Каломель — препарат ртути, широко использовавшийся в медицинских целях.
— Да, обычно два раза в неделю.
— Она страдала от болей?
— О да, и он давал ей лауданум, чтобы снять боль. — Понизив голос, мистер Дикс добавил: — Может быть, он и не такой хороший врач, как док Брэббс, но у него доброе сердце, и он старается облегчить страдания пациентов.
Отворив дверь, он обмотал шею шарфом, закрыв им уши, и вышел на солнечный свет. Я прошла немного вместе с ним и бросила взгляд на деревья, стоявшие по краю сада. В первый раз после инцидента на кладбище я подумала о той ночи, когда шла по следам в гущу этих деревьев. Слегка потрогав шишку на затылке, полученную при падении, я вернулась в дом.
Ребенок все еще кричал и извивался на коленях матери, когда я подошла к Тревору и Адриенне, и услышала, как он сказал:
— У меня нет времени спорить с тобой, Адриенна. Повторяю тебе ради твоего же блага — держись от него подальше. Встреча с ним только расстроит тебя.
— Это расстроит меня не больше, чем я уже расстроена, — ответила Адриенна. Она бросила взгляд на меня, потом снова обратилась к Тревору: — Я все-таки хотела бы повидать его.
— Тебе не следовало бы оставаться наедине с Ником, Адриенна. Он не отвечает за свои поступки.
— Со мной будет Ариэль. — Она протянула к нему руку: — Пожалуйста, дай мне ключ.
Больной ребенок испустил душераздирающий . Тревор поморщился, покопался в кармане жилета и извлек ключ.
— Если ты заметишь в нем хоть какие-нибудь признаки того, что он становится буйным…
— Тогда мы уйдем.
Она взяла меня за руку, и мы вышли из кабинета. Однако, оказавшись в коридоре, а потом на лестнице, Адриенна уже не производила впечатления отважной и уверенной.
— Боюсь, я не способна на это. Идите к нему одна.
Я решительно протянула руку за ключом.
— О, я этого не вынесу, — пробормотала она, закрывая лицо руками.
— Вы можете остаться в коридоре. Дайте мне ключ, пожалуйста.
— Но что, если он станет буйным?
— Не станет.
— Но…
Я повернулась к ней.
— Он не безумец. Я отказываюсь верить этому. Возможно, он запутался. Возможно, сердит. Может быть, напуган? Почти наверняка напуган. Но я не сомневаюсь в его здравом уме, как в своем собственном. Пожалуйста, дайте мне ключ. И покончим с этим.
Адриенна вложила его мне в руку, с силой нажав на ладонь.
Я подошла к его двери. Моя рука дрожала, не стану этого отрицать. Не стану отрицать и того что много часов я лежала в тишине своей комнаты вспоминая его лицо, когда он принял меня за Джейн. Какая ненависть засверкала в его глазах! Какое отвращение я услышала в его голосе! Человек, который сжимал руками мое горло, едва ли был тем же самым, что занимался со мной любовью, который был со мной так нежен два года назад.
Я повернула ключ и в следующую минуту оказалась в комнате.
Было около полудня, но в этой отрезанной от мира комнате было темно. Прежде чем шагнуть дальше, мне пришлось подождать, пока мои глаза привыкли к темноте. Это была огромная и пышная комната с высоченными потолками, бархатными драпировками и старинными гобеленами на стенах. Между двумя окнами помещалась резная кровать орехового дерева.
Меня окружило странное безмолвие, тишина, полная ожидания. Кровать была пуста, как и стул перед огромным письменным столом. Только повернувшись, я увидела Николаса. Он сидел в тени на неудобном стуле с жесткой прямой спинкой и наблюдал за мной.
Я вглядывалась в его лицо, ища признаки отчаяния или подавленности. Ничего подобного заметно не было. Поэтому я осторожно приблизилась к нему, стараясь разглядеть в тени его лицо.
— Милорд, — прошептала я, — как вы себя чувствуете?
Николас не ответил.
— Он нас не узнает, — сказала за моей спиной Адриенна. — Он даже не слышит нас.
Я заметила, как расширились его глаза при звуках голоса сестры.
— Он нас слышит, — сказала я.
— Не могу видеть его в столь плачевном состоянии. Что нам делать?
— Лучше не говорить об этом в его присутствии. Вы окажете нам большую услугу, если оставите нас вдвоем.
— Но это невозможно. Тревор сказал…
— Я знаю, что сказал Тревор, — парировала я, поворачиваясь к ней. — Адриенна, ему нужно общество, а не одиночество.
— Все-таки лучше и мне остаться.
— Я предпочла бы, чтобы вы ушли.
— Ладно. Очень хорошо.
Она попятилась к двери, все еще глядя на брата.
— Вы позовете меня, если вдруг понадобится? Я закрыла за ней дверь и заперла ее на ключ. Повернувшись лицом к милорду, я глубоко вздохнула, распрямила плечи и снова приблизилась к нему. В его остекленевшем взгляде, устремленном прямо перед собой, словно он пребывал в летаргическом сне, было что-то очень-очень знакомое.
— Ну вот, — сказала я громко, — что проку сидеть взаперти, как какой-нибудь монах-цистерцианец!.
Наклонившись к нему так, что мое лицо оказалось совсем близко, и опираясь на гнутые подлокотники его стула, я спросила:
— Вы слышите меня? Да, я знаю, что слышите. Можете вы встать?
Я потянула его за отвороты халата, пока наконец он не оказался нетвердо стоящим на ногах передо мной. Заставив его обнять меня за плечи, я принялась водить его по комнате. Наконец, придвинув стул к окну, я посадила Ника на стул, раздвинула тяжелые драпировки и впустила в комнату ослепительный дневной свет.
Николас тотчас же поднял руки к лицу, чтобы защитить глаза от света.
— Вот что получается, когда живешь в пещере, — сказала я.
Потом открыла окно, и холодный ветер ударил ему прямо в лицо.
— Это приведет вас в чувство, — обратилась я к нему.
Я открыла все окна, и в комнате стало так холодно, что я забралась в его постель и завернулась в одеяло, закутавшись до самой шеи.
Я заметила, что он несколько раз посмотрел на меня, и сказала:
Цистерцианцы — члены католического монашеского ордена.
— Если вам холодно, милорд, встаньте и закройте окно. Если свет раздражает ваши глаза, задерните шторы.
Но Николас продолжал сидеть на стуле, хотя тело его сотрясалось от дрожи, а губы посинели.
Тем временем я продолжала говорить. Я долго распространялась об обязанностях врача, главным образом потому, что эта тема всегда меня интересовала. Я сказала ему, что однажды работала в больнице — разумеется, я не стала упоминать Оукс, а также почему я попала в это проклятое место, — я рассказала о том, что мне разрешали помогать в работе самым влиятельным и известным докторам, в том числе и из Лондона. Потом с глуповатой улыбкой я похвасталась, что, вне всякого сомнения, могла бы кое-чему научить Брэббса.
Потом заговорила об Уолтхэмстоу, потому что знала, что мы оба любили это место.
— Я люблю эти темные окна и пруды, в которых отражается серое зимнее небо. Я люблю грачей и галок, гнездящихся в соломенных крышах деревенских домов. Я люблю каждую овечку и каждого ягненка, пасущегося на здешних лугах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86