Моя сестренка тоже кончила десять классов.
— Очень трогательно, — сказал Сашка. — У вас есть сестренка, и она кончила десять классов.
— А что вы кончили? — спросил я.
— Я геолог.
— Очень трогательно. Вы геолог, а ваш сосед капитан дальнего плавания, — сказал Сашка.
— Ну и что же? — спросила женщина. Она еще улыбалась, но, по-моему, уже жалела, что подошла к нам, — это по глазам было видно.
Женя сказала:
— Выпьем за всех, кто в этом году кончил десять классов, и пусть сбудутся все их желания.
Женщина протянула свой бокал, она принесла его с собой, и девочки чокнулись с ней, а мы переглянулись и даже не притронулись к своим бокалам.
— На вид такие милые, а на самом деле злые…
Женщина пошла к своему столику. Мы не могли ей сказать, что наши желания уже не сбылись. А если бы и могли, то ей все равно бы этого не сказали. Жестянщик подошел за стулом. Он постоял, и я видел, как побелели его пальцы, сжимавшие спинку. Он ушел, а Инка сказала:
— Ну зачем ее обидели? Зачем обидели?
— Она, наверно, ничего о нем не знает. Надо ей рассказать, — сказала Катя.
— Мы уже пробовали. С нас хватит, — сказал я.
— Я ей все равно расскажу. Увижу на пляже и расскажу, — сказала Женя.
— Ничего ей не надо рассказывать. Ну зачем рассказывать? — спросила Инка.
Мы не злились на женщину. Просто у нас в голове не укладывалось, что геолог может быть в одной компании с Жестянщиком. Во внутреннем зале проигрывали через усилитель пластинки, а танцевали на веранде. Сашка до того обнаглел, что пошел с Катей танцевать. Сам не знаю как, но они танцевали. Я тоже попробовал, но у меня ничего не получилось. Инка могла танцевать, а я нет. Просто я никогда не занимался этим делом. Потом мы плевали в море. Стояли у перил и плевали. Первой начала Инка. На волнах покачивалась горлышком вверх бутылка, и Инка старалась до нее доплюнуть. Дурной пример заразителен, особенно если кругом много пьяных. Они стояли у перил и плевались. Одной бутылки на всех не хватило, и каждая новая компания кидала свою бутылку. Пришел директор «Поплавка» и стал всех стыдить. Но мы в это время уже сидели на своих местах.
Инка и Катя куда-то уходили. Маруся стояла в простенке между открытыми окнами внутреннего зала. Я долго смотрел на нее. Она опиралась плечом в простенок и смотрела «в никуда»: просто стояла с открытыми глазами. Глаза у нее были прозрачные, как у морских девчонок, а полные губы слегка подкрашены и все равно были бледные, и на щеках вместо ямочек проступали морщинки. Когда ее подзывали, она подходила и слушала, глядя куда-то поверх голов. Посетителей Маруся называла «гостями». По-моему, она от них устала и была о них невысокого мнения. Маруся оглянулась и подошла ко мне.
— Что, Володя? — спросила она.
— Ничего. Ты очень красивая.
— Была, — сказала Маруся и провела по моим волосам белой и крупной рукой с ярко накрашенными ногтями. — Сейчас принесу чебуреки, — сказала она.
Мы поели чебуреки. Инка отдала мне половину своей порции.
— Это за мороженое, — сказала она.
Я теперь часто оглядывался назад, но веранда все равно плыла. Хорошо, что больше не осталось вина. Его всего было две бутылки. Зато крем-соды было много. От нее пощипывало в носу и прояснялась голова. Не знаю, зачем пить вино, когда есть крем-сода? Правда, такой крем-соды, как тогда, теперь почему-то нет. А может быть, мне так просто кажется. Инка крикнула:
— Смотрите! — и протянула палец.
Солнце уже давно село, и в чуть розоватом воздухе синели плоские очертания гор. Они стояли на воде похожие на вертикальные тени. Жестянщик за столом с видом бывалого капитана объяснял своим друзьям:
— Это морской мираж. Такой же мираж видели матросы Колумба.
Много он понимал: мираж! Просто в такой прозрачный и тихий вечер всегда видны были горы Южного берега. Не знаю, зачем придумывать, когда и без этого и вечер, и море, и горы были так хороши. Мне было бы совсем хорошо, если бы я время от времени не вспоминал, что никогда не уйду в море на борту военного корабля. Горы синели и постепенно сливались с небом и морем. Подошла Маруся.
— Вот и все, — сказала она. — Вы довольны?
Нам очень не хотелось уходить, но Маруся сказала, что внизу ждет много «гостей». На веранде давно зажгли свет, и, когда мы уходили, огни отражались в маслянисто-черной воде. Маруся проводила нас до лестницы.
— Запомни, мой дом — твой дом, — сказал Сашка.
— Запомнила, — сказала Маруся. — Скорей бы он у тебя был.
Витька спускался первым и доказывал Жене, что это совсем другая лестница.
— Не выдумывай. Сам ты другой, — сказала Женя, и голос у нее был очень ласковый.
Потом мы купались. Вода была теплой. Песок — тоже, только надо было разгрести верхний слой. Многие купались, но их не видно было в темноте. Вдруг где-нибудь смеялась женщина или что-то говорил мужчина. Я лежал рядом с Инкой. В море появились огни, и донесло далекий лязг якорных цепей.
— Инка, я не еду в морское училище. Понимаешь, меня и Витю посылают в пехотное. В пехоте мы нужнее. Пехотный командир — это общевойсковой командир… Ерунда, просто пехотный… — Я спрятал лицо в Инкиных коленях. Она приложила ладонь к моему затылку.
— Не надо, — сказала Инка. — Это же не имеет никакого значения. Все равно три года — не пять.
Кто-то вышел из воды и лег недалеко от нас.
— Не замочил бинт? — спросила Катя.
— Я же не плавал, — ответил Сашка.
— Смотри, как красиво подходит эскадра. Ветра нет, а слышно якоря, — сказала Катя. — Интересно, где наши? — спросила она.
— Наверно, купаются. Надо же таких морских ребят послать в пехоту! Володя! — громко позвал Сашка.
— Не кричи. Я не глухой.
Катя и Сашка замолчали. Это был последний вечер, который мы провели вместе.
12
Через день Инка уезжала.
Три грузовых машины стояли во дворе школы. Инка сидела в первой спиной к кабине. В белой косынке, завязанной под подбородком, в синей выцветшей майке, из которой она выросла, и в сатиновой юбке — Инка сидела и улыбалась. Я разговаривал с Витькой и Сашкой и еще с кем-то. С нами были Катя и Женя. Все вместе мы вспоминали прошлогоднюю поездку и хохотали. Я стоял к машине спиной. Прошедшая ночь ничего не сгладила и не смягчила: то, что произошло у меня с Инкой вчера, сегодня стояло между нами.
Вчера я сказал:
— Инка, мы уже совсем взрослые. Понимаешь? Та женщина, на которую я смотрел на пляже, и Джон Данкер для нас обоих не случайны.
— Зачем ты мне это говоришь? — спросила Инка.
Я не очень отчетливо представлял зачем. Но, начав говорить, не мог остановиться. Мы сидели в самой глухой части пустыря между морем и соленым озером Майнаки, и вокруг были песчаные дюны и кусты паслена. Нас ждали на пляже, но я сказал Инке:
— Давай побудем одни.
И мы пришли сюда.
— Я не могу тебя так оставить, — говорил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
— Очень трогательно, — сказал Сашка. — У вас есть сестренка, и она кончила десять классов.
— А что вы кончили? — спросил я.
— Я геолог.
— Очень трогательно. Вы геолог, а ваш сосед капитан дальнего плавания, — сказал Сашка.
— Ну и что же? — спросила женщина. Она еще улыбалась, но, по-моему, уже жалела, что подошла к нам, — это по глазам было видно.
Женя сказала:
— Выпьем за всех, кто в этом году кончил десять классов, и пусть сбудутся все их желания.
Женщина протянула свой бокал, она принесла его с собой, и девочки чокнулись с ней, а мы переглянулись и даже не притронулись к своим бокалам.
— На вид такие милые, а на самом деле злые…
Женщина пошла к своему столику. Мы не могли ей сказать, что наши желания уже не сбылись. А если бы и могли, то ей все равно бы этого не сказали. Жестянщик подошел за стулом. Он постоял, и я видел, как побелели его пальцы, сжимавшие спинку. Он ушел, а Инка сказала:
— Ну зачем ее обидели? Зачем обидели?
— Она, наверно, ничего о нем не знает. Надо ей рассказать, — сказала Катя.
— Мы уже пробовали. С нас хватит, — сказал я.
— Я ей все равно расскажу. Увижу на пляже и расскажу, — сказала Женя.
— Ничего ей не надо рассказывать. Ну зачем рассказывать? — спросила Инка.
Мы не злились на женщину. Просто у нас в голове не укладывалось, что геолог может быть в одной компании с Жестянщиком. Во внутреннем зале проигрывали через усилитель пластинки, а танцевали на веранде. Сашка до того обнаглел, что пошел с Катей танцевать. Сам не знаю как, но они танцевали. Я тоже попробовал, но у меня ничего не получилось. Инка могла танцевать, а я нет. Просто я никогда не занимался этим делом. Потом мы плевали в море. Стояли у перил и плевали. Первой начала Инка. На волнах покачивалась горлышком вверх бутылка, и Инка старалась до нее доплюнуть. Дурной пример заразителен, особенно если кругом много пьяных. Они стояли у перил и плевались. Одной бутылки на всех не хватило, и каждая новая компания кидала свою бутылку. Пришел директор «Поплавка» и стал всех стыдить. Но мы в это время уже сидели на своих местах.
Инка и Катя куда-то уходили. Маруся стояла в простенке между открытыми окнами внутреннего зала. Я долго смотрел на нее. Она опиралась плечом в простенок и смотрела «в никуда»: просто стояла с открытыми глазами. Глаза у нее были прозрачные, как у морских девчонок, а полные губы слегка подкрашены и все равно были бледные, и на щеках вместо ямочек проступали морщинки. Когда ее подзывали, она подходила и слушала, глядя куда-то поверх голов. Посетителей Маруся называла «гостями». По-моему, она от них устала и была о них невысокого мнения. Маруся оглянулась и подошла ко мне.
— Что, Володя? — спросила она.
— Ничего. Ты очень красивая.
— Была, — сказала Маруся и провела по моим волосам белой и крупной рукой с ярко накрашенными ногтями. — Сейчас принесу чебуреки, — сказала она.
Мы поели чебуреки. Инка отдала мне половину своей порции.
— Это за мороженое, — сказала она.
Я теперь часто оглядывался назад, но веранда все равно плыла. Хорошо, что больше не осталось вина. Его всего было две бутылки. Зато крем-соды было много. От нее пощипывало в носу и прояснялась голова. Не знаю, зачем пить вино, когда есть крем-сода? Правда, такой крем-соды, как тогда, теперь почему-то нет. А может быть, мне так просто кажется. Инка крикнула:
— Смотрите! — и протянула палец.
Солнце уже давно село, и в чуть розоватом воздухе синели плоские очертания гор. Они стояли на воде похожие на вертикальные тени. Жестянщик за столом с видом бывалого капитана объяснял своим друзьям:
— Это морской мираж. Такой же мираж видели матросы Колумба.
Много он понимал: мираж! Просто в такой прозрачный и тихий вечер всегда видны были горы Южного берега. Не знаю, зачем придумывать, когда и без этого и вечер, и море, и горы были так хороши. Мне было бы совсем хорошо, если бы я время от времени не вспоминал, что никогда не уйду в море на борту военного корабля. Горы синели и постепенно сливались с небом и морем. Подошла Маруся.
— Вот и все, — сказала она. — Вы довольны?
Нам очень не хотелось уходить, но Маруся сказала, что внизу ждет много «гостей». На веранде давно зажгли свет, и, когда мы уходили, огни отражались в маслянисто-черной воде. Маруся проводила нас до лестницы.
— Запомни, мой дом — твой дом, — сказал Сашка.
— Запомнила, — сказала Маруся. — Скорей бы он у тебя был.
Витька спускался первым и доказывал Жене, что это совсем другая лестница.
— Не выдумывай. Сам ты другой, — сказала Женя, и голос у нее был очень ласковый.
Потом мы купались. Вода была теплой. Песок — тоже, только надо было разгрести верхний слой. Многие купались, но их не видно было в темноте. Вдруг где-нибудь смеялась женщина или что-то говорил мужчина. Я лежал рядом с Инкой. В море появились огни, и донесло далекий лязг якорных цепей.
— Инка, я не еду в морское училище. Понимаешь, меня и Витю посылают в пехотное. В пехоте мы нужнее. Пехотный командир — это общевойсковой командир… Ерунда, просто пехотный… — Я спрятал лицо в Инкиных коленях. Она приложила ладонь к моему затылку.
— Не надо, — сказала Инка. — Это же не имеет никакого значения. Все равно три года — не пять.
Кто-то вышел из воды и лег недалеко от нас.
— Не замочил бинт? — спросила Катя.
— Я же не плавал, — ответил Сашка.
— Смотри, как красиво подходит эскадра. Ветра нет, а слышно якоря, — сказала Катя. — Интересно, где наши? — спросила она.
— Наверно, купаются. Надо же таких морских ребят послать в пехоту! Володя! — громко позвал Сашка.
— Не кричи. Я не глухой.
Катя и Сашка замолчали. Это был последний вечер, который мы провели вместе.
12
Через день Инка уезжала.
Три грузовых машины стояли во дворе школы. Инка сидела в первой спиной к кабине. В белой косынке, завязанной под подбородком, в синей выцветшей майке, из которой она выросла, и в сатиновой юбке — Инка сидела и улыбалась. Я разговаривал с Витькой и Сашкой и еще с кем-то. С нами были Катя и Женя. Все вместе мы вспоминали прошлогоднюю поездку и хохотали. Я стоял к машине спиной. Прошедшая ночь ничего не сгладила и не смягчила: то, что произошло у меня с Инкой вчера, сегодня стояло между нами.
Вчера я сказал:
— Инка, мы уже совсем взрослые. Понимаешь? Та женщина, на которую я смотрел на пляже, и Джон Данкер для нас обоих не случайны.
— Зачем ты мне это говоришь? — спросила Инка.
Я не очень отчетливо представлял зачем. Но, начав говорить, не мог остановиться. Мы сидели в самой глухой части пустыря между морем и соленым озером Майнаки, и вокруг были песчаные дюны и кусты паслена. Нас ждали на пляже, но я сказал Инке:
— Давай побудем одни.
И мы пришли сюда.
— Я не могу тебя так оставить, — говорил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60