– Расскажите, Патронев, расскажите все подробно – поверьте, это для вас самое лучшее…
Суровый Троянский был сейчас мягок и заботлив, как отец родной… При других обстоятельствах можно было воспринять этот доброжелательный тон как насмешку, и я боялся, что так и будет, но, видно, Патронев чувствовал себя так, словно его врасплох застали голым. Еще несколько секунд напряженного молчания, и он сдался.
– Хорошо… Только это в двух словах не расскажешь…
И Патронев не спеша и, похоже, вполне откровенно рассказал историю, начавшуюся в августе в Созополе. Он участвовал в ней, не думая о последствиях, без угрызений совести, уверенный в том, что ему все позволено. Совместные валютные махинации – общее преступление – не сделали его осторожным. Наоборот, ему, цинику, это представлялось средством, которое надо использовать, чтобы подавить недовольство Борисова, который был оскорблен в своих отцовских чувствах. Все это кончилось последним памятным разговором в машине по дороге от гаража Спиридона Спасова к стадиону.
– Ангел категорически потребовал, чтобы я порвал с его дочерью. Сказал, что предупреждает меня в последний раз. Я ответил, как и раньше, что он не имеет права вмешиваться в ее жизнь, она уже совершеннолетняя и ей нужен мужчина… Если не я, будет другой. Можно привести тысячи примеров подобных связей, в них нет ничего ненормального. Ненормально его отношение к этому… Он точно не слышал меня. Я много раз говорил то же самое, но он жил как во сне и никак не мог проснуться. Это продолжалось месяцы. Я злился, считал это глупостью, тупостью. В конце концов каждый должен жить своей жизнью и не мешать другим. Так я ему и сказал. Тогда он ответил, что, наоборот, это я мешаю ему жить… Я виноват в том, что его бросила любимая женщина – эта Зорница. Тогда, признаюсь, я в бешенстве сказал ему то, чего, наверно, говорить не стоило. Я давно знаю Зорницу, а он считал, что я познакомился с ней только в Созополе… Вот я и сказал ему об этом тогда, в машине… С Зорницей я знаком… скажем, достаточно близко, и она была со мной совершенно откровенна. Когда Ангел уехал с дочерью в Ахтополь, Зорница жутко разозлилась, сказала мне, что девушка ревнует отца, и попросила меня сделать так, чтобы она от него отвязалась. Зорница хотела выйти замуж за Борисова, а дочь мешала… Я заявляю, что Зорница Стойнова попросила меня помочь ей разлучить дочь с отцом… Девушка мне нравилась. Потом я даже увлекся ею. И в тот вечер, в машине, я сказал Борисову правду, думая, что так лучше: пусть знает, что представляет собой эта Зорница Стойнова, может, перестанет думать о ней… Допускаю, что поступил нетактично. Но я ему добра хотел! Как Борисов пришел к решению покончить с собой, не знаю и не могу себе этого объяснить.
Вот и весь рассказ Патронева. Почему Борисов покончил с собой, он не мог понять…
Может, за те годы, которые ему придется посидеть в тюрьме за участие в валютных махинациях, он уяснит себе свою роль в трагедии Борисова… Хотя, насколько мне известно по опыту, мужчина в сорок лет редко меняет взгляды на жизнь. Как бы он ни притворялся и ни приспосабливался, хищник всегда остается хищником.
– Донков, – спросил я, когда Патронева увели, – ты записал тех, с кем он играл в карты?
– Разрешите идти?
– Иди и действуй, – напутствовал его Троянский.
Мы остались с полковником вдвоем. Троянский задумчиво стоял у окна. Мне показалось, что на губах его играет ироническая улыбка, но, может быть, это была только игра света.
– Борисов, – сказал я, – оставил Патронева в дураках, унеся в могилу тайну золота. Патронев отсидит, выйдет из тюрьмы и опять начнет его искать. Как кладоискатель. Будет бродить по местам, связанным с жизнью его соучастника и почти что тестя, будет копать, обшаривать все углы, выстукивать стены, но ничего не найдет… Потому что в этом единственный смысл исчезновения Борисова. Иначе его самоубийство теряет всякое значение, становится бессмысленным актом самоуничтожения. А так он мстит Патроневу за все совершенное им зло…
Я чувствовал, что голос мой звучит неуверенно. На сей раз губы Троянского совершенно явно растянулись в улыбке, и это была не игра света, а усмешка.
Я, смутившись, пошел на попятную:
– Впрочем, это предположение чересчур…
– Нет, почему же? Оно вполне логично, если считать, что Борисов сам покончил с собой. Что думаешь делать дальше?
– Думаю прекратить следствие…
Троянский выпрямился, прижимая руку к тому месту, где находится желудок (наверно, его опять мучила язва), пожал плечами, испытующе посмотрел на меня и, выходя из комнаты, бросил:
– Как знаешь…
ГЛАВА XVIII
Подобный уход был не в стиле Троянского. Я понимал, что он не согласен с моими заключениями, но в таких случаях он обычно высказывает свое мнение напрямик. А тут вдруг ушел, ничего не объясняя, оставив столько нерешенных вопросов. Я почувствовал себя растерявшимся и усталым.
Домой я вернулся поздно. Коккер-спаниель – любимец моей матери – встретил меня, радостно ласкаясь, но молча, поскольку знал, что ночью лаять нельзя.
Пожалуй, пришло время сказать два слова о своем житье-бытье, а то я все о радостях службы…
Если не считать собаки, наша семья состоит из матери и меня. Отец умер довольно рано, ему было едва за пятьдесят. Может, оттого, что он любил выпить, а может, как говорили врачи, сказались годы напряженных занятий спортом, но сердце его неожиданно сыграло с ним ту злую шутку, о которой все чаще приходится слышать в наше время.
Не хочу злоупотреблять черной краской, но не могу не упомянуть, что нынешней осенью с ее особенно густыми туманами трое наших коллег, все лет пятидесяти, получили повестки из небесной канцелярии, и хотя мы народ достаточно тренированный и не раз сталкивались со смертью, все же, как и все нормальные люди, мы тяжело переживали грустный ряд этих потерь. У меня было чувство, что подобной цепью несчастий, следующих одно за другим, кто-то словно хочет напомнить остающимся в живых, что не мешало бы поубавить суеты и спешки в наших земных делах. Но возвращаюсь к моему рассказу. Такой же вот осенью умер и мой отец. Единственным утешением – если это может служить кому-то (не ему, конечно) утешением – было то, что за месяц до этого он увидел своего внука. Моя старшая сестра рано вышла замуж, родила быстренько, в один год, двух девочек, но дед, бывший футболист, мечтавший о наследнике, который продолжит его дело, упорно ждал внука – и дождался…
В ту ночь мне хотелось поскорее заснуть. Но я ворочался с боку на бок, и, насколько мне помнится, в моих ушах снова зазвучали слова Неды о том, что я неверно выбрал профессию и только делаю вид, что доволен своей работой, потому что никакой я не клинок и никогда им не буду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52