Ночью я плохо спала и утром встала в плохом настроении. С ужасом подумала о встрече с лордом Вульфберном, но решила, что верну ему гребни, не откладывая на другой день.
Посмотревшись в зеркало, я остервенело закрутила привычный узел на затылке и затянула спускавшиеся на лоб завитки с такой силой, что заболела кожа у корней волос.
Открыв платяной шкаф, выбрала самое невзрачное платье и была очень огорчена, когда убедилась, что оно не прибавило мне авторитетного вида. Оно было слишком женственным и слишком нежного цвета. Оставалось надеть черное траурное; но это означало бы расстроить Клариссу. Пришлось оставить то, в котором я была, и утешиться мыслью, что другие в данной ситуации были бы еще хуже.
В учебной комнате я появилась поздно и в плохом настроении. Кларисса что-то чертила, сосредоточенно склонившись над альбомом, выпятив губки от напряжения. Рука ее, зажав грифель, короткими быстрыми движениями скользила по странице.
— Доброе утро, Кларисса, Матильда, — сказала я. Мне казалось, что она слышала, как я зашла, но при звуках моего голоса она вскочила и поспешно закрыла альбом, чтобы скрыть набросок.
— Ты не хочешь показать мне рисунок? — спросила я, стараясь не высказывать особого интереса. — Раньше ты не прятала от меня свои работы.
Она колебалась.
— Не стоит, если сомневаешься. Она сосредоточенно думала.
— Это Матильда не хочет, чтобы я показывала, — сказала она с неохотой.
— Значит, нужно спросить разрешение у Матильды, если ты все-таки хочешь показать мне альбом.
Я ожидала, что она начнет шептать на ухо кукле, потом сделает вид, что слушает ее ответ, но она продолжала сидеть за столом, болтая ногами и опустив глаза, так похожие на глаза отца.
— Можешь просто описать свой рисунок, я смогу представить его себе.
Она решительно отказалась, что меня еще больше удивило, так как она никогда не была упрямым ребенком.
Тут же поняв, что отказ может обидеть меня, она сказала:
— Это секрет. Его знаем только Матильда и я. Мы дали друг другу обещание, что никому не скажем, но это было до Вашего приезда, Джессами.
Я улыбнулась.
— Матильда сказала тебе, что мне можно доверять?
— Она сказала, что мы можем нарисовать картину, это ведь не то же самое, что рассказать.
— Нет, конечно, — подтвердила я, уверенная, что именно это ей хотелось услышать.
Кларисса кивнула.
— Я тоже так думала, но…
Машинально она наклонилась ближе ко мне. Ей отчаянноч хотелось о чем-то рассказать, но она не решалась легко расстаться с тайной, которую хранила долгое время. На лице была написана напряженная внутренняя борьба, пальцы ее нервно теребили альбом. Я не могла позволить ей находиться в таком состоянии, зная, что оно может плохо отразиться на ее здоровье.
— Не волнуйся, покажешь в другой раз, когда захочешь. А теперь вымой руки и начнем заниматься.
Она охотно согласилась и выбежала из комнаты, облегченно вздохнув; это напомнило о моем вчерашнем бегстве из гостиной. Я дала себе молчаливое обещание не ставить ее больше в такое положение, как бы глубоко ни была уверенность, что она должна довериться мне.
Конечно, можно было самой посмотреть в альбом, но это означало обмануть ее доверие. Это могло принести больше вреда, чем пользы. Я решила, что нужно сохранять терпение. Терпение и решимость. Мне это всегда удавалось.
Через несколько минут Кларисса вернулась с чисто вымытыми руками, если не считать серых полосок под ногтями. Она весело сказала: «Доброе утро», словно мы еще не виделись с утра, и заняла свое место.
Я вспомнила, что она ни разу не спросила о Пенгли после нашего недавнего визита. Уже во второй раз я убедилась — она может забывать то, чего не хочет помнить. Эта способность мне показалась несколько странной для ребенка. В конечном итоге такая привычка могла в дальнейшем принести вред.
Но во время занятий Кларисса была более внимательна, чем я. Я даже подозревала, что она очень удивилась, слыша, как я несколько раз запнулась посреди предложения и не всегда могла расслышать ее вопрос.
— Вы нездоровы, Джессами? — спросила она, когда я снова забыла, чем мы занимались.
— Нет, я чувствую себя хорошо — заверила я.
— Вы выглядите не так, как обычно, — продолжала она. — Я подумала об этом, когда Вы пришли, и теперь…
— Что теперь?
— Вы кажетесь… — она не могла найти нужное слово.
— Озабоченной, — подсказала я. — Это значит, что я думаю о чем-то другом.
Она кивнула.
— Наверное, ты права. Но тебя это не должно беспокоить. Я же здорова.
— Мне не хотелось бы, чтобы Вы заболели. Вспомнила ли она мать в эту минуту? Я улыбнулась и постаралась отогнать навязчивые мысли, которые отвлекали меня от работы.
— Не волнуйся. Я даже не помню, когда болела еще чем-нибудь, кроме простуды.
— И Вы не покинете меня?
Ее вопрос поразил меня. Мне не приходило в голову, что она объяснила мое состояние тем, что мне не нравится жить в Холле.
— Дорогая Кларисса, разве я не дала обещание, что никогда не сбегу из этого дома? Ты должна мне верить.
— Я думала, что Вы разозлились на меня.
— Почему я должна была злиться?
Она вздохнула и несколько расслабилась. Очевидно, мое искреннее удивление успокоило ее подозрение.
— Даже если бы ты меня чем-то огорчила, я бы попыталась побеседовать с тобой, а не пускаться в бегство.
Глазки ее забегали, я наклонилась и поцеловала ее в щеку.
— Ну, хватит заниматься ерундой. Мэри скоро принесет второй завтрак и может подумать, что я тебя ругала.
— И скажет папа.
— И нам обеим достанется.
Она хихикнула: он никогда ее не бранил.
— Почему ты решила, что я недовольна тобой? — спросила я, видя, как румянец вернулся на ее щечки и глаза снова оживленно засияли.
Она бросила взгляд на альбом, который еще лежал на столе возле доски.
— Я собиралась показать Вам, правда, собиралась.
— Я знаю.
Ее нижняя губка задрожала, но она все же улыбнулась и, схватив альбом, сунула его мне в руки. Так как я не сразу его открыла, она снова забрала его и стала листать страницы, пока не нашла то, что искала.
Я посмотрела на рисунок, пытаясь понять, что на нем изображено. Кларисса не обладала художественными способностями, свойственными некоторым детям ее возраста. Но она явно изобразила окно. Оно было высокое и узкое, пересеченное линиями, видимо, обозначавшими перекладины рам. По одну сторону окна сидели две скрюченные фигуры, одна сжимала другую. Я поняла, что это должно было обозначать Клариссу, державшую в руках Матильду.
По другую сторону окна было изображено что-то неясное, но тоже похожее на человеческую фигуру. Мужскую или женскую — разобрать было невозможно. Она была нарисована в более светлом цвете, чем первые две, и контуры ее были нечеткими.
Но в целом фигура производила страшное впечатление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72