ты мне это не раз говорил и опять повторяешь. Думаешь, мне это приятно?
– Человек должен быть свободен в своем выборе, – ответил я убежденно. – Нет ничего дороже свободы!
– Неужели? Выбор… А после того, как он выберет? Теряет он свою свободу или нет?
– Это его личное дело, каждый решает сам для себя. Человек чувствует себя свободным, только сделав выбор. Покончив с затруднениями, которые вызывает необходимость выбора.
Неда засмеялась, но тут же снова стала серьезной.
– Не превращай в софистику конкретные вещи. Эта свобода, которую ты мне так демонстративно даришь, нисколько меня не радует… Мне было бы гораздо приятней, если бы ты больше интересовался мной. Ты узнал бы то, что тебе давно следовало знать…
– Не понимаю, к чему? Я хочу сказать тебе только одно: ты мне необходима. И незачем возвращаться к этому… несостоявшемуся разговору.
– Ты сам виноват, что он не состоялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52