Вы полагаете, что он неуравновешен, не отвечает за свои поступки?
— Как его деда? Да-да. Теперь я припоминаю. Я ведь как-то об этом забыл. Ну, тут можно не беспокоиться. Нездоровье его деда не имело ничего общего с болезнями мозга. Проще говоря, он был похотливым старым козлом, и его неразборчивость в связях и довела его до беды. Он был болен, и болезнь его была вызвана трепонемой паллидум . Возможно, что за то время, что ты пробыла в Оуксе, ты видела и такие случаи?
— Но Тревор сказал…
— Я прекрасно знаю, что мог сказать Тревор. Конечно, семья не признается в этом — видишь ли, признаваться в подобных вещах неприятно и даже немыслимо. Но я как раз тот врач, кто диагностировал болезнь. К тому же присутствовал при подписании документов, был свидетелем, когда несколько членов семьи Уиндхэм помещали старика в лечебницу Сент-Мэри.
Он снова поворошил угли в камине, давая мне время переварить эту новую для меня информацию. Потом сел на место и продолжил:
— Было настоящим подвигом передать пэрство покойного лорда Малхэма кому-то из наследников. Пришлось подписывать горы документов, выслушивать многочисленных свидетелей.
— Свидетелей?
— Конечно. Должно было быть заслушано не менее двадцати свидетелей, чтобы признать факт, не вызывающий ни малейшего сомнения в том, что злополучная жертва этого процесса умственно неполноценна и более не способна вести нормальный образ жизни, а главное, рационально мыслить.
— Но ведь вы говорите, что причина его болезни — трепонема?
— Вне всякого сомнения. Он страдал от этой болезни долгие годы — лихорадка, потеря веса и наконец нервный срыв. Я так понимаю, что в последние дни жизни он был поражен атаксией .
— Вот как, — ответила я, совершенно неспособная что-либо добавить. Я хранила мрачное молчание несколько минут, прежде чем заговорила снова: — Вы говорите, что, для того чтобы запереть человека в Сент-Мэри, нужны свидетели? В таком случае, я думаю, что чем больше людей видели жертву болезни в состоянии бреда, тем вероятнее, что он будет помещен в лечебницу? Так, черт побери?
Я схватила свой плащ и рванулась к двери, крикнув на ходу:
— Всего доброго, Брэббс! Доброй ночи!
Я вернулась в Уолтхэмстоу, но не стала заходить в дом. Вместо этого я отправилась по тропинке через сад в обход замерзшего пруда, позади собачьих будок, и, миновав это все, оказалась перед небольшим коттеджем Джима.
Я постучала.
— Я уже сказал, — услышала я грубый голос, — что не видел его светлости, так что проваливайте.
— Джим! — Я постаралась говорить тихо, чтобы не привлекать ненужного внимания. — Это Ариэль! Мне хотелось бы поговорить с вами…
Дверь приотворилась на дюйм или два. Увидев обросшее седой щетиной лицо Джима, глядящее на меня из темной комнаты, я улыбнулась и сказала, не пытаясь хитрить:
— Он, я думаю, здесь. Разрешите мне войти?
— Впусти ее, — послышался из комнаты голос милорда.
Ободренная его словами, я робко вошла. Лорд Малхэм сидел, освещаемый трепетным огоньком свечи, с кружкой какого-то напитка, в котором по запаху я распознала подогретое вино с пряностями. С его плеч свисало тяжелое одеяло.
— Возьми у нее плащ, — обратился он к Джиму. Джим снял с меня плащ и, прежде чем положить его на стул у огня, хорошенько встряхнул.
— Добро пожаловать в мое скромное жилище, мисс Ариэль, — сказал он.
Я оглядела приятную, но пустоватую комнату. Коттедж был, без сомнения, старым, если судить по остаткам каминной полки в центре комнаты. Но много лет назад домик перестроили и открытый очаг заменили камином с каменной трубой.
— Возможно, мисс Рашдон захочет выпить вина, — сказал Николас.
Джим поспешил выполнить распоряжение хозяина.
Поднеся кружку ко рту, Николас сказал:
— Вы пришли умаслить меня и заставить вернуться домой, мисс Рашдон?
— Нет, сэр.
— Значит, чтобы убедить меня в том, что я сумасшедший.
— Нет.
— Возможно, вам нравится бродить ночью на холоде в легком плаще?
— Сэр, — сказала я, — эта одежда — все, что у меня есть.
— Весьма прискорбно. Мы должны что-то сделать для вас.
— Это означает, что вы хотите прибавить мне жалованье?
— Нет. — Николас помолчал, потом предложил: — Идите сюда и сядьте рядом со мной.
К моему смущению, он пристально смотрел на меня темными прищуренными глазами и хмурился.
— Внезапно вы настроились против меня? Возможно, теперь вы убедились, что я безумец?
— Безумец — слишком сильное слово, милорд. Мне кажется, оно звучит слишком мрачно.
— Ах! А как насчет сумасшедшего, умалишенного, слабоумного, психа, идиота? А?
— Слово «идиот» означает отсутствие умственных способностей. А у вас с этим все в порядке.
— Ну, тогда, может быть, вы назовете меня чудаком, странным человеком.
Кивнув головой, я сказала:
— Да, это, пожалуй, подходит больше. Одарив меня улыбкой, он поднял кружку, салютуя, и сказал:
— В таком случае с этой минуты мы будем считать меня чудаком.
Джим подал мне кружку пряного вина. Я грела пальцы о кружку, держа ее в обеих руках. Но не села рядом с милордом Уиндхэмом. По правде говоря, я не доверяла себе, я боялась сесть так близко к нему. То, что он так внимательно, так оценивающе оглядывал меня, сбивало с толку и действовало мне на нервы.
Должно быть, Джим заметил мои колебания, потому что торопливо взял вилы и грабли со скамеечки рядом со мной и положил их на пол за моей спиной.
— А теперь, мисс, присядьте и согрейтесь как следует. Мне надо кое-что сделать, а, кроме меня, милорду здесь поговорить не с кем. Пока милорд не пришел, я был здесь один-одинешенек.
Николас поднял кружку с вином и продекламировал:
И если праздно на склоне дня
Усядется твой супруг у огня,
Возьмет он шило, грабли и вилы,
Над ними трудится что есть силы,
Над ними колдует и их полирует.
Поставив со стуком свою кружку, Джим присоединился к декламации:
Ярмо и вилы, и грабли готовь,
Не бойся бейлифа,
Пусть смотрит на них,
Пусть бродит рядом,
Не дрогни под взглядом,
Потом на досуге
И вилы, и плуги
Ты будешь держать
И полировать
На склоне дня
В тиши у огня!
— Ха! — воскликнули они в один голос и, откинув назад головы, опорожнили свои кружки.
Я рассмеялась, находя их поведение по-мальчишески озорным.
Отерев губы тыльной стороной руки, Николас оттолкнул свой стул и подошел ко мне.
— О, Джимми, посмотри! «Смех ее как музыка…» Правда, я еще ни разу не слышал… как она смеется… а может быть, и слышал. Не могу вспомнить.
Они снова разразились смехом. И я подумала:
«Боже, теперь их не оторвешь от кружек!» Николас снова опустился на стул, хлопнул себя по колену и сказал:
— Идите сюда, мисс Рашдон, и сядьте рядом. А то вы сидите там, неподвижная и молчаливая, как сфинкс. Неужели вы никогда не видели человека, наслаждающегося выпивкой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
— Как его деда? Да-да. Теперь я припоминаю. Я ведь как-то об этом забыл. Ну, тут можно не беспокоиться. Нездоровье его деда не имело ничего общего с болезнями мозга. Проще говоря, он был похотливым старым козлом, и его неразборчивость в связях и довела его до беды. Он был болен, и болезнь его была вызвана трепонемой паллидум . Возможно, что за то время, что ты пробыла в Оуксе, ты видела и такие случаи?
— Но Тревор сказал…
— Я прекрасно знаю, что мог сказать Тревор. Конечно, семья не признается в этом — видишь ли, признаваться в подобных вещах неприятно и даже немыслимо. Но я как раз тот врач, кто диагностировал болезнь. К тому же присутствовал при подписании документов, был свидетелем, когда несколько членов семьи Уиндхэм помещали старика в лечебницу Сент-Мэри.
Он снова поворошил угли в камине, давая мне время переварить эту новую для меня информацию. Потом сел на место и продолжил:
— Было настоящим подвигом передать пэрство покойного лорда Малхэма кому-то из наследников. Пришлось подписывать горы документов, выслушивать многочисленных свидетелей.
— Свидетелей?
— Конечно. Должно было быть заслушано не менее двадцати свидетелей, чтобы признать факт, не вызывающий ни малейшего сомнения в том, что злополучная жертва этого процесса умственно неполноценна и более не способна вести нормальный образ жизни, а главное, рационально мыслить.
— Но ведь вы говорите, что причина его болезни — трепонема?
— Вне всякого сомнения. Он страдал от этой болезни долгие годы — лихорадка, потеря веса и наконец нервный срыв. Я так понимаю, что в последние дни жизни он был поражен атаксией .
— Вот как, — ответила я, совершенно неспособная что-либо добавить. Я хранила мрачное молчание несколько минут, прежде чем заговорила снова: — Вы говорите, что, для того чтобы запереть человека в Сент-Мэри, нужны свидетели? В таком случае, я думаю, что чем больше людей видели жертву болезни в состоянии бреда, тем вероятнее, что он будет помещен в лечебницу? Так, черт побери?
Я схватила свой плащ и рванулась к двери, крикнув на ходу:
— Всего доброго, Брэббс! Доброй ночи!
Я вернулась в Уолтхэмстоу, но не стала заходить в дом. Вместо этого я отправилась по тропинке через сад в обход замерзшего пруда, позади собачьих будок, и, миновав это все, оказалась перед небольшим коттеджем Джима.
Я постучала.
— Я уже сказал, — услышала я грубый голос, — что не видел его светлости, так что проваливайте.
— Джим! — Я постаралась говорить тихо, чтобы не привлекать ненужного внимания. — Это Ариэль! Мне хотелось бы поговорить с вами…
Дверь приотворилась на дюйм или два. Увидев обросшее седой щетиной лицо Джима, глядящее на меня из темной комнаты, я улыбнулась и сказала, не пытаясь хитрить:
— Он, я думаю, здесь. Разрешите мне войти?
— Впусти ее, — послышался из комнаты голос милорда.
Ободренная его словами, я робко вошла. Лорд Малхэм сидел, освещаемый трепетным огоньком свечи, с кружкой какого-то напитка, в котором по запаху я распознала подогретое вино с пряностями. С его плеч свисало тяжелое одеяло.
— Возьми у нее плащ, — обратился он к Джиму. Джим снял с меня плащ и, прежде чем положить его на стул у огня, хорошенько встряхнул.
— Добро пожаловать в мое скромное жилище, мисс Ариэль, — сказал он.
Я оглядела приятную, но пустоватую комнату. Коттедж был, без сомнения, старым, если судить по остаткам каминной полки в центре комнаты. Но много лет назад домик перестроили и открытый очаг заменили камином с каменной трубой.
— Возможно, мисс Рашдон захочет выпить вина, — сказал Николас.
Джим поспешил выполнить распоряжение хозяина.
Поднеся кружку ко рту, Николас сказал:
— Вы пришли умаслить меня и заставить вернуться домой, мисс Рашдон?
— Нет, сэр.
— Значит, чтобы убедить меня в том, что я сумасшедший.
— Нет.
— Возможно, вам нравится бродить ночью на холоде в легком плаще?
— Сэр, — сказала я, — эта одежда — все, что у меня есть.
— Весьма прискорбно. Мы должны что-то сделать для вас.
— Это означает, что вы хотите прибавить мне жалованье?
— Нет. — Николас помолчал, потом предложил: — Идите сюда и сядьте рядом со мной.
К моему смущению, он пристально смотрел на меня темными прищуренными глазами и хмурился.
— Внезапно вы настроились против меня? Возможно, теперь вы убедились, что я безумец?
— Безумец — слишком сильное слово, милорд. Мне кажется, оно звучит слишком мрачно.
— Ах! А как насчет сумасшедшего, умалишенного, слабоумного, психа, идиота? А?
— Слово «идиот» означает отсутствие умственных способностей. А у вас с этим все в порядке.
— Ну, тогда, может быть, вы назовете меня чудаком, странным человеком.
Кивнув головой, я сказала:
— Да, это, пожалуй, подходит больше. Одарив меня улыбкой, он поднял кружку, салютуя, и сказал:
— В таком случае с этой минуты мы будем считать меня чудаком.
Джим подал мне кружку пряного вина. Я грела пальцы о кружку, держа ее в обеих руках. Но не села рядом с милордом Уиндхэмом. По правде говоря, я не доверяла себе, я боялась сесть так близко к нему. То, что он так внимательно, так оценивающе оглядывал меня, сбивало с толку и действовало мне на нервы.
Должно быть, Джим заметил мои колебания, потому что торопливо взял вилы и грабли со скамеечки рядом со мной и положил их на пол за моей спиной.
— А теперь, мисс, присядьте и согрейтесь как следует. Мне надо кое-что сделать, а, кроме меня, милорду здесь поговорить не с кем. Пока милорд не пришел, я был здесь один-одинешенек.
Николас поднял кружку с вином и продекламировал:
И если праздно на склоне дня
Усядется твой супруг у огня,
Возьмет он шило, грабли и вилы,
Над ними трудится что есть силы,
Над ними колдует и их полирует.
Поставив со стуком свою кружку, Джим присоединился к декламации:
Ярмо и вилы, и грабли готовь,
Не бойся бейлифа,
Пусть смотрит на них,
Пусть бродит рядом,
Не дрогни под взглядом,
Потом на досуге
И вилы, и плуги
Ты будешь держать
И полировать
На склоне дня
В тиши у огня!
— Ха! — воскликнули они в один голос и, откинув назад головы, опорожнили свои кружки.
Я рассмеялась, находя их поведение по-мальчишески озорным.
Отерев губы тыльной стороной руки, Николас оттолкнул свой стул и подошел ко мне.
— О, Джимми, посмотри! «Смех ее как музыка…» Правда, я еще ни разу не слышал… как она смеется… а может быть, и слышал. Не могу вспомнить.
Они снова разразились смехом. И я подумала:
«Боже, теперь их не оторвешь от кружек!» Николас снова опустился на стул, хлопнул себя по колену и сказал:
— Идите сюда, мисс Рашдон, и сядьте рядом. А то вы сидите там, неподвижная и молчаливая, как сфинкс. Неужели вы никогда не видели человека, наслаждающегося выпивкой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86