ее брат может быть мертв к тому моменту, как в замок вступит неприятель.
— Я сумею сама о себе позаботиться, — заверила она, сознавая, что на языке уже появился горький привкус страха, похожий на привкус только что выпитого неаппетитного лекарства.
— Я знаю, что сможешь, — впервые глаза Сейдро сверкнули ласковой насмешкой, без оттенка горечи. — В бою от тебя, наверное, больше толку, чем от меня.
Они помолчали, вспоминая беспокойное детство Арианны, которая еще ребенком поставила целью ни в чем не уступать братьям и с тех пор подражала им и в драке, и в учении боевым приемам, получая бесчисленные царапины, синяки и шишки.
— Я помню, в чем состоит мой долг, Сейдро, — сказала Арианна очень серьезно. — Я буду помнить о нем всегда и везде.
Что бы ни случилось, она обязана была помнить, что является дочерью Оуэна, князя Гуинедд. Она не имела права унизить свой род, позволив взять себя в плен, позволив потребовать за себя выкуп. Она не имела права опозорить имя Гуинеддов, позволив себя изнасиловать.
Брат и сестра оставались вместе еще несколько минут, погруженные каждый в свои раздумья. Неожиданно Арианна лукаво усмехнулась и ткнула Сейдро кулаком в плечо — достаточно сильно, чтобы тот поморщился.
— Пора вам отправляться к вашей армии, милорд, а то, не приведи Господь, противник будет разбит без вашей помощи!
Ей удалось сохранять на лице улыбку до тех пор, пока за братом не захлопнулась дверь. Оставшись одна, Арианна сразу утратила показную веселость вместе с храбростью. Прошло четверть часа, и она снова и снова подходила к окну и вглядывалась в темноту, где невозможно было различить ничего, кроме языков пламени над городом, иногда взрывающихся фейерверком искр. Мрак от этого казался и вовсе кромешным. Возвращаясь от окна к жаровне, Арианна косилась на чашу, оставленную на крышке сундука. Ей казалось, что от кубка великого прорицателя исходит властный призыв, и она устало отмахивалась от странного ощущения, объясняя его нарастающим нервным напряжением. Да она и не желала знать будущее, особенно если оно не сулило ничего хорошего. Она не хотела знать будущее, не хотела знать, не хотела...
Когда она коснулась чаши ладонями, та была необычайно теплой, почти горячей. Арианне показалось даже, что от нее идет едва видимый свет, но она уверила себя, что это всего лишь обман зрения, отражение отсвета тлеющих в жаровне углей (это было вполне возможно, так как поверхность сосуда была великолепно отполирована). Она не хотела брать чашу...и все-таки подняла ее и заглянула внутрь, на переливчатую поверхность потревоженной движением воды.
В тот же миг она поняла, что видение вот-вот возникнет.
В последней отчаянной попытке воспротивиться неизбежному она резко отвернулась. Но дар ясновидения, которым она обладала (дар древний и могущественный), был слишком властен над ней. Арианна против воли повернулась и снова заглянула в чашу.
Внутри крутился водоворот. Вот он вспучился, отхлынул — и растекся в лужу крови. Новый водоворот, теперь уже кровавый, потянулся к Арианне, как бы стараясь засосать ее. Она ухватила чашу за ручки до боли в пальцах. Ослепительно белый туман поднялся изнутри водоворота, словно пар над кипящей жидкостью, заставив слезы навернуться на глаза. Жалобный стон протеста вырвался сквозь стиснутые зубы, но его заглушили лязг скрещенных в поединке мечей, дикий вой ветра и предсмертное хрипение раненых. В ноздри ударил запах горячего металла, крови и страха...
...Рыцарь в тяжелых латах вырвался из клубов тумана. Его могучий боевой конь поднялся на дыбы, высоко взбросив громадные копыта. Несколько мгновений конь и всадник оставались неподвижными на фоне тускло-серого неба, словно гигантская живая статуя, полная угрозы. Потом рыцарь отвел руку с бесконечно длинной пикой. Порыв ветра развернул вымпел под широким наконечником — черный дракон на кроваво-красном поле. С торжествующим криком всадник направил коня вперед.
Тяжелый галоп черного, как исчадие ада, животного сотряс землю. Рыцарь приближался стремительно, пока не оказался настолько близко, что Арианна разглядела ярость в его серых глазах и гримасу жестокости, искривившую рот. Он опустил пику, направив наконечник прямо ей в сердце. Рот ее раскрылся в беззвучном крике, словно она заранее чувствовала прикосновение холодного металла к живой плоти.
Раскат грома почти оглушил ее. Ослепительная ветвистая молния полоснула низкие темные тучи, вонзившись как будто в самый наконечник стремительно несущегося к ее сердцу копья. И этот огненный кусок металла пронзил ее насквозь, расколов видение на бесчисленное множество горячих осколков...
Густой запах розмарина веял вокруг, когда Арианна очнулась, Что-то щекотало щеку. Когда она открыла глаза, это оказался стебель соломы, устилавшей пол комнаты. Совсем рядом была бронзовая, в форме львиной лапы, ножка жаровни. Какое-то время Арианна просто лежала в полной неподвижности, чувствуя себя так, словно выпила слишком большую дозу опиумной настойки, потом с трудом поднялась на колени. Посидев так, время от времени покачиваясь от слабости, она нащупала стул и попыталась принять вертикальное положение. К горлу подкатывала тошнота, веки припухли, в глазах мелькали вспышки обжигающего белого света, отдающиеся колющей болью. Ей удалось добраться до уборной прежде, чем началась сильнейшая рвота, которая продолжалась до тех пор, пока Арианна не начала терять сознание. Она и сама не знала, как сумела избежать нового обморока.
Ей было хорошо знакомо болезненное и несколько одурманенное состояние после видений, но никогда еще последствия не были так тяжелы. Образ рыцаря с копьем, нацеленным ей в сердце, снова и снова возникал перед глазами, топот копыт его коня отдавался в ушах повторяющимся стаккато, напоминающим перестук кузнечного молота. Арианна со стоном прижала ладони к вискам, где пульсировала боль, и побрела в комнату, чтобы там рухнуть на кровать.
Цветы на гобеленах, поблескивающие стеклярусом, то расширялись и надвигались, то сжимались и отступали. Их стебли извивались как змеи, усики тянулись к Арианне, угрожая обвиться вокруг нее. Это было невыносимо, но, когда она попробовала зажмуриться, веки пронзила острая боль. Арианна поспешно открыла глаза, уставившись сквозь пелену слез на голубой полог балдахина. Она горела как в лихорадке, так что даже куний мех покрывала казался прохладным. Желудок сводила судорога, и она сознавала, что ее вырвало бы снова, если бы еще оставалось чем.
Мало-помалу тошнота утихла, но молот в висках продолжал неумолимо бухать. Как только Арианна почувствовала, что сможет держаться на ногах, она, пошатываясь, побрела приготовить себе примочку из розового масла и корня пиона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162
— Я сумею сама о себе позаботиться, — заверила она, сознавая, что на языке уже появился горький привкус страха, похожий на привкус только что выпитого неаппетитного лекарства.
— Я знаю, что сможешь, — впервые глаза Сейдро сверкнули ласковой насмешкой, без оттенка горечи. — В бою от тебя, наверное, больше толку, чем от меня.
Они помолчали, вспоминая беспокойное детство Арианны, которая еще ребенком поставила целью ни в чем не уступать братьям и с тех пор подражала им и в драке, и в учении боевым приемам, получая бесчисленные царапины, синяки и шишки.
— Я помню, в чем состоит мой долг, Сейдро, — сказала Арианна очень серьезно. — Я буду помнить о нем всегда и везде.
Что бы ни случилось, она обязана была помнить, что является дочерью Оуэна, князя Гуинедд. Она не имела права унизить свой род, позволив взять себя в плен, позволив потребовать за себя выкуп. Она не имела права опозорить имя Гуинеддов, позволив себя изнасиловать.
Брат и сестра оставались вместе еще несколько минут, погруженные каждый в свои раздумья. Неожиданно Арианна лукаво усмехнулась и ткнула Сейдро кулаком в плечо — достаточно сильно, чтобы тот поморщился.
— Пора вам отправляться к вашей армии, милорд, а то, не приведи Господь, противник будет разбит без вашей помощи!
Ей удалось сохранять на лице улыбку до тех пор, пока за братом не захлопнулась дверь. Оставшись одна, Арианна сразу утратила показную веселость вместе с храбростью. Прошло четверть часа, и она снова и снова подходила к окну и вглядывалась в темноту, где невозможно было различить ничего, кроме языков пламени над городом, иногда взрывающихся фейерверком искр. Мрак от этого казался и вовсе кромешным. Возвращаясь от окна к жаровне, Арианна косилась на чашу, оставленную на крышке сундука. Ей казалось, что от кубка великого прорицателя исходит властный призыв, и она устало отмахивалась от странного ощущения, объясняя его нарастающим нервным напряжением. Да она и не желала знать будущее, особенно если оно не сулило ничего хорошего. Она не хотела знать будущее, не хотела знать, не хотела...
Когда она коснулась чаши ладонями, та была необычайно теплой, почти горячей. Арианне показалось даже, что от нее идет едва видимый свет, но она уверила себя, что это всего лишь обман зрения, отражение отсвета тлеющих в жаровне углей (это было вполне возможно, так как поверхность сосуда была великолепно отполирована). Она не хотела брать чашу...и все-таки подняла ее и заглянула внутрь, на переливчатую поверхность потревоженной движением воды.
В тот же миг она поняла, что видение вот-вот возникнет.
В последней отчаянной попытке воспротивиться неизбежному она резко отвернулась. Но дар ясновидения, которым она обладала (дар древний и могущественный), был слишком властен над ней. Арианна против воли повернулась и снова заглянула в чашу.
Внутри крутился водоворот. Вот он вспучился, отхлынул — и растекся в лужу крови. Новый водоворот, теперь уже кровавый, потянулся к Арианне, как бы стараясь засосать ее. Она ухватила чашу за ручки до боли в пальцах. Ослепительно белый туман поднялся изнутри водоворота, словно пар над кипящей жидкостью, заставив слезы навернуться на глаза. Жалобный стон протеста вырвался сквозь стиснутые зубы, но его заглушили лязг скрещенных в поединке мечей, дикий вой ветра и предсмертное хрипение раненых. В ноздри ударил запах горячего металла, крови и страха...
...Рыцарь в тяжелых латах вырвался из клубов тумана. Его могучий боевой конь поднялся на дыбы, высоко взбросив громадные копыта. Несколько мгновений конь и всадник оставались неподвижными на фоне тускло-серого неба, словно гигантская живая статуя, полная угрозы. Потом рыцарь отвел руку с бесконечно длинной пикой. Порыв ветра развернул вымпел под широким наконечником — черный дракон на кроваво-красном поле. С торжествующим криком всадник направил коня вперед.
Тяжелый галоп черного, как исчадие ада, животного сотряс землю. Рыцарь приближался стремительно, пока не оказался настолько близко, что Арианна разглядела ярость в его серых глазах и гримасу жестокости, искривившую рот. Он опустил пику, направив наконечник прямо ей в сердце. Рот ее раскрылся в беззвучном крике, словно она заранее чувствовала прикосновение холодного металла к живой плоти.
Раскат грома почти оглушил ее. Ослепительная ветвистая молния полоснула низкие темные тучи, вонзившись как будто в самый наконечник стремительно несущегося к ее сердцу копья. И этот огненный кусок металла пронзил ее насквозь, расколов видение на бесчисленное множество горячих осколков...
Густой запах розмарина веял вокруг, когда Арианна очнулась, Что-то щекотало щеку. Когда она открыла глаза, это оказался стебель соломы, устилавшей пол комнаты. Совсем рядом была бронзовая, в форме львиной лапы, ножка жаровни. Какое-то время Арианна просто лежала в полной неподвижности, чувствуя себя так, словно выпила слишком большую дозу опиумной настойки, потом с трудом поднялась на колени. Посидев так, время от времени покачиваясь от слабости, она нащупала стул и попыталась принять вертикальное положение. К горлу подкатывала тошнота, веки припухли, в глазах мелькали вспышки обжигающего белого света, отдающиеся колющей болью. Ей удалось добраться до уборной прежде, чем началась сильнейшая рвота, которая продолжалась до тех пор, пока Арианна не начала терять сознание. Она и сама не знала, как сумела избежать нового обморока.
Ей было хорошо знакомо болезненное и несколько одурманенное состояние после видений, но никогда еще последствия не были так тяжелы. Образ рыцаря с копьем, нацеленным ей в сердце, снова и снова возникал перед глазами, топот копыт его коня отдавался в ушах повторяющимся стаккато, напоминающим перестук кузнечного молота. Арианна со стоном прижала ладони к вискам, где пульсировала боль, и побрела в комнату, чтобы там рухнуть на кровать.
Цветы на гобеленах, поблескивающие стеклярусом, то расширялись и надвигались, то сжимались и отступали. Их стебли извивались как змеи, усики тянулись к Арианне, угрожая обвиться вокруг нее. Это было невыносимо, но, когда она попробовала зажмуриться, веки пронзила острая боль. Арианна поспешно открыла глаза, уставившись сквозь пелену слез на голубой полог балдахина. Она горела как в лихорадке, так что даже куний мех покрывала казался прохладным. Желудок сводила судорога, и она сознавала, что ее вырвало бы снова, если бы еще оставалось чем.
Мало-помалу тошнота утихла, но молот в висках продолжал неумолимо бухать. Как только Арианна почувствовала, что сможет держаться на ногах, она, пошатываясь, побрела приготовить себе примочку из розового масла и корня пиона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162