Вы чувствовали себя когда-нибудь лишним? Эта женщина постоянно давала понять, что я им мешаю…
– Разве ваш отец изменил свое отношение к вам? Тут она судорожно вздохнула, и я подумал, что она сейчас заплачет, но она, хотя и с трудом, овладела собой.
– Это получалось невольно. Сначала он делал вид, что ничего особенного не происходит, что все совершенно нормально, что мы втроем можем жить как голубки. Делал вид, что не замечает ее нахальства. Но я-то прекрасно видела! И перестала с ними ходить… Сидела целыми днями дома. В конце концов отец не выдержал, повез меня в Ахтополь и там начал мне объяснять, что такова жизнь… Что наступит день, когда и я пойду своей дорогой. Что он выполнял и будет выполнять свой долг передо мной, но я уже совершеннолетняя, и рано или поздно, хочет он того или нет, меня поманят радости жизни… Я слушала его и молчала. Чувствовала: что бы я ни сказала, все будет бесполезно… И еще я поняла: чем скорей я от них уйду, тем лучше для него. Вот тут-то и появился Владимир Патронев. Он уже несколько дней жил в Созополе, ровесник отца, но выглядит моложе. И вот эта женщина начала вертеться вокруг Патронева – на глазах у отца, вроде бы по-дружески, она это умеет… Но только у нее ничего не вышло… Когда мы вернулись из Ахтополя, я была расстроена, озлоблена. И в то же время испугалась, что остаюсь одна… Не знаю, приходилось ли вам испытывать подобное чувство? Словно во всем мире у вас нет ни одного близкого человека, на которого можно опереться. Не знаю, поймете ли вы… Человеку постарше, который уже пожил, повидал жизнь, наверное, не так страшно: когда он теряет одно, у него остается что-то взамен… Но у меня ничего нет, и во мне самой ничего нет, я пришла в ужас от положения, в котором очутилась, от своего ничтожества, я ведь нигде не работала, в университет не поступила… Я говорю обо всем этом, чтобы вы поняли, в каком состоянии я была тогда, в Созополе. И тут Патронев предложил поехать с ним…
Ева замолчала. Закончилась глава ее жизни… Но меня интересовала следующая – что произошло потом. Я кое-что знал, кое о чем догадывался, но мне были нужны факты.
Девушка молчала, опустив голову, сгорбившись, и молчание продолжалось долго. Она словно бы забыла обо мне. Я достал сигареты, предложил ей закурить. Она, даже не взглянув на меня, отрицательно качнула головой. Я тоже не стал курить.
– Как изменились отношения между вашим отцом и Патроневым? – спросил я наконец.
– Отец никак не мог примириться с этим… Его друг, его ровесник – мой любовник…
Странно прозвучало в устах девушки это слово. Точно ребенок участвовал в игре взрослых.
– Отец никогда меня не бил… А тут, узнав все, замахнулся на меня. Когда он заводил разговор, я отмалчивалась. Отец приходил сюда, ждал меня, если я задерживалась. Несколько раз я не ночевала дома и знаю, что он ждал меня здесь всю ночь. Я повторяла ему одно и то же: ты сам сказал, что я должна идти своей дорогой! Он отвечал: но не с Патроневым… Сначала он говорил, что это – патология, что я моложе Патронева на двадцать четыре года… Но я не чувствовала разницы… У меня нет друзей среди мальчишек. Потом отец стал убеждать меня, что Патронев – плохой человек, называл его мошенником, преступником, уголовным типом… Его трясло при одном упоминании этого имени. Дошло до того, что мы стали встречаться с Владимиром тайно, когда отец был на работе. Я звонила ему и, если он брал трубку, выходила из дому, хватала такси и ехала к Владимиру, но не домой, мы встречались в другом месте. Так я и жила. Это была моя собственная прекрасная жизнь – та, о которой отец говорил мне в Ахтополе. И не все ли равно, какой человек рядом, – это лучше, чем быть с отцом, которому я стала не нужна… Я ведь так и не знала точно, почему он нас бросил. Долго не знала. Он сам мне говорил, что ждет, когда я подрасту, и вот однажды сказал, что бросил нас потому, что мать ему изменяла. Не знаю, что он пережил, меня это и не интересовало. Но я не могла его оправдать – ведь он и меня бросил! Теперь мне кажется, что измена действительно может сломать человека… Думаю, отец был сломленным человеком… Все началось именно тогда, когда он ушел от нас, и с тех пор копилось, копилось… И я, наверное, добавила… Наверно! Но откуда мне было знать?!
Ева заплакала, тихо, беспомощно всхлипывая…
– Очень прошу, скажите мне – ведь теперь незачем скрывать, – это Патронев в тот раз звонил вам? Когда вы молча слушали и ничего не отвечали, а мне сказали, что ничего не слышно…
– Да. Из-за отца. После этого… Не хочу его видеть… Не могу вам объяснить… Может, я сумасшедшая… Но я не хочу его видеть, потому что теперь в этом уже нет смысла: раз нет отца, значит, и этого человека вроде бы нет… Я одна, совершенно одна…
Для Неды я, может, и сумел бы, описывая эту сцену, сфабриковать что-нибудь оптимистическое, остроумное, как японцы, которые смеются в кино в самых грустных местах фильма, поскольку надо утешить других, а потому – давайте улыбаться, это будет ободряющая улыбка, улыбка милосердия.
Но я не стал улыбаться.
Никакие улыбки девушке не помогут.
Моя миссия выполнена. Ева не видела Патронева непосредственно до или после происшествия, и даже если они увидятся, это ничего не изменит… Патронев появился, как персидский бог Ариман – бог зла, сделал свое черное дело… Или не сделал? А что, если он человек более инициативный, чем я думаю, если он способен на большее?.. Мысли мои снова витали вокруг заброшенной дачи, вокруг комнаты, где под потолком висел белый глобус светильника… от него исходил странный свет, в котором смутно проступало чье-то лицо – уж не Владимира ли Патронева?.. Всплывала перед глазами и фотография, которую я носил в левом внутреннем кармане пиджака, но вместо собственной фигуры, резко очерченной на фоне оконного квадрата, рядом с ярко освещенным лицом висевшего человека я уже различал другую – правда, тоже пока неясную, только силуэт… Таково было чувство, которое на мгновение пронзило меня при виде этой девушки, совсем еще юной, согнувшейся под тяжестью невыносимой ноши.
К этому чувству примешивалось нечто, что можно назвать инстинктивным движением души, – оно заставило меня принять решение, не предусмотренное правилами моей профессии. Мы, как известно, уголовный розыск, а не «скорая помощь».
– Я хочу вам кое-что предложить, – сказал я. Ева рассеянно поглядела на меня.
– Не буду настаивать, но думаю, вам было бы полезно немного пройтись. Пойдемте со мной, погуляем.
Может, с кем-нибудь встретимся – у меня есть друзья, которые не знают ни вас, ни вашего отца, ни Патронева. Простые люди, молодые, чуть старше вас – чуть моложе меня… Пойдемте? Подышим свежим воздухом… Мне и самому это будет полезно.
Ева молчала. Лицо ее, постаревшее, осунувшееся, было воплощением беспомощности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
– Разве ваш отец изменил свое отношение к вам? Тут она судорожно вздохнула, и я подумал, что она сейчас заплачет, но она, хотя и с трудом, овладела собой.
– Это получалось невольно. Сначала он делал вид, что ничего особенного не происходит, что все совершенно нормально, что мы втроем можем жить как голубки. Делал вид, что не замечает ее нахальства. Но я-то прекрасно видела! И перестала с ними ходить… Сидела целыми днями дома. В конце концов отец не выдержал, повез меня в Ахтополь и там начал мне объяснять, что такова жизнь… Что наступит день, когда и я пойду своей дорогой. Что он выполнял и будет выполнять свой долг передо мной, но я уже совершеннолетняя, и рано или поздно, хочет он того или нет, меня поманят радости жизни… Я слушала его и молчала. Чувствовала: что бы я ни сказала, все будет бесполезно… И еще я поняла: чем скорей я от них уйду, тем лучше для него. Вот тут-то и появился Владимир Патронев. Он уже несколько дней жил в Созополе, ровесник отца, но выглядит моложе. И вот эта женщина начала вертеться вокруг Патронева – на глазах у отца, вроде бы по-дружески, она это умеет… Но только у нее ничего не вышло… Когда мы вернулись из Ахтополя, я была расстроена, озлоблена. И в то же время испугалась, что остаюсь одна… Не знаю, приходилось ли вам испытывать подобное чувство? Словно во всем мире у вас нет ни одного близкого человека, на которого можно опереться. Не знаю, поймете ли вы… Человеку постарше, который уже пожил, повидал жизнь, наверное, не так страшно: когда он теряет одно, у него остается что-то взамен… Но у меня ничего нет, и во мне самой ничего нет, я пришла в ужас от положения, в котором очутилась, от своего ничтожества, я ведь нигде не работала, в университет не поступила… Я говорю обо всем этом, чтобы вы поняли, в каком состоянии я была тогда, в Созополе. И тут Патронев предложил поехать с ним…
Ева замолчала. Закончилась глава ее жизни… Но меня интересовала следующая – что произошло потом. Я кое-что знал, кое о чем догадывался, но мне были нужны факты.
Девушка молчала, опустив голову, сгорбившись, и молчание продолжалось долго. Она словно бы забыла обо мне. Я достал сигареты, предложил ей закурить. Она, даже не взглянув на меня, отрицательно качнула головой. Я тоже не стал курить.
– Как изменились отношения между вашим отцом и Патроневым? – спросил я наконец.
– Отец никак не мог примириться с этим… Его друг, его ровесник – мой любовник…
Странно прозвучало в устах девушки это слово. Точно ребенок участвовал в игре взрослых.
– Отец никогда меня не бил… А тут, узнав все, замахнулся на меня. Когда он заводил разговор, я отмалчивалась. Отец приходил сюда, ждал меня, если я задерживалась. Несколько раз я не ночевала дома и знаю, что он ждал меня здесь всю ночь. Я повторяла ему одно и то же: ты сам сказал, что я должна идти своей дорогой! Он отвечал: но не с Патроневым… Сначала он говорил, что это – патология, что я моложе Патронева на двадцать четыре года… Но я не чувствовала разницы… У меня нет друзей среди мальчишек. Потом отец стал убеждать меня, что Патронев – плохой человек, называл его мошенником, преступником, уголовным типом… Его трясло при одном упоминании этого имени. Дошло до того, что мы стали встречаться с Владимиром тайно, когда отец был на работе. Я звонила ему и, если он брал трубку, выходила из дому, хватала такси и ехала к Владимиру, но не домой, мы встречались в другом месте. Так я и жила. Это была моя собственная прекрасная жизнь – та, о которой отец говорил мне в Ахтополе. И не все ли равно, какой человек рядом, – это лучше, чем быть с отцом, которому я стала не нужна… Я ведь так и не знала точно, почему он нас бросил. Долго не знала. Он сам мне говорил, что ждет, когда я подрасту, и вот однажды сказал, что бросил нас потому, что мать ему изменяла. Не знаю, что он пережил, меня это и не интересовало. Но я не могла его оправдать – ведь он и меня бросил! Теперь мне кажется, что измена действительно может сломать человека… Думаю, отец был сломленным человеком… Все началось именно тогда, когда он ушел от нас, и с тех пор копилось, копилось… И я, наверное, добавила… Наверно! Но откуда мне было знать?!
Ева заплакала, тихо, беспомощно всхлипывая…
– Очень прошу, скажите мне – ведь теперь незачем скрывать, – это Патронев в тот раз звонил вам? Когда вы молча слушали и ничего не отвечали, а мне сказали, что ничего не слышно…
– Да. Из-за отца. После этого… Не хочу его видеть… Не могу вам объяснить… Может, я сумасшедшая… Но я не хочу его видеть, потому что теперь в этом уже нет смысла: раз нет отца, значит, и этого человека вроде бы нет… Я одна, совершенно одна…
Для Неды я, может, и сумел бы, описывая эту сцену, сфабриковать что-нибудь оптимистическое, остроумное, как японцы, которые смеются в кино в самых грустных местах фильма, поскольку надо утешить других, а потому – давайте улыбаться, это будет ободряющая улыбка, улыбка милосердия.
Но я не стал улыбаться.
Никакие улыбки девушке не помогут.
Моя миссия выполнена. Ева не видела Патронева непосредственно до или после происшествия, и даже если они увидятся, это ничего не изменит… Патронев появился, как персидский бог Ариман – бог зла, сделал свое черное дело… Или не сделал? А что, если он человек более инициативный, чем я думаю, если он способен на большее?.. Мысли мои снова витали вокруг заброшенной дачи, вокруг комнаты, где под потолком висел белый глобус светильника… от него исходил странный свет, в котором смутно проступало чье-то лицо – уж не Владимира ли Патронева?.. Всплывала перед глазами и фотография, которую я носил в левом внутреннем кармане пиджака, но вместо собственной фигуры, резко очерченной на фоне оконного квадрата, рядом с ярко освещенным лицом висевшего человека я уже различал другую – правда, тоже пока неясную, только силуэт… Таково было чувство, которое на мгновение пронзило меня при виде этой девушки, совсем еще юной, согнувшейся под тяжестью невыносимой ноши.
К этому чувству примешивалось нечто, что можно назвать инстинктивным движением души, – оно заставило меня принять решение, не предусмотренное правилами моей профессии. Мы, как известно, уголовный розыск, а не «скорая помощь».
– Я хочу вам кое-что предложить, – сказал я. Ева рассеянно поглядела на меня.
– Не буду настаивать, но думаю, вам было бы полезно немного пройтись. Пойдемте со мной, погуляем.
Может, с кем-нибудь встретимся – у меня есть друзья, которые не знают ни вас, ни вашего отца, ни Патронева. Простые люди, молодые, чуть старше вас – чуть моложе меня… Пойдемте? Подышим свежим воздухом… Мне и самому это будет полезно.
Ева молчала. Лицо ее, постаревшее, осунувшееся, было воплощением беспомощности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52