Она чуть кокетливо приподняла уголки губ и набрала воздуха, чтобы увеличить грудь.
— Да, — тихо ответила она. — Хотела бы. Вы дадите мне роль?
— Снимите плащ и поднимитесь на сцену, чтобы я мог поглядеть на вас.
Эмбер потянула за тесьму, завязанную под подбородком, скинула плащ. Чарльз Харт подал ей руку и помог подняться на подмостки. Она прошлась по сцене, ощущая косточки корсажа, высоко поддерживавшего ее грудь и сужавшего талию, повернулась, приподняв юбки, чтобы продемонстрировать колени и стройные ноги. Харт и Киллигру обменялись многозначительными взглядами.
Наконец, закончив внимательный осмотр, как если бы они покупали лошадь, Киллигру спросил:
— А что вы еще можете, кроме как хорошо выглядеть, миссис Сент-Клер?
Чарльз Харт, набив трубку табаком, цинично фыркнул:
— А что еще от нее требуется? Что любая из них может?
— Черт подери, Харт! Вы что, хотите убедить ее, что не надо даже попытаться играть? Ну-ка, дорогая моя, скажите, что еще вы умеете?
— Умею петь и танцевать.
— Прекрасно! Вы владеете уже половиной того, что необходимо актрисе.
— Кто знает, — пробормотал Чарльз Харт. Он сам великолепно умел играть и считал, что нынче театр сходит с ума, ибо зрителям не нужно ничего, кроме показа женских ножек и груди. — Не сомневаюсь, что когда-нибудь на постановке «Гамлета» увижу танец могильщиков.
Киллигру дал знак, и Эмбер начала танцевать испанский танец сарабанду, который разучила год назад и с тех пор не один раз исполняла для Черного Джека и его друзей в Уайтфрайерз, потом — для Майкла и его знакомых. Она вертелась, кружилась, выполняла эффектные па, быстро носясь по сцене. Вся ее неуверенность в себе, вся застенчивость мгновенно исчезли в страстном желании понравиться. Потом она спела довольно вульгарную уличную песенку — грубый вариант известной легенды об Ариадне и Тесее — полным и приятным голосом, в котором звучали чувственность и темперамент. Когда же наконец она опустилась в реверансе, подняла голову и улыбнулась Киллигру, он не удержался и зааплодировал.
— Вы производите такое же яркое впечатление, как фейерверк над Темзой. А роль вы прочитать сможете?
— Да, конечно смогу, — ответила Эмбер, хотя никогда не пробовала.
— Ну сейчас это неважно. В среду мы даем представление «Трагедия девицы». Приходите на репетицию завтра утром к семи, и я дам вам роль.
С головокружительной радостью Эмбер помчалась домой и рассказала обо всем Майклу. Она и не рассчитывала на роль главной героини, но была сильно разочарована, когда утром следующего дня узнала, что будет лишь одной из женщин в толпе фрейлин при дворе и ей не придется произнести ни слова. Жалованье тоже опечалило ее — только сорок пять фунтов в год. Лишь теперь она осознала, что пятьсот фунтов, которые дал ей Брюс, — крупная сумма, если бы она сумела сохранить деньги.
Но и Кинастон, и Чарльз Харт ободрили ее, сказав, что если ей удастся привлечь внимание зрителей, — а они уверены, что удастся, — она получит более значительную роль. Для актрис не устанавливали длительный период обучения, как для актеров. Хорошенькая молодая женщина всегда нужна на сцене, и если мужчинам в зрительном зале она понравится, то актриса может верещать каким угодно голосом и играть не лучше заводной куклы.
Эмбер быстро установила дружеские отношения с актерами и собиралась так же быстро подружиться и с актрисами, но те отнюдь не желали этого. Несмотря на то, что женщины играли на сцене еще не больше года, они уже создали тесный и неприступный клан и весьма настороженно относились к посторонним, которые пытались проникнуть в их плотные ряды. Актрисы делали вид, что не замечают Эмбер, когда она пыталась заговорить с кем-то из них, шептались и сплетничали за ее спиной. Они спрятали ее театральный костюм в день генеральной репетиции специально, чтобы вызвать у нее отчаяние и желание уйти. Однако Эмбер не верила, что ее успех и счастье могут зависеть от других женщин, и решила не поддаваться им.
Сцена очаровала ее. Ей нравилось в театре все, даже долгие часы репетиций, когда надо было слушать и внимательно наблюдать за всем, запоминая слова половины исполнителей. Очень волнующим оказался день принесения клятвы, как слуги его величества в кабинете лорда Чемберлена. Ее восхищали колдовские превращения с помощью театрального грима — черная, красная, белая помады, накладные носы, бороды и парики; великолепные декорации и приспособления, позволяющие изобразить восход луны, появление солнца сквозь туман, пение птиц или грозу. Некоторые костюмы театр получал от богатых господ, другие были просто имитацией из дешевых тканей и лоскутьев. Эмбер жила театром, она все принимала близко к сердцу так же, как приняла Лондон.
Наконец наступил великий день, когда после беспокойной и бессонной ночи сомнений и тревог она встала, оделась и очень рано отправилась в театр. По дороге ей попалась на глаза афиша, в которой говорилось, что «в Королевском театре в нынешнюю среду, имеющую быть в девятый день декабря, ровно в три пополудни будет представлен спектакль под названием „Трагедия девицы“ в исполнении слуг его величества. И да здравствует король». Когда Эмбер добралась до театра, над ним развевался флаг, возвещавший, что сегодня будет представление.
«О Боже! — подумала Эмбер. — И почему только я решила, что хочу выступать на сцене?»
Поскольку она пришла очень рано, в театре никого еще не было, кроме рабочих сцены и уборщицы миссис Скроггз, грязной старой греховодницы, вечно пьяной и склонной к богохульству. Киллигру нанял ее дочь за двадцать шиллингов в неделю для обслуживания актеров. Приветливо относясь к старухе и делая ей частые подношения, Эмбер удалось заручиться ее расположением, и Скроггз стала верной слугой, в отличие от коллег-актрис, относившихся враждебно к ней. К тому времени, когда в театр стали приезжать другие актеры и актрисы, Эмбер уже успела загримироваться, одеться и вышла понаблюдать за зрителями через щель в занавесе.
Партер уже заполнился — франты, проститутки, продавщицы апельсинов — все шумели, смеялись, окликали знакомых через весь зал. На галерке расположились мужчины и женщины попроще, но и там разносчики предлагали свой товар. И наконец в ложах появились роскошно одетые дамы в бриллиантах, медлительные, мечтательные создания, которым спектакль наскучил раньше, чем он начался. Теперь, казалось, даже стены изменились от блеска и богатства этих зрителей.
У Эмбер пересохло в горле, сердце билось учащенно, она глядела на все не отрываясь. Тут к ней подошел Чарльз Харт. Он обнял ее за талию и поцеловал в щеку. Эмбер невольно вздрогнула.
— О! — нервно рассмеялась она.
— Ну-ну, милочка, не волнуйтесь, — быстро произнес он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
— Да, — тихо ответила она. — Хотела бы. Вы дадите мне роль?
— Снимите плащ и поднимитесь на сцену, чтобы я мог поглядеть на вас.
Эмбер потянула за тесьму, завязанную под подбородком, скинула плащ. Чарльз Харт подал ей руку и помог подняться на подмостки. Она прошлась по сцене, ощущая косточки корсажа, высоко поддерживавшего ее грудь и сужавшего талию, повернулась, приподняв юбки, чтобы продемонстрировать колени и стройные ноги. Харт и Киллигру обменялись многозначительными взглядами.
Наконец, закончив внимательный осмотр, как если бы они покупали лошадь, Киллигру спросил:
— А что вы еще можете, кроме как хорошо выглядеть, миссис Сент-Клер?
Чарльз Харт, набив трубку табаком, цинично фыркнул:
— А что еще от нее требуется? Что любая из них может?
— Черт подери, Харт! Вы что, хотите убедить ее, что не надо даже попытаться играть? Ну-ка, дорогая моя, скажите, что еще вы умеете?
— Умею петь и танцевать.
— Прекрасно! Вы владеете уже половиной того, что необходимо актрисе.
— Кто знает, — пробормотал Чарльз Харт. Он сам великолепно умел играть и считал, что нынче театр сходит с ума, ибо зрителям не нужно ничего, кроме показа женских ножек и груди. — Не сомневаюсь, что когда-нибудь на постановке «Гамлета» увижу танец могильщиков.
Киллигру дал знак, и Эмбер начала танцевать испанский танец сарабанду, который разучила год назад и с тех пор не один раз исполняла для Черного Джека и его друзей в Уайтфрайерз, потом — для Майкла и его знакомых. Она вертелась, кружилась, выполняла эффектные па, быстро носясь по сцене. Вся ее неуверенность в себе, вся застенчивость мгновенно исчезли в страстном желании понравиться. Потом она спела довольно вульгарную уличную песенку — грубый вариант известной легенды об Ариадне и Тесее — полным и приятным голосом, в котором звучали чувственность и темперамент. Когда же наконец она опустилась в реверансе, подняла голову и улыбнулась Киллигру, он не удержался и зааплодировал.
— Вы производите такое же яркое впечатление, как фейерверк над Темзой. А роль вы прочитать сможете?
— Да, конечно смогу, — ответила Эмбер, хотя никогда не пробовала.
— Ну сейчас это неважно. В среду мы даем представление «Трагедия девицы». Приходите на репетицию завтра утром к семи, и я дам вам роль.
С головокружительной радостью Эмбер помчалась домой и рассказала обо всем Майклу. Она и не рассчитывала на роль главной героини, но была сильно разочарована, когда утром следующего дня узнала, что будет лишь одной из женщин в толпе фрейлин при дворе и ей не придется произнести ни слова. Жалованье тоже опечалило ее — только сорок пять фунтов в год. Лишь теперь она осознала, что пятьсот фунтов, которые дал ей Брюс, — крупная сумма, если бы она сумела сохранить деньги.
Но и Кинастон, и Чарльз Харт ободрили ее, сказав, что если ей удастся привлечь внимание зрителей, — а они уверены, что удастся, — она получит более значительную роль. Для актрис не устанавливали длительный период обучения, как для актеров. Хорошенькая молодая женщина всегда нужна на сцене, и если мужчинам в зрительном зале она понравится, то актриса может верещать каким угодно голосом и играть не лучше заводной куклы.
Эмбер быстро установила дружеские отношения с актерами и собиралась так же быстро подружиться и с актрисами, но те отнюдь не желали этого. Несмотря на то, что женщины играли на сцене еще не больше года, они уже создали тесный и неприступный клан и весьма настороженно относились к посторонним, которые пытались проникнуть в их плотные ряды. Актрисы делали вид, что не замечают Эмбер, когда она пыталась заговорить с кем-то из них, шептались и сплетничали за ее спиной. Они спрятали ее театральный костюм в день генеральной репетиции специально, чтобы вызвать у нее отчаяние и желание уйти. Однако Эмбер не верила, что ее успех и счастье могут зависеть от других женщин, и решила не поддаваться им.
Сцена очаровала ее. Ей нравилось в театре все, даже долгие часы репетиций, когда надо было слушать и внимательно наблюдать за всем, запоминая слова половины исполнителей. Очень волнующим оказался день принесения клятвы, как слуги его величества в кабинете лорда Чемберлена. Ее восхищали колдовские превращения с помощью театрального грима — черная, красная, белая помады, накладные носы, бороды и парики; великолепные декорации и приспособления, позволяющие изобразить восход луны, появление солнца сквозь туман, пение птиц или грозу. Некоторые костюмы театр получал от богатых господ, другие были просто имитацией из дешевых тканей и лоскутьев. Эмбер жила театром, она все принимала близко к сердцу так же, как приняла Лондон.
Наконец наступил великий день, когда после беспокойной и бессонной ночи сомнений и тревог она встала, оделась и очень рано отправилась в театр. По дороге ей попалась на глаза афиша, в которой говорилось, что «в Королевском театре в нынешнюю среду, имеющую быть в девятый день декабря, ровно в три пополудни будет представлен спектакль под названием „Трагедия девицы“ в исполнении слуг его величества. И да здравствует король». Когда Эмбер добралась до театра, над ним развевался флаг, возвещавший, что сегодня будет представление.
«О Боже! — подумала Эмбер. — И почему только я решила, что хочу выступать на сцене?»
Поскольку она пришла очень рано, в театре никого еще не было, кроме рабочих сцены и уборщицы миссис Скроггз, грязной старой греховодницы, вечно пьяной и склонной к богохульству. Киллигру нанял ее дочь за двадцать шиллингов в неделю для обслуживания актеров. Приветливо относясь к старухе и делая ей частые подношения, Эмбер удалось заручиться ее расположением, и Скроггз стала верной слугой, в отличие от коллег-актрис, относившихся враждебно к ней. К тому времени, когда в театр стали приезжать другие актеры и актрисы, Эмбер уже успела загримироваться, одеться и вышла понаблюдать за зрителями через щель в занавесе.
Партер уже заполнился — франты, проститутки, продавщицы апельсинов — все шумели, смеялись, окликали знакомых через весь зал. На галерке расположились мужчины и женщины попроще, но и там разносчики предлагали свой товар. И наконец в ложах появились роскошно одетые дамы в бриллиантах, медлительные, мечтательные создания, которым спектакль наскучил раньше, чем он начался. Теперь, казалось, даже стены изменились от блеска и богатства этих зрителей.
У Эмбер пересохло в горле, сердце билось учащенно, она глядела на все не отрываясь. Тут к ней подошел Чарльз Харт. Он обнял ее за талию и поцеловал в щеку. Эмбер невольно вздрогнула.
— О! — нервно рассмеялась она.
— Ну-ну, милочка, не волнуйтесь, — быстро произнес он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138