Ей хотелось верить, что он смог бы что-нибудь изменить и им не пришлось бы расставаться. Но она знала, что это лишь пустые надежды, и потому не сказала своему мужу ни слова.
— У меня ноги болят. Я хочу, чтобы ты перед сном растер их душистым маслом.
Дэйн рассмеялся. Он понес ее в дом, обойдя большую залу по боковому проходу, а потом они стали подниматься по ступеням крутой лестницы. Вокруг была непроницаемая темнота, но Дэйн отлично знал дорогу. Глориане подумалось, что он провел в Кенбрук-Холле немало времени, прежде чем отправиться воевать с турками.
— Какая ты избалованная, — заметил он. — Пора взять тебя в свои руки, иначе скоро ты наденешь на меня ошейник, и мне придется плясать под твою дудку, как дрессированной обезьянке.
Глориана положила руку ему на грудь, чувствуя под своими пальцами ровное биение его сердца.
— Я всегда буду любить тебя, — прошептала она.
Они уже поднялись до верхней галереи. Дэйн внезапно опустил ее на ноги и, схватив за плечи, привлек к себе.
— В твоих словах звучит грусть. Что это значит, миледи? — встревоженно спросил он, заглядывая в ее ясные глаза.
Глориана протянула руку и нежно дотронулась до его губ. Полная луна светила ему в спину, поэтому лицо оставалось в тени, и Глориана не могла видеть его выражения.
— Я буду любить тебя до скончания своих дней и даже после, если только такое возможно, — сказала она.
Дэйн ласково взял ее за подбородок, приподняв лицо навстречу лунному свету. Глориана молилась, чтобы он не догадался о том, что был прав, что своими словами она прощалась с ним и, возможно, навсегда.
— Я люблю тебя, Глориана, — прошептал он.
А потом он поцеловал ее. Глориана не могла не ответить на его поцелуй.
— А что Мариетта? — спросила она немного погодя. — Мы ведь еще не разговаривали с тех пор, как ты беседовал с ней во дворе.
Дэйн взял ее за руку и повел за собой. Он шагал по длинной галерее так уверено, будто она была озарена светом тысяч свечей, а не слабым серебристым светом луны, едва пробивающимся сквозь высокие узкие окна.
— Мадемуазель решила остаться в аббатстве сестры Маргарет, — ответил он.
— Но я думала… я думала, ей нравится Эдвард…
— Несколько лет Эдвард будет занят совсем другим, он будет воевать, — ответил Дэйн. — К тому же он еще не готов к женитьбе.
Они карабкались вверх и вверх по ступеням крутой винтовой лестницы, и Глориана, задохнувшись, пожалела, что Дэйн не взял ее на руки.
— Что ты хочешь этим сказать? Эдвард будет воевать? Он что, уезжает? Признаюсь, я считала, что он в конце концов откажется от своих амбиций.
— Ему не придется никуда уезжать, — остановившись, ответил Дэйн, и пальцы его больно сжали руку Глорианы. — Люди Мерримонта дотла сожгли одну из наших деревень.
Глориана прислонилась к каменной стене. Во всех сегодняшних разговорах она не уловила даже намека на эту ужасную новость.
— И Гарет со своими солдатами собираются мстить?
Дэйн сжал зубы, и от его последующих слов Глориана похолодела.
— Не только Гарет, но и я со своими людьми. Такие злодеяния не останутся безнаказанными.
Глориана едва устояла на ногах.
— Что ты собираешься делать, Дэйн? — надломленным голосом прошептала она. — Совершить ответный набег на одну из его деревень? Неужели в отместку Мерримонту ты заставишь страдать ни в чем не повинных людей?
Дэйн практически силой втащил Глориану в верхнюю комнату и захлопнул тяжелые двери, прежде чем повернуться к ней. Глориана стояла, опершись рукой на стол, слегка дрожа и широко раскрыв свои прекрасные глаза.
Кенбрук устремил на нее пламенный взгляд. Пламя, горевшее в жаровне, бросало кровавые отблески на его точеное лицо.
— Неужели ты считаешь меня таким чудовищем, Глориана? Неужели ты хоть на мгновение могла подумать, что я способен на подобное злодеяние?
Глориана вздохнула.
— Воина всегда приносит с собой разрушения, — произнесла она извиняющимся тоном. — Вытаптываются поля, сжигаются хижины, гибнут крестьяне и горожане. Не важно, какому господину они служат, но они всегда страдают больше всего.
— Мы не станем воевать ни с кем, кроме самого Мерримонта и его солдат, — сказал Дэйн ледяным тоном.
Глориана вздохнула еще раз и опустилась на стул. Темница превратилась в уютную, чисто прибранную и хорошо освещенную комнату. Кровать была заново застелена чистым бельем, рядом стояла свежая ароматизированная вода для умывания, и лежали приготовленные на завтра платья.
Глориана с грустью подумала о том, проснется ли она завтра в этой же комнате.
— Прости меня, — сказала она ласково. — Я не сомневаюсь в твоей чести и знаю, что от твоей руки не пострадают невинные.
Дэйн снял камзол, но остался в рубашке и штанах. Он подошел к ночному столику возле кровати и достал из ящика небольшой флакон. К тому моменту вспышка гнева уже прошла, и в его глазах Глориана читала только нежность.
Он пододвинул один из стульев поближе к кровати и сел на него, положив ногу Глорианы к себе на колено. Аккуратно сняв с нее туфельку, он принялся растирать ей ступню. Глориана ахнула от неожиданности.
— Я это сказала в шутку, милорд, — торопливо пробормотала она.
Кенбрук ничего не ответил. Из флакона он вылил на ладонь немного золотистого масла и принялся пальцами обеих рук массировать ее правую ступню.
Глориана блаженно вздохнула, закрыла глаза и откинулась на спинку стула.
— Вам приятно, миледи? — поддразнил он.
Глориана чувствовала что-то очень похожее на сексуальное желание, только более духовное, нежели физическое, более возвышенное. — О, — выдохнула она, — даже слишком! Подушечками больших пальцев он втирал в ее кожу душистый бальзам.
— Никакое удовольствие яе может быть «слишком» для тебя, моя милая, — произнес он своим низким чувственным голосом, который заставил Глориану забыть о разговоре с Элейной, о скорой войне с бароном Мерримонтом, обо всем на свете.
Она чувствовала, что тает, как воск, все больше и больше сползая со стула.
— М-м, — протянула она. В этом мире не может быть ни зла, ни страданий, ни печали. Как она ошибалась, думая так…
Кенбрук рассмеялся и поставил к себе на колени другую ее ногу. Глориана вздрогнула и открыла глаза, когда он снял с нее вторую туфельку.
— Ты словно кошка, греющаяся у огня и потягивающая спинку, — сказал он. — Чтобы привести тебя в хорошее расположение духа, мне достаточно будет только почесать тебя за ушком.
Сердце Глорианы переполнилось любовью к Дэйну, еще более сильной оттого, что она могла потерять его в любую минуту. С нежностью и болью она вглядывалась в освещенное огненными бликами лицо своего мужа.
— Положи меня в свою кровать, — молвила она, — и мы дадим начало новой жизни.
Он продолжал массировать ее ступню.
— Что ж, — ответил он, — такое предложение не лишено приятности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
— У меня ноги болят. Я хочу, чтобы ты перед сном растер их душистым маслом.
Дэйн рассмеялся. Он понес ее в дом, обойдя большую залу по боковому проходу, а потом они стали подниматься по ступеням крутой лестницы. Вокруг была непроницаемая темнота, но Дэйн отлично знал дорогу. Глориане подумалось, что он провел в Кенбрук-Холле немало времени, прежде чем отправиться воевать с турками.
— Какая ты избалованная, — заметил он. — Пора взять тебя в свои руки, иначе скоро ты наденешь на меня ошейник, и мне придется плясать под твою дудку, как дрессированной обезьянке.
Глориана положила руку ему на грудь, чувствуя под своими пальцами ровное биение его сердца.
— Я всегда буду любить тебя, — прошептала она.
Они уже поднялись до верхней галереи. Дэйн внезапно опустил ее на ноги и, схватив за плечи, привлек к себе.
— В твоих словах звучит грусть. Что это значит, миледи? — встревоженно спросил он, заглядывая в ее ясные глаза.
Глориана протянула руку и нежно дотронулась до его губ. Полная луна светила ему в спину, поэтому лицо оставалось в тени, и Глориана не могла видеть его выражения.
— Я буду любить тебя до скончания своих дней и даже после, если только такое возможно, — сказала она.
Дэйн ласково взял ее за подбородок, приподняв лицо навстречу лунному свету. Глориана молилась, чтобы он не догадался о том, что был прав, что своими словами она прощалась с ним и, возможно, навсегда.
— Я люблю тебя, Глориана, — прошептал он.
А потом он поцеловал ее. Глориана не могла не ответить на его поцелуй.
— А что Мариетта? — спросила она немного погодя. — Мы ведь еще не разговаривали с тех пор, как ты беседовал с ней во дворе.
Дэйн взял ее за руку и повел за собой. Он шагал по длинной галерее так уверено, будто она была озарена светом тысяч свечей, а не слабым серебристым светом луны, едва пробивающимся сквозь высокие узкие окна.
— Мадемуазель решила остаться в аббатстве сестры Маргарет, — ответил он.
— Но я думала… я думала, ей нравится Эдвард…
— Несколько лет Эдвард будет занят совсем другим, он будет воевать, — ответил Дэйн. — К тому же он еще не готов к женитьбе.
Они карабкались вверх и вверх по ступеням крутой винтовой лестницы, и Глориана, задохнувшись, пожалела, что Дэйн не взял ее на руки.
— Что ты хочешь этим сказать? Эдвард будет воевать? Он что, уезжает? Признаюсь, я считала, что он в конце концов откажется от своих амбиций.
— Ему не придется никуда уезжать, — остановившись, ответил Дэйн, и пальцы его больно сжали руку Глорианы. — Люди Мерримонта дотла сожгли одну из наших деревень.
Глориана прислонилась к каменной стене. Во всех сегодняшних разговорах она не уловила даже намека на эту ужасную новость.
— И Гарет со своими солдатами собираются мстить?
Дэйн сжал зубы, и от его последующих слов Глориана похолодела.
— Не только Гарет, но и я со своими людьми. Такие злодеяния не останутся безнаказанными.
Глориана едва устояла на ногах.
— Что ты собираешься делать, Дэйн? — надломленным голосом прошептала она. — Совершить ответный набег на одну из его деревень? Неужели в отместку Мерримонту ты заставишь страдать ни в чем не повинных людей?
Дэйн практически силой втащил Глориану в верхнюю комнату и захлопнул тяжелые двери, прежде чем повернуться к ней. Глориана стояла, опершись рукой на стол, слегка дрожа и широко раскрыв свои прекрасные глаза.
Кенбрук устремил на нее пламенный взгляд. Пламя, горевшее в жаровне, бросало кровавые отблески на его точеное лицо.
— Неужели ты считаешь меня таким чудовищем, Глориана? Неужели ты хоть на мгновение могла подумать, что я способен на подобное злодеяние?
Глориана вздохнула.
— Воина всегда приносит с собой разрушения, — произнесла она извиняющимся тоном. — Вытаптываются поля, сжигаются хижины, гибнут крестьяне и горожане. Не важно, какому господину они служат, но они всегда страдают больше всего.
— Мы не станем воевать ни с кем, кроме самого Мерримонта и его солдат, — сказал Дэйн ледяным тоном.
Глориана вздохнула еще раз и опустилась на стул. Темница превратилась в уютную, чисто прибранную и хорошо освещенную комнату. Кровать была заново застелена чистым бельем, рядом стояла свежая ароматизированная вода для умывания, и лежали приготовленные на завтра платья.
Глориана с грустью подумала о том, проснется ли она завтра в этой же комнате.
— Прости меня, — сказала она ласково. — Я не сомневаюсь в твоей чести и знаю, что от твоей руки не пострадают невинные.
Дэйн снял камзол, но остался в рубашке и штанах. Он подошел к ночному столику возле кровати и достал из ящика небольшой флакон. К тому моменту вспышка гнева уже прошла, и в его глазах Глориана читала только нежность.
Он пододвинул один из стульев поближе к кровати и сел на него, положив ногу Глорианы к себе на колено. Аккуратно сняв с нее туфельку, он принялся растирать ей ступню. Глориана ахнула от неожиданности.
— Я это сказала в шутку, милорд, — торопливо пробормотала она.
Кенбрук ничего не ответил. Из флакона он вылил на ладонь немного золотистого масла и принялся пальцами обеих рук массировать ее правую ступню.
Глориана блаженно вздохнула, закрыла глаза и откинулась на спинку стула.
— Вам приятно, миледи? — поддразнил он.
Глориана чувствовала что-то очень похожее на сексуальное желание, только более духовное, нежели физическое, более возвышенное. — О, — выдохнула она, — даже слишком! Подушечками больших пальцев он втирал в ее кожу душистый бальзам.
— Никакое удовольствие яе может быть «слишком» для тебя, моя милая, — произнес он своим низким чувственным голосом, который заставил Глориану забыть о разговоре с Элейной, о скорой войне с бароном Мерримонтом, обо всем на свете.
Она чувствовала, что тает, как воск, все больше и больше сползая со стула.
— М-м, — протянула она. В этом мире не может быть ни зла, ни страданий, ни печали. Как она ошибалась, думая так…
Кенбрук рассмеялся и поставил к себе на колени другую ее ногу. Глориана вздрогнула и открыла глаза, когда он снял с нее вторую туфельку.
— Ты словно кошка, греющаяся у огня и потягивающая спинку, — сказал он. — Чтобы привести тебя в хорошее расположение духа, мне достаточно будет только почесать тебя за ушком.
Сердце Глорианы переполнилось любовью к Дэйну, еще более сильной оттого, что она могла потерять его в любую минуту. С нежностью и болью она вглядывалась в освещенное огненными бликами лицо своего мужа.
— Положи меня в свою кровать, — молвила она, — и мы дадим начало новой жизни.
Он продолжал массировать ее ступню.
— Что ж, — ответил он, — такое предложение не лишено приятности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84