В целом разговор не успокоил и не убедил меня, что Кларисса сдержит слово. Я решила поделиться с Тристаном своими опасениями. После ужина я попросила миссис Пендавс побыть часок с Клариссой. Она не возражала, добрая душа.
Захватив книгу Дарвина, которую я прочла несколькими днями ранее и еще не успела вернуть Тристану, я направилась в кабинет. Книгу он хранил не в библиотеке, а на своем письменном столе, что давало мне лишний повод для визита, а также надежду на то, что он захочет выслушать мое мнение.
Дверь кабинета была открыта. Тристан заметил, как я вошла, и недовольно поморщился.
— Нельзя ли отложить разговор на более позднее время? — спросил он. Борьба противоположных чувств отразилась на его лице.
— Думаю, чем раньше мы поговорим, тем лучше, милорд.
Неохотно он сделал знак, чтобы я вошла. Кастор и Поллукс, подняв морды, наблюдали за мной, но не издавали рычания. Даже когда я взяла стул, стоявший около камина, и передвинула его ближе к столу. С той ночи, когда я вышла из дома и приказала им вести себя смирно, они стали относиться ко мне как к авторитетному лицу, наделенному властью. У меня даже появилось искушение подойти и погладить их, чтобы убедиться в своих догадках. Но холодный взгляд Тристана сковал меня, и я не осмелилась. Что-то подсказывало мне, что ему не нравится, что я уже не боюсь его свирепых псов.
— Не присядете ли ближе к огню, милорд? — спросила я.
Он отрицательно покачал головой:
— Нет необходимости. Надеюсь, мы долго не задержимся.
Это прозвучало скорее как распоряжение. Я кивнула, хотя в душе надеялась поговорить подольше. Эти предательские чувства не вызвали чувства вины, ибо то, о чем я хотела поговорить, было в его интересах, равно как и в моих.
Я быстро передала свои опасения относительно перспективы, что Кларисса может нарушить данное ею обещание, умолчав о другой части разговора, в которой я не совсем разобралась. Да и не хотела беспокоить его больше, чем считала необходимым.
Во время отчета я внимательно следила за его лицом. В нем было выражение отрешенности, взгляд выдавал гордое одиночество и давал мне понять, что он навсегда отказался от мысли жениться на мне. Но когда он думал, что я не смотрю на него, он не отрывал от меня глаз, и это вселяло надежду.
Он отмечал каждое мое движение, я видела, что от него не ускользает ни одна мелочь, а взгляд, когда останавливался на моем лице, был мягок и нежен. И нас тянуло друг к другу. Я готова была вскочить со стула и броситься в его объятия. Только опасение, что он оттолкнет меня, удерживало меня на месте.
Когда я закончила говорить, он сухо поблагодарил.
— Впредь буду забирать с собой на ночь ключи от входной двери. Уилкинс и миссис Пендавс располагают своими ключами. Теперь же дела вынуждают меня пожелать Вам спокойной ночи.
Невозможно было узнать в нем человека, который целовал меня, держал в объятиях, уверял, что я ему необходима.
— Еще минуточку, милорд, — попросила я.
— Что еще, мисс Лейн? — спросил он прерывающимся голосом.
— Мы одни, Тристан. Вы можете называть меня Джессами.
— Проклятье! — он стукнул кулаком по столу. — Забудьте это. Я понял, что других отношений, кроме деловых, жизнь не может нам предоставить.
— Как Вы можете…
— Ради Бога, Джессами! Это не моя прихоть. Всем сердцем я хотел бы другого. Если бы у меня была хоть малейшая надежда, что, связав с Вами жизнь, я не причиню Вам горя, я не отпустил бы Вас от себя.
— Вы можете ошибаться.
— Я не ошибаюсь, к сожалению. Если это все, то прошу Вас уйти.
Он наклонился к письмам, лежавшим на столе, и сделал вид, что что-то ищет в пачке.
— Не могу уйти просто так, — не сдавалась я. — Сначала я должна заявить, что это несправедливо.
— Кто поступил с Вами несправедливо?
— Вы, милорд. Точнее, Тристан Вульфберн. Он поежился, услышав свое имя.
— Именно Вы обошлись со мной жестоко.
— Сейчас не время для…
— Именно сейчас время.
— Извините, но меня ждут дела.
— Никогда не прощу Вас! — воскликнула я, подойдя ближе к нему. — Вы убедили меня согласиться на иную жизнь, чем та, к которой я привыкла и которая меня устраивала. Разбередили мою душу, а теперь отказываетесь от меня по неизвестной причине. Неплохо было бы посоветоваться со мной или хотя бы посвятить в Ваши соображения.
— Вы не можете знать, что для Вас хорошо, а что плохо, — огрызнулся он.
— И Вы надеетесь выбросить меня из Вашей жизни просто кивком головы или жестом руки? Как лакея, который чистит Ваши ботинки на ночь? Ваше поведение не выдерживает критики.
Он вскочил с места, точно его ударили.
— Думаете, я этого хочу?
— Нет. Если бы я так думала, я бы не стала Вам навязываться. Ваше равнодушие я приняла бы с гордо поднятой головой. Это мне было бы легче, чем знать, что я Вам нужна, и видеть, как Вы отталкиваете меня во имя ложного чувства добропорядочности или чего-то в этом роде.
— Уверяю Вас, что причина не в этом.
Глаза его ввалились, в них застыло страдание. Нестерпимо хотелось его утешить. Но инстинктивно я чувствовала, что не должна этого делать, он не примет моих утешений.
— Скажите, что привело Вас к такому решению? — сказала я. — Возможно Ваши доводы помогут мне пережить безрадостные дни, на которые Вы меня обрекаете. Без Вашей любви моя жизнь будет пуста и бесцельна, потому что я знаю: больше я никого не смогу полюбить.
Он отвел глаза.
— Вам не дано предугадать.
— Дано.
Ногти врезались мне в ладони, было нестерпимо больно, но это помогало не разрыдаться.
— За последние дни я узнала себя лучше и поняла, что не отношусь к тому типу женщин, которые могут отдать свое сердце дважды на протяжении жизни.
— Не говорите так. Вы молоды и красивы. Вы встретите другого человека, который оценит Вашу красоту и захочет связать с Вами судьбу.
— Возможно, кто знает. Но это не значит, что я смогу ответить на его чувство. В лучшем случае ему придется довольствоваться обломками моего сердца. Такой участи я не пожелала бы и собаке, не говоря уж о джентльмене, который предложит мне свою любовь.
— Господь с Вами, Джессами! — он упал в кресло, уронив голову на руки. Поняв, что заронила сомнение в его сердце, я положила руку на его плечо. Он напрягся и покосился на мои пальцы, словно это были ядовитые змеи. Затаив дыхание, я ждала. Он застонал и прикрыл ладонью мою руку. Наши пальцы сплелись. В тот момент он снова был мой.
— Я знал, что пожалею о том дне, когда согласился оставить Вас в своем доме, — сказал он торжественно. — Но не знал, что сожаление будет столь глубоким. Так Вы намерены и в этом не считаться с моими желаниями, как не считаетесь во всех других вопросах?
— Совсем не во всех.
— Во всех более или менее важных.
«Кроме запрещения входить в развалины», — сказала я себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72