Но мы не хотели с ними встречаться: мы боялись сказать им о том, что едем в пехотное училище. Нам надо было сначала как-то самим к этому привыкнуть.
Яхта стояла на козлах. Мы сняли с нее брезент, достали из люка набор инструментов, потом перевернули яхту вверх килем. Мы приготовились работать, чтобы девочки видели, зачем мы сюда пришли.
— Военком, оказывается, умный дядька, — сказал я.
— Тебе от этого легче? — спросил Сашка.
— Конечно, легче. Он тоже пехотный майор.
Мы счищали с бортов циклями старую краску. Сначала мы счищали просто так: надо же было что-то делать, а потом увлеклись.
— Военком правда умный. Все понимает, — сказал Витька.
— Например? — спросил Сашка.
— Женя представляла, как я в белом кителе буду встречать ее после концерта. Это все равно неправильно. Я не только из-за кителя…
Я зачищал левый борт и помалкивал: никогда не думал, что у Жени такое богатое воображение.
— Что скажем девочкам? — спросил я.
— Пока надо сказать, что едем в Ленинград. Алеша действовал правильно, — сказал Сашка.
Витька посмотрел на меня: Сашке он не доверял.
— Так и скажем, — сказал я. — А если спросят, в какое училище? Скажем, в училище имени Склянского. По-моему, они не станут допытываться, что это за училище.
— Сурик крепко держит. Прошпаклюем борта, и можно красить, — сказал Витька.
— И прошпаклюем и покрасим. А вот кто на ней будет ходить? — спросил Сашка. Он хлопнул ладонью, и двойной борт отозвался гулким звоном хорошо выдержанного елового дерева.
— Приготовиться, — сказал я.
По песку, между поваленных набок баркасов, шли Катя и Женя.
— Почему не подождали? — спросила Женя.
— Яхту надо привести в порядок. Она может каждый день понадобиться, — сказал Витька.
— Узнали, куда едете?
Прокурорский тон Жени начинал меня злить.
— Все в порядке, — ответил Витька. — Все трое едем в Ленинград.
— Я так и знала, — сказала Женя. — Надо всегда твердо стоять на своем.
Витька посмотрел на Женю и глупо ухмыльнулся. Я мог поручиться, что наша тайна дольше одного дня не продержится.
— Как здорово! — сказала Катя. — Мы снова будем вместе. Это надо отметить.
— Завтра отметим, — сказал Сашка. — Завтра мы едем в «Поплавок» и спокойненько все отметим.
— Где Инка? — спросил я.
— Она с мамой уехала в Симферополь. Ее отца срочно куда-то вызвали, и они поехали его провожать. Я и Женя были на вокзале, — сказала Катя. — Инка велела передать, чтобы ты не скучал.
Я не только не собирался скучать, у меня просто на душе легче стало. Первый раз я ничего не имел против того, что не увижу вечером Инку. Я сказал, что никуда вечером не пойду. Поработаю еще часа два, а потом пойду домой. Я действительно никуда не пошел и рано лег спать. Если крепко проспать всю ночь, то к утру любая неприятность теряет остроту. Впервые в жизни я почувствовал тяжесть долга, и, чтобы его выполнить, мне приходилось пересиливать себя.
Утром я проснулся с тревожным ощущением перемены в своей судьбе. Все устраивалось, но не так, как мне хотелось. Потом, в армии, мне часто приходилось приносить личные желания в жертву требованиям службы. Это постепенно вошло в привычку. Мне со временем стало нравиться подчинять свою жизнь присяге и долгу: каждый раз при этом я острее чувствовал свою нужность и значительность. Когда через много лет я был уволен из армии и спросил полковника, в чье распоряжение меня отправляют, полковник ответил: в ваше собственное. Ничего страшнее этих слов я не слышал.
Ровно в одиннадцать ноль-ноль мы были на медкомиссии. Чтобы прийти ровно в назначенное время, мы минут пятнадцать стояли за углом военкомата. Вместе с нами комиссию проходили призывники, но мы обошли врачей первыми. Потом мы сидели в кабинете у военкома. Он просматривал медицинские заключения. Самым крупным изъяном, если это можно назвать изъяном, было несоответствие между нашим весом и ростом. Даже Витьке не хватало до нормы шесть килограммов.
— Были бы кости, мясо будет, — сказал военком. Мы вежливо улыбнулись. Военком подвинул к себе наши заявления, но читать их не стал. — Что скажешь, Белов? — спросил он.
— Ничего. Что говорить?
— Поговорить есть о чем. Ребята вы крепкие, утешать вас не надо. А пехоту вы зря обижаете. Понятие «пехота» давно устарело. Пехотный командир — это общевойсковой командир. В бою ему подчиняются все рода войск. Значит, он должен знать эти войска и уметь организовать между ними взаимодействие. Форма одежды тоже не хуже морской. К ней только привыкнуть надо. Чем на мне плохая форма?
— Так вы же майор, — сказал я.
— Форма у майоров и лейтенантов одна.
— Особенно у лейтенанта, который обучал вчера красноармейцев, — сказал я.
— Подковырнул. Настоящие профессора, — сказал военком. Он встал, подошел к двери и, открыв ее, позвал: — Лейтенант Мирошниченко! — Майор вернулся к столу, а дверь оставил открытой. В комнату вошел лейтенант, совсем не тот, кого мы видели вчера, а я почему-то думал, что войдет тот.
— По вашему приказанию, товарищ майор. — Лейтенант стоял у двери и смотрел то на нас, то на военкома. Лицо майора сморщилось от улыбки.
— Документы на ребят готовы? — спросил майор.
— Осталось переписать заявления.
— Заявления переписаны. Идите. Потом поговорим.
Мы сразу поняли, зачем майор вызвал лейтенанта. А лейтенант не понял. Он только понял, что майор вызвал его не затем, чтобы спросить о документах. Лейтенант вышел.
— Видели? Форму надо уметь носить, — сказал военком.
— Наглядная агитация, — сказал Сашка.
Майор развеселился. Он смотрел на нас и смеялся.
— Какой я агитатор. Агитатор Переверзев. Я солдат. Вопросы есть? Тогда свободны. Но из города никуда не отлучаться. Прочтите во дворе сегодняшний номер «Звезды». Интересно.
Когда мы вышли, к майору зашел лейтенант Мирошниченко. Мы шли по коридору и слышали, как они оба смеялись.
Мы сразу нашли статью: «Они — будущее Красной Армии». Мы стояли у стенда и читали статью. Никаких сомнении не было: будущее армии — это мы. Статья была написана о том, что военные училища ждут и готовы принять юношей с десятилетним образованием, которые омолодят командные кадры и завершат техническое перевооружение армии.
Мы пошли на пляж.
— Нам все же повезло, — сказал я. — Эта кампания могла начаться годом раньше или годом позже, и мы бы в ней тогда не участвовали.
— Я всю ночь думал. По-настоящему повезло только мне, — сказал Сашка. — Я чувствую себя перед вами последней сволочью.
— Можешь не чувствовать. Ни я, ни Витька ни при какой погоде не желаем быть докторами. Может быть, ты желаешь? — спросил я у Витьки.
— Какой из меня доктор! Я на зоологии попробовал лягушку резать, так меня потом два дня рвало, — сказал Витька.
— Положим, тебя до сих пор тошнит, когда ты видишь лягушек, — сказал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Яхта стояла на козлах. Мы сняли с нее брезент, достали из люка набор инструментов, потом перевернули яхту вверх килем. Мы приготовились работать, чтобы девочки видели, зачем мы сюда пришли.
— Военком, оказывается, умный дядька, — сказал я.
— Тебе от этого легче? — спросил Сашка.
— Конечно, легче. Он тоже пехотный майор.
Мы счищали с бортов циклями старую краску. Сначала мы счищали просто так: надо же было что-то делать, а потом увлеклись.
— Военком правда умный. Все понимает, — сказал Витька.
— Например? — спросил Сашка.
— Женя представляла, как я в белом кителе буду встречать ее после концерта. Это все равно неправильно. Я не только из-за кителя…
Я зачищал левый борт и помалкивал: никогда не думал, что у Жени такое богатое воображение.
— Что скажем девочкам? — спросил я.
— Пока надо сказать, что едем в Ленинград. Алеша действовал правильно, — сказал Сашка.
Витька посмотрел на меня: Сашке он не доверял.
— Так и скажем, — сказал я. — А если спросят, в какое училище? Скажем, в училище имени Склянского. По-моему, они не станут допытываться, что это за училище.
— Сурик крепко держит. Прошпаклюем борта, и можно красить, — сказал Витька.
— И прошпаклюем и покрасим. А вот кто на ней будет ходить? — спросил Сашка. Он хлопнул ладонью, и двойной борт отозвался гулким звоном хорошо выдержанного елового дерева.
— Приготовиться, — сказал я.
По песку, между поваленных набок баркасов, шли Катя и Женя.
— Почему не подождали? — спросила Женя.
— Яхту надо привести в порядок. Она может каждый день понадобиться, — сказал Витька.
— Узнали, куда едете?
Прокурорский тон Жени начинал меня злить.
— Все в порядке, — ответил Витька. — Все трое едем в Ленинград.
— Я так и знала, — сказала Женя. — Надо всегда твердо стоять на своем.
Витька посмотрел на Женю и глупо ухмыльнулся. Я мог поручиться, что наша тайна дольше одного дня не продержится.
— Как здорово! — сказала Катя. — Мы снова будем вместе. Это надо отметить.
— Завтра отметим, — сказал Сашка. — Завтра мы едем в «Поплавок» и спокойненько все отметим.
— Где Инка? — спросил я.
— Она с мамой уехала в Симферополь. Ее отца срочно куда-то вызвали, и они поехали его провожать. Я и Женя были на вокзале, — сказала Катя. — Инка велела передать, чтобы ты не скучал.
Я не только не собирался скучать, у меня просто на душе легче стало. Первый раз я ничего не имел против того, что не увижу вечером Инку. Я сказал, что никуда вечером не пойду. Поработаю еще часа два, а потом пойду домой. Я действительно никуда не пошел и рано лег спать. Если крепко проспать всю ночь, то к утру любая неприятность теряет остроту. Впервые в жизни я почувствовал тяжесть долга, и, чтобы его выполнить, мне приходилось пересиливать себя.
Утром я проснулся с тревожным ощущением перемены в своей судьбе. Все устраивалось, но не так, как мне хотелось. Потом, в армии, мне часто приходилось приносить личные желания в жертву требованиям службы. Это постепенно вошло в привычку. Мне со временем стало нравиться подчинять свою жизнь присяге и долгу: каждый раз при этом я острее чувствовал свою нужность и значительность. Когда через много лет я был уволен из армии и спросил полковника, в чье распоряжение меня отправляют, полковник ответил: в ваше собственное. Ничего страшнее этих слов я не слышал.
Ровно в одиннадцать ноль-ноль мы были на медкомиссии. Чтобы прийти ровно в назначенное время, мы минут пятнадцать стояли за углом военкомата. Вместе с нами комиссию проходили призывники, но мы обошли врачей первыми. Потом мы сидели в кабинете у военкома. Он просматривал медицинские заключения. Самым крупным изъяном, если это можно назвать изъяном, было несоответствие между нашим весом и ростом. Даже Витьке не хватало до нормы шесть килограммов.
— Были бы кости, мясо будет, — сказал военком. Мы вежливо улыбнулись. Военком подвинул к себе наши заявления, но читать их не стал. — Что скажешь, Белов? — спросил он.
— Ничего. Что говорить?
— Поговорить есть о чем. Ребята вы крепкие, утешать вас не надо. А пехоту вы зря обижаете. Понятие «пехота» давно устарело. Пехотный командир — это общевойсковой командир. В бою ему подчиняются все рода войск. Значит, он должен знать эти войска и уметь организовать между ними взаимодействие. Форма одежды тоже не хуже морской. К ней только привыкнуть надо. Чем на мне плохая форма?
— Так вы же майор, — сказал я.
— Форма у майоров и лейтенантов одна.
— Особенно у лейтенанта, который обучал вчера красноармейцев, — сказал я.
— Подковырнул. Настоящие профессора, — сказал военком. Он встал, подошел к двери и, открыв ее, позвал: — Лейтенант Мирошниченко! — Майор вернулся к столу, а дверь оставил открытой. В комнату вошел лейтенант, совсем не тот, кого мы видели вчера, а я почему-то думал, что войдет тот.
— По вашему приказанию, товарищ майор. — Лейтенант стоял у двери и смотрел то на нас, то на военкома. Лицо майора сморщилось от улыбки.
— Документы на ребят готовы? — спросил майор.
— Осталось переписать заявления.
— Заявления переписаны. Идите. Потом поговорим.
Мы сразу поняли, зачем майор вызвал лейтенанта. А лейтенант не понял. Он только понял, что майор вызвал его не затем, чтобы спросить о документах. Лейтенант вышел.
— Видели? Форму надо уметь носить, — сказал военком.
— Наглядная агитация, — сказал Сашка.
Майор развеселился. Он смотрел на нас и смеялся.
— Какой я агитатор. Агитатор Переверзев. Я солдат. Вопросы есть? Тогда свободны. Но из города никуда не отлучаться. Прочтите во дворе сегодняшний номер «Звезды». Интересно.
Когда мы вышли, к майору зашел лейтенант Мирошниченко. Мы шли по коридору и слышали, как они оба смеялись.
Мы сразу нашли статью: «Они — будущее Красной Армии». Мы стояли у стенда и читали статью. Никаких сомнении не было: будущее армии — это мы. Статья была написана о том, что военные училища ждут и готовы принять юношей с десятилетним образованием, которые омолодят командные кадры и завершат техническое перевооружение армии.
Мы пошли на пляж.
— Нам все же повезло, — сказал я. — Эта кампания могла начаться годом раньше или годом позже, и мы бы в ней тогда не участвовали.
— Я всю ночь думал. По-настоящему повезло только мне, — сказал Сашка. — Я чувствую себя перед вами последней сволочью.
— Можешь не чувствовать. Ни я, ни Витька ни при какой погоде не желаем быть докторами. Может быть, ты желаешь? — спросил я у Витьки.
— Какой из меня доктор! Я на зоологии попробовал лягушку резать, так меня потом два дня рвало, — сказал Витька.
— Положим, тебя до сих пор тошнит, когда ты видишь лягушек, — сказал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60