Мы остановились у калитки Инкиного дома. Я подумал, где бы сейчас была Инка, если бы я не вернулся в город. У меня сердце перевернулось. Теперь я бы ее ударил, но я не ударил: на улице были прохожие.
— Проводи меня до подъезда, — сказала Инка.
— Спать хочу. Я почти не спал.
— Нет, проводи.
В подъезде Инка прижала пальцами корочку на моей нижней губе и сбоку поцеловала меня. Я знал, что она меня поцелует, и заранее прислонился спиной к стене.
— Не молчи. Не надо молчать, — сказала Инка. — Я же говорила тебе — я порочная. Я сама не знаю, что со мной происходит. Мне было просто интересно, о чем он будет со мной говорить. Ты же видел, как я обрадовалась, когда тебя увидела. Ты же видел.
Я поцеловал Инку, и у меня из губы пошла кровь. Инка не могла увидеть кровь: наверно, она почувствовала кровь губами.
— Больше не надо, а то долго не заживет, — сказала Инка.
Мы стояли в подъезде за лестницей и молчали. Инкины руки лежали у меня на плечах, и я прижимал ее к себе. Мы оба очень устали и только теперь это почувствовали.
— Я тебе говорила, мамина сестра живет в Ленинграде. Говорила?
Я не помню, говорила Инка или нет. Кажется, говорила.
— Она приедет к нам на лето. Я смогу к ней ездить на каникулы. Хорошо, если вас пошлют в Ленинград.
Куда нас пошлют? Я мог узнать это только завтра. И мне хотелось, чтобы скорее прошла ночь и наступило завтра. Для этого надо было лечь спать, а чтобы лечь спать, надо было прийти домой. Кажется, Инка была права: хорошо, если бы мне никуда не надо было уходить.
10
В кабинете военкома, наверно, никогда не было солнца. Я об этом подумал, как только открыл дверь. Я вошел первым, и следом за мной вошли Сашка и Витька. Витька повернулся к двери и осторожно ее закрыл. Потом мы стояли шеренгой спиной к двери: я с разбитыми губами, Сашка с забинтованной головой, а у Витьки в складках нижнего века копились остатки синяка.
Не знаю, какое впечатление произвели мы на военкома: военком был человек сдержанный. Он только посмотрел на часы и сказал:
— Опоздали на пятнадцать минут.
Он сидел боком к нам и через стол поглядывал на Алешу.
— Поздравляю, профессора: едем в Ленинград, — сказал Алеша.
Витька широко улыбнулся и потер руки. Я и Сашка переглянулись. Конечно, хорошо, что хоть в Ленинград-то мы едем, но мы не спешили радоваться: слишком бодрый голос был у Алеши.
— Что, довольны? — спросил Алеша.
— В какое училище едем? — спросил я.
— Краснознаменное училище имени Склянского. Бывшие Ориенбаумские пулеметные курсы красных командиров.
— Товарищ Переверзев, будем говорить с ребятами напрямую, — сказал военком. Он повернулся к нам, и под его грузным телом заскрипел стул. — Есть разнарядка: три места в Пехотное училище имени Склянского, одно — в Военно-морскую медицинскую академию и персональный вызов Баулину в Военно-морское училище имени Фрунзе.
У меня гулко билось сердце. Удары его отдавались в ушах. Наверное, поэтому я плохо слышал. Я до сих пор плохо слышу, когда волнуюсь. Я напрягал внимание, а в голове была одна мысль: ни во Владивостоке, ни в Севастополе я не буду встречать Инку с цветами. Ни о чем другом я не мог думать. Я видел в окно освещенный солнцем двор, посыпанный песком, и марширующих красноармейцев. Спиной к окну стоял лейтенант и командовал:
— Раз!.. Два!.. Три!.. Раз!.. Два!.. Три!.. — Слово «раз» он произносил громко и отчетливо. Красноармейцы — их было восемь человек — ходили по кругу. Под команду «раз!» они опускали ногу, а под счет два-три — медленно ее поднимали. Я смотрел в окно и думал: ни в Севастополе, ни во Владивостоке я не буду встречать Инку с цветами.
— Нам осталось решить, кто из вас поедет в медицинскую академию, — сказал военком.
— Кригер, ты же хотел поступить в медицинский институт. Это место как будто специально для тебя придумано, — сказал Алеша.
Сашка молчал.
— Изменить ничего нельзя? — спросил я.
— Мотивировка? — спросил военком.
— Мы же выросли у моря, — сказал Витька.
— Мы уже сейчас умеем определять место в любую погоду днем и ночью. А по заливу ходим, как по собственной квартире, — сказал я.
— Существенно, — сказал военком. — Мы тоже об этом говорили. Но таких морских ребят много, а военно-морских училищ всего два: одно строевое, другое инженерное. Контингента для комплектования у них всегда хватало. Еще какие мотивы? Белоснежные кителя, фуражки с крабами, золотые якоря. Отгадал? — под тяжелым лбом пытливо поблескивали глаза военкома. — Отгадал, Белов? — Какое-то мгновение я выдерживал взгляд военкома, а потом отвернулся.
— Я тоже хочу в пехотное училище. Мы же все трое с детства, — сказал Сашка.
— Всю жизнь втроем не проживете, — сказал военком. — Перестройка армии — дело серьезное, и относиться к ней надо серьезно. Могу сказать по своему опыту: не пойдет у вас служба, если на первый план ставить собственные желания.
Алеша убрал со лба волосы.
— Разнарядка давно получена, — сказал он. — Я уговорил военкома послать письмо, чтобы ее изменить. Колесников тоже письмо подписал. Ничего не вышло. Вчера облвоенкомат подтвердил телеграммой прежнюю разнарядку. Так что, профессора, дело конченое. Я сам собирался в военно-политическое училище. Не вышло.
— Завтра в одиннадцать ноль-ноль медкомиссия. Потом зайдете ко мне и приносите новые заявления. Приучайтесь не опаздывать.
После мрачноватой прохладной комнаты день показался особенно ярким и теплым. По существу, ничего неожиданного не произошло. Никто не обещал послать нас в военно-морское училище. Мы сами вообразили, что таких морских ребят, как мы, ни в какое другое училище послать не могут. И все равно мы чувствовали себя так, как будто нас в чем-то обманули. Красноармейцы больше не маршировали. Без гимнастерок, но в сапогах, они прыгали в разножку через козла. Они разбегались от крыльца, и от них пахло кисловатым потом и сапожной мазью. Лейтенант стоял сбоку козла и страховал прыжки. Я осмотрел его: сапоги с непомерно широкими голенищами, в которых ноги торчали как палки, мятая гимнастерка и потное немолодое лицо не произвели на меня впечатления. Лучше было на лейтенанта не смотреть. Чтобы тоже стать лейтенантом, мне еще предстояло три года учиться.
На улице Сашка сказал:
— Я же все время чувствовал: Алеша темнит.
— Он старался. Слышал, письмо посылал, — сказал Витька.
— Дело не в письме. Алеша боялся, что мы не согласимся пойти в пехотное училище, и ничего нам не говорил. Это политическое недоверие, — сказал я.
— Я хотел высказать ему все, что о нем думаю, — сказал Сашка.
— Очень хорошо, что не высказал. Незачем выяснять отношения при посторонних. Мы все ему выскажем наедине, — ответил я.
Мы ушли в порт. Девочки должны были подойти к военкомату, чтобы вместе идти на пляж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60