Глаза мужчины были закрыты, веки плотно сжаты.
– Почему? – спросила она с болью. – Почему?
Уильям открыл глаза. Его взгляд был прозрачно-голубым, наполненным внутренней силой, которая поразила девушку в самое сердце.
– Тамсин, – пробормотал он, – верь мне.
– Я верила тебе! – воскликнула она.
– Что?! – закричал Арчи. – Если ты дотронулся до моей дочери… – Он положил свои массивные кулаки на стол.
Уильям молча закрыл глаза. Между его бровей залегла глубокая складка. Тамсин не могла понять, что она означала. Может быть, сожаление? Или раскаяние? Он снова посмотрел на Тамсин.
– Верь мне, – повторил он тихо.
Тамсин стояла, не в силах отвести взгляда от его ясных, честных глаз.
– Тамсин, отойди от него, – приказал Арчи, поднимаясь на ноги.
Катберт и Рэбби подошли к Арчи и встали по обе стороны от него.
– Не доверяй ему, девочка, – предупредил Катберт.
– О, господи… Что мне делать? – Тамсин смотрела на Уильяма, и внутри у нее все клокотало. – Мой отец рассказывает эти ужасные вещи о тебе и Масгрейве, а потом я слышу эту балладу. Ты говоришь, что в ней есть правда. Ты знаешь о плане. Ты ничего не отрицаешь. И теперь ты еще хочешь моего доверия?! – Ее голос сорвался на крик. – Как я могу обещать тебе это?! Боже… Я хочу пообещать тебе только одно: я буду проклинать тебя всю жизнь!
Тамсин резко отвернулась, ее взгляд упал на карты, лежащие на столе. Злость переполняла ее, и она смахнула их вниз, на пол. Карты разлетелись у ее ног, как яркие осенние листья.
– Я хочу знать, – нахмурился Арчи, – что еще ты успела пообещать и отдать этому предателю?
– Ничего! – прокричала она отцу в лицо. – Ничего!!
Тамсин вдруг заметила глиняный кувшин, стоящий на столе. В мгновение ока она подскочила к столу, схватила кувшин, стремительно развернулась и, подняв его высоко над головой, со всей силы грохнула об пол у ног Уильяма. Звук разбившейся глины прокатился по всему холлу, кусочки разлетелись в разные стороны. Остатки вина растеклись по полу, а брызги попали узнику на ноги.
Он молча, не мигая, смотрел на Тамсин. Его веки не дрогнули.
– Милосердный боже! – прошептал Арчи. – Я знаю, что означает разбитый кувшин для цыган.
– Уилл Скотт тоже это знает!
Тамсин развернулась на каблуках и побежала к выходу. Она лихорадочно дергала ручку, стараясь открыть дверь, и никак не могла этого сделать. Ее руки тряслись, отказываясь повиноваться ей. Она слышала, как Уильям окликнул ее по имени, слышала, как ее звал отец. Но Тамсин уже справилась с непослушной ручкой и выскочила из комнаты, с силой захлопнув дверь за своей спиной. Эта сила отражала лишь малую толику горя и ярости, которые бурлили в ней и рвались наружу.
Часть XXVI
Осколки кувшина рассыпались у его ног кусочками его разбитого сердца. Уильям пошевелил черепки ногой и поднял голову. Арчи и его родственники смотрели так, будто он только что сознался в убийстве. А Уильяму казалось, будто убили его самого. Темные пятна вина растеклись под его ступнями, словно пятна крови.
– Она разбила кувшин между вами, – сказал Арчи. – Я не дурак, мне известно, что это значит. У меня была жена-цыганка и цыганская свадьба. Что еще произошло между вами? Говори, негодяй, прямо сейчас, не то умрешь, не сойдя с этого места.
Рука Рэбби потянулась к кинжалу.
Уильям смотрел на веревки, которыми были связаны его запястья, и пытался справиться с дыханием. При виде веревок его желудок всегда сжимался, сердце начинало бешено колотиться. Связанные руки, то, как он сидел посередине комнаты, словно зверь в зверинце, на которого пришли поглядеть зеваки, ощущение полного одиночества и черной, выжженной пустоты в душе – все это казалось таким знакомым! Когда-то давно он вот так же сидел, связанный, отупевший от потери самого близкого человека. Но тогда он был подростком тринадцати лет, не способным полностью осознать, что с ним произошло. Потеря Тамсин, ее доверия и любви оказала на Уильяма такое же разрушительное действие, как смерть отца, как разлука с матерью. На какой-то момент он застыл, не зная, что делать дальше, как выдержать это испытание, и просто тупо смотрел на осколки глины и на лужицы вина, растекшиеся по полу.
Уильям сделал глубокий вдох, потом медленно выдохнул. Ровно, без всяких мыслей и эмоций. Ему нужно было немного времени, чтобы прийти в себя. Он больше не был тем подростком с израненной душой. Он выжил. Он вырос и стал сильнее. Он окреп, несмотря на потери и в то же время благодаря им. Он сможет пережить это снова.
Когда Уильям вошел в холл и услышал, как старик поет балладу, он видел только Тамсин. Она была красива и до боли необходима ему. Он видел страдание в ее глазах и чувствовал ее гнев, направленный на него.
Веревки и обвинения разбередили старые душевные раны, а баллада присыпала их солью. Перед тем как Тамсин разбила вдребезги кувшин, он успел заметить в глазах Арчи боль и разочарование. До этого момента Уильям не понимал, как важно для него уважение Армстронга. Арчи был последней ниточкой, связывающей его с отцом, и Уильяму страстно захотелось сохранить эту ниточку.
Вопросы, обвинения, подозрения, сразу обрушившиеся на него, наложили печать на его уста. Теперь он видел, что был не прав. Он спрятался в свою скорлупу, как привык это делать уже давно, повинуясь инстинкту. Но сейчас в нем заговорила гордость. Единственное, что могло спасти его, – это откровенность. Ничего, кроме правды. Ему нужно было как-то начать. И Уильям понял, что он должен сказать сейчас Арчи Армстронгу, чтобы вернуть его уважение, заслужить его доверие и расположение. Он скажет ему главное.
Уильям поднял голову.
– Арчи Армстронг, – тихо сказал он, – я люблю твою дочь.
Раскрасневшееся лицо Арчи побледнело.
– Ну что ж, хорошо. Только мы оба видели: ты получил от нее от ворот поворот, – ответил Арчи, машинально постукивая пальцами по ножнам.
– Да, – пробормотал Уильям, – я хотел жениться на ней по нашим законам, со священником, но теперь она этого не хочет.
– Ты был сильно занят последние две недели. – Арчи поднял на него тяжелый взгляд зеленых, как и у его дочери, глаз.
– Да, но совсем не так, как ты опасаешься, – сказал Уильям.
Он ждал, что Арчи возмутится, накинется на него, может быть, ударит, но угрюмый гигант молча стоял и в растерянности ерошил пальцами свои нечесаные волосы цвета соломы.
– Ты любишь ее, – повторил Арчи. – Ты любишь ее? – переспросил он.
– Да, люблю, – подтвердил Уильям. Он вздохнул и, подняв связанные руки, провел ладонью по лбу. – Ты даже не представляешь, как сильно я ее люблю, – он опустил руки, глядя на Арчи. – Твоя дочь – источник моих радостей и моих мучений, и это святая правда. Я клянусь тебе в этом.
– Святой спаситель, – пробормотал Арчи, наблюдая за ним, – я тебе верю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
– Почему? – спросила она с болью. – Почему?
Уильям открыл глаза. Его взгляд был прозрачно-голубым, наполненным внутренней силой, которая поразила девушку в самое сердце.
– Тамсин, – пробормотал он, – верь мне.
– Я верила тебе! – воскликнула она.
– Что?! – закричал Арчи. – Если ты дотронулся до моей дочери… – Он положил свои массивные кулаки на стол.
Уильям молча закрыл глаза. Между его бровей залегла глубокая складка. Тамсин не могла понять, что она означала. Может быть, сожаление? Или раскаяние? Он снова посмотрел на Тамсин.
– Верь мне, – повторил он тихо.
Тамсин стояла, не в силах отвести взгляда от его ясных, честных глаз.
– Тамсин, отойди от него, – приказал Арчи, поднимаясь на ноги.
Катберт и Рэбби подошли к Арчи и встали по обе стороны от него.
– Не доверяй ему, девочка, – предупредил Катберт.
– О, господи… Что мне делать? – Тамсин смотрела на Уильяма, и внутри у нее все клокотало. – Мой отец рассказывает эти ужасные вещи о тебе и Масгрейве, а потом я слышу эту балладу. Ты говоришь, что в ней есть правда. Ты знаешь о плане. Ты ничего не отрицаешь. И теперь ты еще хочешь моего доверия?! – Ее голос сорвался на крик. – Как я могу обещать тебе это?! Боже… Я хочу пообещать тебе только одно: я буду проклинать тебя всю жизнь!
Тамсин резко отвернулась, ее взгляд упал на карты, лежащие на столе. Злость переполняла ее, и она смахнула их вниз, на пол. Карты разлетелись у ее ног, как яркие осенние листья.
– Я хочу знать, – нахмурился Арчи, – что еще ты успела пообещать и отдать этому предателю?
– Ничего! – прокричала она отцу в лицо. – Ничего!!
Тамсин вдруг заметила глиняный кувшин, стоящий на столе. В мгновение ока она подскочила к столу, схватила кувшин, стремительно развернулась и, подняв его высоко над головой, со всей силы грохнула об пол у ног Уильяма. Звук разбившейся глины прокатился по всему холлу, кусочки разлетелись в разные стороны. Остатки вина растеклись по полу, а брызги попали узнику на ноги.
Он молча, не мигая, смотрел на Тамсин. Его веки не дрогнули.
– Милосердный боже! – прошептал Арчи. – Я знаю, что означает разбитый кувшин для цыган.
– Уилл Скотт тоже это знает!
Тамсин развернулась на каблуках и побежала к выходу. Она лихорадочно дергала ручку, стараясь открыть дверь, и никак не могла этого сделать. Ее руки тряслись, отказываясь повиноваться ей. Она слышала, как Уильям окликнул ее по имени, слышала, как ее звал отец. Но Тамсин уже справилась с непослушной ручкой и выскочила из комнаты, с силой захлопнув дверь за своей спиной. Эта сила отражала лишь малую толику горя и ярости, которые бурлили в ней и рвались наружу.
Часть XXVI
Осколки кувшина рассыпались у его ног кусочками его разбитого сердца. Уильям пошевелил черепки ногой и поднял голову. Арчи и его родственники смотрели так, будто он только что сознался в убийстве. А Уильяму казалось, будто убили его самого. Темные пятна вина растеклись под его ступнями, словно пятна крови.
– Она разбила кувшин между вами, – сказал Арчи. – Я не дурак, мне известно, что это значит. У меня была жена-цыганка и цыганская свадьба. Что еще произошло между вами? Говори, негодяй, прямо сейчас, не то умрешь, не сойдя с этого места.
Рука Рэбби потянулась к кинжалу.
Уильям смотрел на веревки, которыми были связаны его запястья, и пытался справиться с дыханием. При виде веревок его желудок всегда сжимался, сердце начинало бешено колотиться. Связанные руки, то, как он сидел посередине комнаты, словно зверь в зверинце, на которого пришли поглядеть зеваки, ощущение полного одиночества и черной, выжженной пустоты в душе – все это казалось таким знакомым! Когда-то давно он вот так же сидел, связанный, отупевший от потери самого близкого человека. Но тогда он был подростком тринадцати лет, не способным полностью осознать, что с ним произошло. Потеря Тамсин, ее доверия и любви оказала на Уильяма такое же разрушительное действие, как смерть отца, как разлука с матерью. На какой-то момент он застыл, не зная, что делать дальше, как выдержать это испытание, и просто тупо смотрел на осколки глины и на лужицы вина, растекшиеся по полу.
Уильям сделал глубокий вдох, потом медленно выдохнул. Ровно, без всяких мыслей и эмоций. Ему нужно было немного времени, чтобы прийти в себя. Он больше не был тем подростком с израненной душой. Он выжил. Он вырос и стал сильнее. Он окреп, несмотря на потери и в то же время благодаря им. Он сможет пережить это снова.
Когда Уильям вошел в холл и услышал, как старик поет балладу, он видел только Тамсин. Она была красива и до боли необходима ему. Он видел страдание в ее глазах и чувствовал ее гнев, направленный на него.
Веревки и обвинения разбередили старые душевные раны, а баллада присыпала их солью. Перед тем как Тамсин разбила вдребезги кувшин, он успел заметить в глазах Арчи боль и разочарование. До этого момента Уильям не понимал, как важно для него уважение Армстронга. Арчи был последней ниточкой, связывающей его с отцом, и Уильяму страстно захотелось сохранить эту ниточку.
Вопросы, обвинения, подозрения, сразу обрушившиеся на него, наложили печать на его уста. Теперь он видел, что был не прав. Он спрятался в свою скорлупу, как привык это делать уже давно, повинуясь инстинкту. Но сейчас в нем заговорила гордость. Единственное, что могло спасти его, – это откровенность. Ничего, кроме правды. Ему нужно было как-то начать. И Уильям понял, что он должен сказать сейчас Арчи Армстронгу, чтобы вернуть его уважение, заслужить его доверие и расположение. Он скажет ему главное.
Уильям поднял голову.
– Арчи Армстронг, – тихо сказал он, – я люблю твою дочь.
Раскрасневшееся лицо Арчи побледнело.
– Ну что ж, хорошо. Только мы оба видели: ты получил от нее от ворот поворот, – ответил Арчи, машинально постукивая пальцами по ножнам.
– Да, – пробормотал Уильям, – я хотел жениться на ней по нашим законам, со священником, но теперь она этого не хочет.
– Ты был сильно занят последние две недели. – Арчи поднял на него тяжелый взгляд зеленых, как и у его дочери, глаз.
– Да, но совсем не так, как ты опасаешься, – сказал Уильям.
Он ждал, что Арчи возмутится, накинется на него, может быть, ударит, но угрюмый гигант молча стоял и в растерянности ерошил пальцами свои нечесаные волосы цвета соломы.
– Ты любишь ее, – повторил Арчи. – Ты любишь ее? – переспросил он.
– Да, люблю, – подтвердил Уильям. Он вздохнул и, подняв связанные руки, провел ладонью по лбу. – Ты даже не представляешь, как сильно я ее люблю, – он опустил руки, глядя на Арчи. – Твоя дочь – источник моих радостей и моих мучений, и это святая правда. Я клянусь тебе в этом.
– Святой спаситель, – пробормотал Арчи, наблюдая за ним, – я тебе верю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111