Забыв обо всем, я закрыла глаза.
И ждала.
В награду ощутила прикосновение его губ к моим. Это был очень легкий поцелуй, нежный до невозможности. Едва уловимое касание губ, словно мимолетное движение цветка. Было странно сознавать, что такой ершистый человек способен на почти изощренную нежность. Я даже сомневалась, поцеловал ли он меня вообще.
Я открыла глаза, надеясь, что его все еще закрыты. Он смотрел, не скрывая нежной улыбки. Я вопросительно смотрела на него, он на меня, ожидая найти ответ на свой немой вопрос. Что за вопрос, нетрудно было догадаться.
Я улыбнулась.
Довольный, что я не оказываю сопротивления, он обнял меня и снова поцеловал, долгим крепким поцелуем, развеявшим всякие сомнения. Затем он прижался щекой к моему лицу и крепче сжал меня в объятиях.
Я вздохнула и тоже прижалась к нему. Его сильные руки излучали приятное тепло, в его объятиях я испытала непередаваемое блаженство, совсем неправдоподобное. Каждую секунду я ожидала, что сейчас все оборвется и я снова останусь наедине со своим одиночеством, более холодным и печальным, потому что завеса другой жизни уже приоткрылась мне.
Не знаю, сколько прошло времени. Я немного высвободилась, чтобы передохнуть.
— Все в порядке? — прошептал он. Я кивнула.
— Так уж устроен человек. Он может одновременно находиться в чьих-то объятиях, даже принимать поцелуи, но не забывать, что иногда нужно набрать побольше воздуха в легкие, — подразнил он, не разжимая рук.
— Это мой первый поцелуй, — объяснила я, притворившись, что он ошибся в причине моего жеста. — Я еще не знакома с этой процедурой.
Глава 15
Первым опомнился Тристан. Он разжал руки, я неохотно его отпустила, упрекая взглядом за отступление.
— Прости, любовь моя, — прошептал он. — Но я думаю, дальше нам не следует идти без благословления священника.
Я очень удивилась.
— Вы хотите жениться на мне?
— Разве я не говорил, что смогу быть счастлив только рядом с Вами?
— Но Вы не говорили о свадьбе.
— Что еще я мог иметь в виду? Что я сделаю Вас своей любовницей? — он мягко усмехнулся. — Должно быть мне и в самом деле удалось убедить Вас в своей низости.
— Нет, это не так. Ваше поведение иногда приводило меня в замешательство. Но за то время, что я находилась в Вашем доме, Вы проявили ко мне больше доброты.
— Со мной не нужно притворяться, — в голосе чувствовалась мольба. — Что угодно, только не это. Если нужно меня остановить — одного слова достаточно.
— Я этого не хочу.
Легким движением пальца он скользнул по моей шее к подбородку и привлек мое лицо к себе. На этот раз его поцелуи стали более требовательными и жаркими. Одной рукой он крепко держал мою голову, так что даже при всем желании я не смогла бы вырваться, если бы пыталась. С жадностью изголодавшегося зверя он прижал свои губы к моим. Его страсть передалась мне, удивив своей всепоглощающей силой.
Могло ли что-нибудь сравниться с этим моментом?
Существовала ли такая цена, которую не стоило бы заплатить?
Дав себе отрицательный ответ на оба вопроса, я отдалась его поцелуям и возвращала их со страстью, которой в себе даже не предполагала. В порыве чувства мы прижались друг к другу — две одинокие души, увлекаемые ураганом, кружившим по Вульфбернхоллу.
и порядочности, чем я встретила за двенадцать лет жизни в доме сэра Генри, — улыбнулась я. — Если бы я не знала, что могу Вам довериться, я бы не позволила убедить себя в своей любви к Вам. Он нахмурился.
— Так Вы любите только потому, что доверяете мне?
— Да.
Он какое-то время смотрел на меня, о чем-то размышляя.
— Скажите, дорогая моя, могли бы Вы любить и восхищаться человеком, зная, что он лжец?
Пристальность его взгляда и странность вопроса заставили меня замолчать. Это было благословенное молчание, ибо ответ, который уже был готов сорваться с моих губ, только убедил бы его в том, в чем он был уверен: ни одна уважающая себя образованная женщина не смогла бы полюбить такого человека.
Но такой ответ был не для него — не для того, кто менял маски как рубашки каждое утро и держал своих знатных друзей на расстоянии вытянутой руки по причине, известной только ему одному. Обретя голос, я старалась быть осторожной в выражениях.
— Все мы в какой-то степени вынуждены иногда лгать. Иногда, чтобы сохранить достоинство или…
— Я говорю не о той лжи, которая необходима для жизни в обществе. Могли бы Вы полюбить человека, сама жизнь которого есть. ложь? Человека, который придумал себя? Каждый шаг которого направлен на то, чтобы выдать себя за того, кем он не является на самом деле? — Он схватил меня за плечи и тряхнул так, словно хотел вытрясти из меня правду. — Ответьте, могли бы Вы любить такого человека? Конечно, нет. И ни одна женщина не смогла бы, если только она не законченная дура.
— Если Вы имеете в виду себя, то я абсолютно уверена, что, если Вы даже говорите неправду, на то есть резонные основания. В основе лежат благородные побуждения.
— Благородство, — он иронически усмехнулся. — Благородство — роскошь, которую я не могу себе позволить. Если я лгу, то только по необходимости. Чтобы выжить. Сохранить то немногое, что мне дорого.
— Но это и есть благородная цель, — сказала я, едва преодолевая сухость во рту.
Он разразился диким смехом.
— Я тоже раньше так думал или, по крайней мере, старался себя в этом уверить.
— Каждый человек, обладающий твердыми принципами с этим согласится.
Он снова расхохотался.
— В теории легко верить в принципы, даже позволять им влиять на Ваши решения. Но, если Вы видите эти воплощенные в конкретные формы решения каждое утро, не успев встать с постели, если они преследуют Вас, чем бы Вы ни занимались, и являются кошмарами во сне, Вы начинаете задавать себе вопрос, какого черта Вам все это нужно. Не из страха ли перед общественным мнением Вы строите из себя благородное существо и соблюдаете подобие нормальной жизни.
Он нервно ходил взад и вперед по кабинету широкими шагами и внезапно остановился у окна. Приподняв штору, он посмотрел в туман. Я заметила, куда он смотрел. Не было сомнений — это были руины.
— Что там? — прошептала я. — Что кроется в этом замке, что так угнетает Вас?
Он вздрогнул и обернулся.
— Что за чушь? Неужели нельзя посмотреть на свое собственное поместье, чтобы не вызвать кривотолков?
— Не делайте из меня дурочку. Можете лгать всему миру, только не мне. В этом нет необходимости.
— Вы не в таком положении, чтобы делать подобные заявления.
— Ради всего святого, скажите мне, — воскликнула я, — доверьтесь мне, как Вы хотите, чтобы я Вам доверяла.
— Не могу. Не просите.
— Есть какая-то тайна, которая бросает тень на весь Вульфбернхолл. И она связана с развалинами старого замка.
— Что это Вам в голову взбрело?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
И ждала.
В награду ощутила прикосновение его губ к моим. Это был очень легкий поцелуй, нежный до невозможности. Едва уловимое касание губ, словно мимолетное движение цветка. Было странно сознавать, что такой ершистый человек способен на почти изощренную нежность. Я даже сомневалась, поцеловал ли он меня вообще.
Я открыла глаза, надеясь, что его все еще закрыты. Он смотрел, не скрывая нежной улыбки. Я вопросительно смотрела на него, он на меня, ожидая найти ответ на свой немой вопрос. Что за вопрос, нетрудно было догадаться.
Я улыбнулась.
Довольный, что я не оказываю сопротивления, он обнял меня и снова поцеловал, долгим крепким поцелуем, развеявшим всякие сомнения. Затем он прижался щекой к моему лицу и крепче сжал меня в объятиях.
Я вздохнула и тоже прижалась к нему. Его сильные руки излучали приятное тепло, в его объятиях я испытала непередаваемое блаженство, совсем неправдоподобное. Каждую секунду я ожидала, что сейчас все оборвется и я снова останусь наедине со своим одиночеством, более холодным и печальным, потому что завеса другой жизни уже приоткрылась мне.
Не знаю, сколько прошло времени. Я немного высвободилась, чтобы передохнуть.
— Все в порядке? — прошептал он. Я кивнула.
— Так уж устроен человек. Он может одновременно находиться в чьих-то объятиях, даже принимать поцелуи, но не забывать, что иногда нужно набрать побольше воздуха в легкие, — подразнил он, не разжимая рук.
— Это мой первый поцелуй, — объяснила я, притворившись, что он ошибся в причине моего жеста. — Я еще не знакома с этой процедурой.
Глава 15
Первым опомнился Тристан. Он разжал руки, я неохотно его отпустила, упрекая взглядом за отступление.
— Прости, любовь моя, — прошептал он. — Но я думаю, дальше нам не следует идти без благословления священника.
Я очень удивилась.
— Вы хотите жениться на мне?
— Разве я не говорил, что смогу быть счастлив только рядом с Вами?
— Но Вы не говорили о свадьбе.
— Что еще я мог иметь в виду? Что я сделаю Вас своей любовницей? — он мягко усмехнулся. — Должно быть мне и в самом деле удалось убедить Вас в своей низости.
— Нет, это не так. Ваше поведение иногда приводило меня в замешательство. Но за то время, что я находилась в Вашем доме, Вы проявили ко мне больше доброты.
— Со мной не нужно притворяться, — в голосе чувствовалась мольба. — Что угодно, только не это. Если нужно меня остановить — одного слова достаточно.
— Я этого не хочу.
Легким движением пальца он скользнул по моей шее к подбородку и привлек мое лицо к себе. На этот раз его поцелуи стали более требовательными и жаркими. Одной рукой он крепко держал мою голову, так что даже при всем желании я не смогла бы вырваться, если бы пыталась. С жадностью изголодавшегося зверя он прижал свои губы к моим. Его страсть передалась мне, удивив своей всепоглощающей силой.
Могло ли что-нибудь сравниться с этим моментом?
Существовала ли такая цена, которую не стоило бы заплатить?
Дав себе отрицательный ответ на оба вопроса, я отдалась его поцелуям и возвращала их со страстью, которой в себе даже не предполагала. В порыве чувства мы прижались друг к другу — две одинокие души, увлекаемые ураганом, кружившим по Вульфбернхоллу.
и порядочности, чем я встретила за двенадцать лет жизни в доме сэра Генри, — улыбнулась я. — Если бы я не знала, что могу Вам довериться, я бы не позволила убедить себя в своей любви к Вам. Он нахмурился.
— Так Вы любите только потому, что доверяете мне?
— Да.
Он какое-то время смотрел на меня, о чем-то размышляя.
— Скажите, дорогая моя, могли бы Вы любить и восхищаться человеком, зная, что он лжец?
Пристальность его взгляда и странность вопроса заставили меня замолчать. Это было благословенное молчание, ибо ответ, который уже был готов сорваться с моих губ, только убедил бы его в том, в чем он был уверен: ни одна уважающая себя образованная женщина не смогла бы полюбить такого человека.
Но такой ответ был не для него — не для того, кто менял маски как рубашки каждое утро и держал своих знатных друзей на расстоянии вытянутой руки по причине, известной только ему одному. Обретя голос, я старалась быть осторожной в выражениях.
— Все мы в какой-то степени вынуждены иногда лгать. Иногда, чтобы сохранить достоинство или…
— Я говорю не о той лжи, которая необходима для жизни в обществе. Могли бы Вы полюбить человека, сама жизнь которого есть. ложь? Человека, который придумал себя? Каждый шаг которого направлен на то, чтобы выдать себя за того, кем он не является на самом деле? — Он схватил меня за плечи и тряхнул так, словно хотел вытрясти из меня правду. — Ответьте, могли бы Вы любить такого человека? Конечно, нет. И ни одна женщина не смогла бы, если только она не законченная дура.
— Если Вы имеете в виду себя, то я абсолютно уверена, что, если Вы даже говорите неправду, на то есть резонные основания. В основе лежат благородные побуждения.
— Благородство, — он иронически усмехнулся. — Благородство — роскошь, которую я не могу себе позволить. Если я лгу, то только по необходимости. Чтобы выжить. Сохранить то немногое, что мне дорого.
— Но это и есть благородная цель, — сказала я, едва преодолевая сухость во рту.
Он разразился диким смехом.
— Я тоже раньше так думал или, по крайней мере, старался себя в этом уверить.
— Каждый человек, обладающий твердыми принципами с этим согласится.
Он снова расхохотался.
— В теории легко верить в принципы, даже позволять им влиять на Ваши решения. Но, если Вы видите эти воплощенные в конкретные формы решения каждое утро, не успев встать с постели, если они преследуют Вас, чем бы Вы ни занимались, и являются кошмарами во сне, Вы начинаете задавать себе вопрос, какого черта Вам все это нужно. Не из страха ли перед общественным мнением Вы строите из себя благородное существо и соблюдаете подобие нормальной жизни.
Он нервно ходил взад и вперед по кабинету широкими шагами и внезапно остановился у окна. Приподняв штору, он посмотрел в туман. Я заметила, куда он смотрел. Не было сомнений — это были руины.
— Что там? — прошептала я. — Что кроется в этом замке, что так угнетает Вас?
Он вздрогнул и обернулся.
— Что за чушь? Неужели нельзя посмотреть на свое собственное поместье, чтобы не вызвать кривотолков?
— Не делайте из меня дурочку. Можете лгать всему миру, только не мне. В этом нет необходимости.
— Вы не в таком положении, чтобы делать подобные заявления.
— Ради всего святого, скажите мне, — воскликнула я, — доверьтесь мне, как Вы хотите, чтобы я Вам доверяла.
— Не могу. Не просите.
— Есть какая-то тайна, которая бросает тень на весь Вульфбернхолл. И она связана с развалинами старого замка.
— Что это Вам в голову взбрело?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72