И Эмбер вновь погрузилась в вихрь развлечений и удовольствий. Еще в Темпле ей приходилось встречаться с друзьями Майкла, а теперь появилось множество новых знакомств: молодые люди из богатых семей, будущие бароны и лорды, офицеры гвардии короля и герцога, актеры одного из четырех театров. Познакомилась также Эмбер и с женщинами — содержанками этих молодых людей — хорошенькими девушками, продававшими ленты и перчатки в торговых рядах Чейнджа, куртизанками, актрисами. Эти умненькие и веселые девицы, ровесницы Эмбер, — цветы, которые расцвели на благодатной почве Реставрации.
Они ходили в театры и сидели в партере, где дамы непременно носили маски, переговаривались с соседями и жевали китайские апельсины. Бывали они и в игорных домах в Хэймаркете, где как-то раз Эмбер охватило радостное возбуждение, когда пронесся слух, что сейчас придет король. Но король не пришел, и Эмбер испытала глубокое разочарование — она никак не могла забыть лицо короля, когда он посмотрел на нее во время шествия. Им приходилось бывать и в Нью-Спринг Гарден, что в Ламбете, и в Малберри Гарден, который в последнее время стал очень модным местом прогулок. Они обедали в самых известных тавернах — в «Локетс» возле Чаринг-Кросс, где всегда было множество молодых офицеров в красивой форме; «Бэар» в Бриджфуте, в таверне «Даггер», которая пользовалась дурной славой из-за частых драк, но имела репутацию места, где подают самые изысканные пироги. Не раз Майкл с Эмбер посещали кукольные представления в Ковент Гарден, где собирались сливки общества. По вечерам они часто выезжали в наемной коляске и состязались: кто больше разобьет оконных стекол, бросая медные монеты.
А когда они оставались дома, их квартиру заполняли друзья Майкла — молодые люди, приходившие в любое время дня и ночи. Они заказывали еду и напитки, которые приносили им из таверны, играли в карты, напивались допьяна и укладывались в постель Майкла и Эмбер со своими дамами. Никто из них не имел определенного занятия, да они и не думали об этом. Их помыслы занимало только беганье от кредиторов. Их стихией были удовольствия; моральные устои исчезли так же, как старомодные шляпы с высокой тульей, и так же, как шляпы, служили объектом насмешек. Равнодушие, цинизм и эгоизм стали признаками благородного происхождения. Мягкость, честь, преданность вызывали лишь презрение. Джентльмены старой школы из окружения короля Карла I обвиняли нынешнего короля во всеобщем падении нравов нового поколения. И хотя в период Протектората при Кромвеле положение было не лучше и лишь скрывалось под личиной благонамеренности, молодой король не желал и не пытался установить более жесткие правила поведения. Не его величество, а гражданская война посеяла те зерна, которые теперь, после возвращения короля на престол, взошли и расцвели пышным цветом.
Но Эмбер даже туманно не представляла себе все эти течения и настроения.
Она была влюблена в такую жизнь. Ей нравились шум, неразбериха, веселье и бесшабашность этой бурной беззаботной компании. Она понимала, как сильно эта жизнь отличалась от жизни в деревне, и радовалась этому отличию, ибо здесь она могла делать, что хотела, и никого это не возмущало и не шокировало. Ей и в голову не приходило, что такой образ жизни не приличествует джентльмену.
Молодых людей брак не интересовал; брак тоже среди прочего получил клеймо чего-то недостойного и воспринимался как последнее прибежище неудачника, столь глубоко погрязшего в долгах, что у него просто не оставалось другого выхода. Любовь между супругами считалась дурным тоном, а счастливый брак вызывал насмешки, отнюдь не зависть. Эмбер к этому относилась так же — Льюк Чаннелл убедил ее, что замужество — самое большое несчастье, которое может постигнуть женщину, поэтому она с горячностью, с такой же язвительностью, как и другие из ее окружения, говорила о том, как это абсурдно — быть женой или мужем. Но в глубине сердца Эмбер оставляла тайное место для Брюса Карлтона, хотя и была уверена, что никогда больше не увидит его.
Только самоуверенность Эмбер была поколеблена. Это случилось в середине октября, когда она обнаружила, что снова забеременела. Пенелопа Хилл предупреждала, что иногда самые тщательные меры предосторожности могут подвести, но Эмбер не ожидала, что такое может произойти с ней. На какое-то время она впала в отчаяние. Все развлечения стали ей не в радость — сама мысль вновь проходить через неприятности вынашивания младенца повергала ее в ужасную тоску, и Эмбер решила, что не станет рожать. Еще в Мэригрине она знала женщин, умевших вызывать аборт, если беременность наступала слишком часто. От Брюса Карлтона она желала ребенка, но от кого-то другого — нет.
Эмбер поговорила с одной из женщин, служившей продавщицей в Чэйндже. Ее звали Молли, и, по слухам, она получила большую сумму денег и чуть ли не от самого герцога Букингема. Эта Молли направила Эмбер к повитухе на улицу Хэнгинг Сод.
Повитуха оказывала услуги очень многим женщинам, которые вели подобный образ жизни. Не говоря ни слова Майклу, Эмбер отправилась к ней. Повитуха усадила Эмбер в ванну с горячей водой на час или около того, добавляя в воду различные снадобья, потом дала ей сильную дозу лекарства и велела съездить в Пэддингтон и обратно в наемной коляске без рессор. К великому облегчению Эмбер, одно из этих средств или все сразу помогли. Еще Молли посоветовала пить особое лекарство каждые двадцать восемь дней, принимать горячую ванну и ездить в безрессорной коляске.
— Нынешние джентльмены, — говорила Молли, — терпеть не могут женщин, доставляющих им подобные неприятности, сама увидишь. — Она приподняла свою пышную грудь, положила ногу на ногу и многозначительно улыбнулась.
В первые дни Эмбер старалась скрывать лицо, когда выходила из дома, — надевала маску, накидывала на голову капюшон — из опасения, что ее узнает констебль и остановит. Воспоминания о Ньюгейте тяжким грузом висели на ее душе. Но еще страшнее была мысль о том, что если ее снова поймают, то либо повесят, либо выгонят из Лондона, а она так привыкла к этому городу, что высылка казалось не менее тяжким наказанием, чем смерть.
Однажды она узнала нечто, явившееся для нее ответом на многие вопросы, а кроме того, представлявшее заманчивую перспективу. Эмбер восхищалась красивыми элегантными нарядами, которые носили актеры в повседной жизни, и как-то раз она сказала об этом Майклу.
— Бог ты мой, они все выглядят, как лорды. Сколько же они зарабатывают, эти актеры?
— Пятьдесят-шестьдесят фунтов в год.
— Как же так, сегодня я видела у Чарльза Харта шпагу, так она стоит около этого!
— Что ж, возможно. Ведь актеры по уши в долгах.
Эмбер как раз готовилась ко сну, она повернулась к Майклу спиной, чтобы он расшнуровал ей тугой корсет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
Они ходили в театры и сидели в партере, где дамы непременно носили маски, переговаривались с соседями и жевали китайские апельсины. Бывали они и в игорных домах в Хэймаркете, где как-то раз Эмбер охватило радостное возбуждение, когда пронесся слух, что сейчас придет король. Но король не пришел, и Эмбер испытала глубокое разочарование — она никак не могла забыть лицо короля, когда он посмотрел на нее во время шествия. Им приходилось бывать и в Нью-Спринг Гарден, что в Ламбете, и в Малберри Гарден, который в последнее время стал очень модным местом прогулок. Они обедали в самых известных тавернах — в «Локетс» возле Чаринг-Кросс, где всегда было множество молодых офицеров в красивой форме; «Бэар» в Бриджфуте, в таверне «Даггер», которая пользовалась дурной славой из-за частых драк, но имела репутацию места, где подают самые изысканные пироги. Не раз Майкл с Эмбер посещали кукольные представления в Ковент Гарден, где собирались сливки общества. По вечерам они часто выезжали в наемной коляске и состязались: кто больше разобьет оконных стекол, бросая медные монеты.
А когда они оставались дома, их квартиру заполняли друзья Майкла — молодые люди, приходившие в любое время дня и ночи. Они заказывали еду и напитки, которые приносили им из таверны, играли в карты, напивались допьяна и укладывались в постель Майкла и Эмбер со своими дамами. Никто из них не имел определенного занятия, да они и не думали об этом. Их помыслы занимало только беганье от кредиторов. Их стихией были удовольствия; моральные устои исчезли так же, как старомодные шляпы с высокой тульей, и так же, как шляпы, служили объектом насмешек. Равнодушие, цинизм и эгоизм стали признаками благородного происхождения. Мягкость, честь, преданность вызывали лишь презрение. Джентльмены старой школы из окружения короля Карла I обвиняли нынешнего короля во всеобщем падении нравов нового поколения. И хотя в период Протектората при Кромвеле положение было не лучше и лишь скрывалось под личиной благонамеренности, молодой король не желал и не пытался установить более жесткие правила поведения. Не его величество, а гражданская война посеяла те зерна, которые теперь, после возвращения короля на престол, взошли и расцвели пышным цветом.
Но Эмбер даже туманно не представляла себе все эти течения и настроения.
Она была влюблена в такую жизнь. Ей нравились шум, неразбериха, веселье и бесшабашность этой бурной беззаботной компании. Она понимала, как сильно эта жизнь отличалась от жизни в деревне, и радовалась этому отличию, ибо здесь она могла делать, что хотела, и никого это не возмущало и не шокировало. Ей и в голову не приходило, что такой образ жизни не приличествует джентльмену.
Молодых людей брак не интересовал; брак тоже среди прочего получил клеймо чего-то недостойного и воспринимался как последнее прибежище неудачника, столь глубоко погрязшего в долгах, что у него просто не оставалось другого выхода. Любовь между супругами считалась дурным тоном, а счастливый брак вызывал насмешки, отнюдь не зависть. Эмбер к этому относилась так же — Льюк Чаннелл убедил ее, что замужество — самое большое несчастье, которое может постигнуть женщину, поэтому она с горячностью, с такой же язвительностью, как и другие из ее окружения, говорила о том, как это абсурдно — быть женой или мужем. Но в глубине сердца Эмбер оставляла тайное место для Брюса Карлтона, хотя и была уверена, что никогда больше не увидит его.
Только самоуверенность Эмбер была поколеблена. Это случилось в середине октября, когда она обнаружила, что снова забеременела. Пенелопа Хилл предупреждала, что иногда самые тщательные меры предосторожности могут подвести, но Эмбер не ожидала, что такое может произойти с ней. На какое-то время она впала в отчаяние. Все развлечения стали ей не в радость — сама мысль вновь проходить через неприятности вынашивания младенца повергала ее в ужасную тоску, и Эмбер решила, что не станет рожать. Еще в Мэригрине она знала женщин, умевших вызывать аборт, если беременность наступала слишком часто. От Брюса Карлтона она желала ребенка, но от кого-то другого — нет.
Эмбер поговорила с одной из женщин, служившей продавщицей в Чэйндже. Ее звали Молли, и, по слухам, она получила большую сумму денег и чуть ли не от самого герцога Букингема. Эта Молли направила Эмбер к повитухе на улицу Хэнгинг Сод.
Повитуха оказывала услуги очень многим женщинам, которые вели подобный образ жизни. Не говоря ни слова Майклу, Эмбер отправилась к ней. Повитуха усадила Эмбер в ванну с горячей водой на час или около того, добавляя в воду различные снадобья, потом дала ей сильную дозу лекарства и велела съездить в Пэддингтон и обратно в наемной коляске без рессор. К великому облегчению Эмбер, одно из этих средств или все сразу помогли. Еще Молли посоветовала пить особое лекарство каждые двадцать восемь дней, принимать горячую ванну и ездить в безрессорной коляске.
— Нынешние джентльмены, — говорила Молли, — терпеть не могут женщин, доставляющих им подобные неприятности, сама увидишь. — Она приподняла свою пышную грудь, положила ногу на ногу и многозначительно улыбнулась.
В первые дни Эмбер старалась скрывать лицо, когда выходила из дома, — надевала маску, накидывала на голову капюшон — из опасения, что ее узнает констебль и остановит. Воспоминания о Ньюгейте тяжким грузом висели на ее душе. Но еще страшнее была мысль о том, что если ее снова поймают, то либо повесят, либо выгонят из Лондона, а она так привыкла к этому городу, что высылка казалось не менее тяжким наказанием, чем смерть.
Однажды она узнала нечто, явившееся для нее ответом на многие вопросы, а кроме того, представлявшее заманчивую перспективу. Эмбер восхищалась красивыми элегантными нарядами, которые носили актеры в повседной жизни, и как-то раз она сказала об этом Майклу.
— Бог ты мой, они все выглядят, как лорды. Сколько же они зарабатывают, эти актеры?
— Пятьдесят-шестьдесят фунтов в год.
— Как же так, сегодня я видела у Чарльза Харта шпагу, так она стоит около этого!
— Что ж, возможно. Ведь актеры по уши в долгах.
Эмбер как раз готовилась ко сну, она повернулась к Майклу спиной, чтобы он расшнуровал ей тугой корсет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138