Вот ведь как бывает, профессора. — Алеша говорил так, как будто оправдывался перед нами. И я подумал: «Нюра доставала пластинки Вертинского с его согласия». Но что-то помешало мне сказать об этом Алеше. Сам не знаю, что…
Потом опустели террасы,
И с пляжей кабинки снесли.
И даже рыбачьи баркасы
В да-а-алекое море ушли, -
ныл Сашка и поглядывал на меня. Я иронически улыбался, и в то же время мимолетная грусть легонько сжимала сердце.
— Почему мы решили, что Вертинский разлагает? — спросил Сашка. — Во всяком случае, на меня он не действует.
— Тебе кажется, что не действует. На самом деле очень действует, — сказал я. У меня таких дежурных фраз было сколько угодно в запасе. Когда я их произносил, то не придавал словам никакого значения.
Мы вышли на Витькину улицу. Море выглядело удивительно пустынным и плоским. Дядя Петя рыхлил у ограды землю под помидорами. Когда он увидел нас, то пошел между грядок в другой конец огорода.
— Настя! Вынеси пятнадцать рублей, — громко сказал он. Тетя Настя подвязывала помидорные кусты. Она выпрямилась, увидела нас.
— А-а-а, сейчас, — сказала она и пошла в дом.
Витька таскал ведрами воду из бочки и поливал прополотые грядки. Нас он, конечно, заметил, но не подавал вида. Тетя Настя подошла к калитке и сунула в мой карман деньги.
— Идите на берег, — быстро сказала она. — Витя туда придет.
Мы сидели на теплом еще песке и смотрели, как рыбаки готовились отплыть в море. Они снимали с кольев просохшие сети и на плечах несли их в шаланды. На двух шаландах уже поставили косые паруса, и они, кренясь на правый борт, пошли к горизонту.
— Не надо было брать деньги, — сказал я.
— Почему? Одно другого не касается.
— Пусть бы дядя Петя почувствовал.
— Пока что чувствуем мы.
Подошел Витька и молча сел рядом с нами. Сашка достал пачку «Казбека». Наверно, купил ее по дороге на Пересыпь. Лично мне курить не хотелось: у меня и без того было горько во рту. Витька тоже не хотел. Но Сашка сказал:
— Пижоны. Если хотите научиться курить, курите через силу. Привыкнете потом.
Мы закурили.
— Отец молчит. Мать плачет тайком. Может, мне в самом деле не ехать в училище? — сказал Витька.
— Очень умно. Тогда зачем тебе нужен был синяк?
— Витя, я тебя понимаю; дядя Петя — это не Сашкина мама…
— Здравствуйте… При чем тут моя мама?
— Помолчи, Сашка. Понимаешь, Витя, мне тоже не по себе. Но ты подумай — это же начало собственной биографии. Нам просто повезло. Подумай, Витя.
— А я не думаю? Так думаю, аж голова трещит.
— Не обращай внимания. Голова трещит от папирос. У меня тоже трещит, — сказал Сашка.
По песчаному откосу взбирался, подняв к нам лицо. Мишка Шкура. За четыре года он сильно вырос, но остался таким же придурковатым.
— Дали бы курнуть, — сказал он, запыхавшись. Сашка открыл коробку.
— Ты смотри, «Казбек»! С какого достатку? — Шкура сгреб сразу пять папирос. Одну тут же закурил, четыре зажал в кулаке. — Рыбачков угостить, — пояснил он.
Мы молча ждали, когда он уйдет. А он не уходил. Стоял боком к нам, и ноги его по щиколотку ушли в песок.
— Вчера на Майнаках дамочку одну попутали. Ничего дамочка, — сказал он, улыбнулся и старательно сдул с папиросы пепел.
— Прикурил и проваливай, — я носком туфли бросил в Мишку песок. Он на ногах съехал вниз, поднимая пыль. У подножия откоса остановился.
— Витек, скажи своим фраерам: по новой бить будем. — Шкура захохотал и пошел к берегу. Потом остановился. — Слыхали, Степик вернулся. Поимейте в виду.
Витька встал. Я поймал его за руку и снова усадил:
— Нечего с дерьмом связываться.
— Интересно, неужели этот недоумок на самом деле в шайке? — спросил Сашка.
— Цену себе набивает, — ответил Витька. — Зря ты меня удержал, надо было бы ему на всякий случай по морде съездить.
— Степик что-то скоро вернулся. Наверно, сбежал, — сказал Сашка.
— Не думаю. Шкура хоть и дурак, но об этом трепать бы не стал.
По городу ходили глухие слухи, что по ночам на курорте какая-то шайка ловит и насилует одиноких женщин. Мишка Шкура, встречая нас, говорил: «Вчера одну блондиночку того…» Женщин Шкура определял по мастям. Изредка, для разнообразия, называл их дамочками. Мы ему не верили. Он давно уже пытался нам внушить, что связан с воровским миром. Другое дело Степик. Он вошел в нашу жизнь совершенно случайно. Этот двадцатипятилетний зеленоглазый грек с фигуркой подростка был окружен какой-то жгучей таинственностью. Мы изредка встречали его на улице, в курзале. Он шикарно одевался. В широких брюках и коротеньком пиджачке «чарльстон», щуплый и маленький, он всюду появлялся в сопровождении двух верзил. И где бы он ни появлялся, находились люди, которые его узнавали и говорили за его спиной: «Степик»…
Как-то раз мы были свидетелями его встречи с начальником городского отделения милиции.
— А, Степан, — сказал начальник, — все еще на свободе? — Он остановил Степика на углу недалеко от погребка Попандопуло.
— Меня зовут не Степан, а Степик. Если бы мы поменялись местами, вы бы на свободе давно не были, — голос у Степика был по-мальчишески звонкий.
— Куражишься? Ничего, авось скоро попадешься, — сказал начальник милиции и похлопал Степика по плечу. Степик достал из нагрудного кармана пиджака белоснежный платочек и обмахнул им плечо.
— Не надо фамильярности, гражданин начальник, — сказал Степик и пошел по улице, скучающий и пресыщенный, с двумя верзилами по бокам.
Мы к тому времени прочли «Одесские рассказы» Бабеля и, конечно, понимали: Степик — не Король. И нам было очень обидно за представителя власти, над которым Степик так открыто издевался.
Зимой мы были в кино. Не помню, какую смотрели картину. После сеанса мы гуськом пробирались к выходу. Впереди шел какой-то торговый моряк. Вдруг в толпе произошло движение, нас оттиснули к стене. Мимо меня прошел Степик и на какое-то мгновение прижался к моряку. Тот вскрикнул и схватился за живот. Толпа вынесла его на улицу. Моряк упал на тротуар и лежал скорчившись, прижимая ладони к животу. Все произошло так быстро, что никто ничего не заметил и не понял. Я тоже не сразу сообразил, что произошло. Женщина в теплом платке сказала удивленно и испуганно:
— Зарезали!..
Ко мне нагнулся какой-то парень в кепке, надвинутой до бровей, с поднятым воротником осеннего пальто.
— Между прочим, этого фраера завалили за длинный язык, — сказал он и пошел по тротуару. На углу под фонарем я увидел Степика. Он уходил как всегда неторопливо, и рядом с ним шли его неизменные телохранители.
— Что он тебе сказал? — приставал ко мне Сашка. А я стоял и не знал, что делать. Моряк лежал и тихо, сквозь стиснутые в оскале зубы, стонал. К нему нагибались, что-то говорили, потом подняли на руки и понесли в больницу.
— Пошли в милицию, — сказал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60