Она не чувствовала больше ничего, только жар его тела, перекатывающиеся под ее ладонями мощные мускулы и настоятельное движение по направлению к…
Ее крики вырывались из груди стремительным крещендо, а затем мир как бы взорвался. Яркий, сверкающий покой снизошел на нее, словно светлые воды горной реки весной омывали ее волна за волной, чистые и обновляющие.
Александр выкрикнул ее имя, и тело его выгнулось дугой. Протяжный стон сорвался с его губ, и он медленно обрушился на нее.
Катарина проснулась от его поцелуя при робком предутреннем свете. Она с готовностью ответила на поцелуй, затем откинулась назад, оставаясь в объятиях Александра.
– Какой же ты негодник, что разбудил меня, – поддразнивая, сказала она, – мне снился восхитительный сон.
Он усмехнулся и снова вероломно ее поцеловал.
– Думаю, это был волшебный сон.
– М-м-м, – согласно промычала она и добавила: – И удивительно мирный, если принять во внимание, каким… энергичным он был.
– Он? Ты хочешь сказать, что видела только один сон? Мне помнится, их было, дай-ка подумать… по крайней мере три.
Она состроила гримасу, а он громко засмеялся и снова ее поцеловал.
– Если бы я не будил тебя каждый…
– Ты? А как насчет меня. Кажется, я могу припомнить даму, предпринявшую восхитительное возбуждающее исследование. – Катарина вспыхнула, затем лукаво улыбнулась. – Твое тело приводит меня в восхищение, – призналась она. – Это именно то, о чем я когда-либо… – Она оборвала себя на половине фразы, вспыхнув еще ярче.
– Когда-либо мечтала? – закончил он за нее. – Моя сладчайшая Кэт, и восхищение и мечта взаимные.
– Правда? – спросила она, снова пускаясь в волнующее путешествие по его телу.
Они занимались любовью медленно, находя все более восхитительную гармонию в соединении своих тел. Когда немного погодя Катарина, еще не вполне пришедшая в себя после их близости, лениво открыла глаза, яркое солнце уже высоко стояло в небе.
Они вернулись в Леве, не разжимая объятий. Катарину тревожило, что подумают о них остальные обитатели особняка, но обнаружила, что ночь, проведенная мужем и женой совместно, не вызвала никаких пересудов. За исключением, разумеется, лукавого подмигивания Луизы, вернувшейся к своему прядению.
Словно в тумане проходили дни. Дом украшался зелеными гирляндами, чтобы предотвратить гибель зимы, а когда наступило Рождество, зажгли святочное полено, и Александр, исполненный чувства долга, выполнил ритуал и принес головешку от святочного полена к каждой жаровне и к каждому камину и зажег можжевельник. Рождественский стол был завален подарками, а глаза Изабо, оправдав ожидание Катарины, ярко засветились при виде платья, привезенного ей из Таузендбурга.
Александр подарил девочке золотую цепочку с медальоном, а потерявшей дар речи Катарине – подходящие под пару цепочку с медальоном большего размера, а наедине вручил ей сорочку из тончайшего батиста. Она же подарила ему новые сапоги.
Старый год сменился новым, но никто не заметил, что на маленькой постели в комнате Изабо больше никто не спал. У Александра вошло в привычку, сидя у огня в маленькой спальне, читать последние донесения курьеров, поступавшие не только из Таузендбурга, но и из Баварии, Гессе-Касселя и Фейндта, в общем из мест, где фон Меклен мог собрать силы и найти союзников.
Сначала Катарина пыталась, сидя поодаль от него, шить или читать «Одиссею», но вскоре они с Александром принимались обсуждать донесения и обмениваться мнениями по поводу привлеченных графов, ландграфов и маркграфов. Она знала многих из них и имела свое мнение по поводу надежности их самих и их армий.
Сейчас, в конце января, Катарина сидела, скрестив ноги, перед камином, окруженная кипой исписанных бумаг.
– Нет, я не согласна, – заявила она Александру, не соскользнувшему, как она, со стула, а сидевшему на его краю, широко расставив ноги и наклонившись вперед, опираясь локтями на колени. – Правительница Гессе-Касселя никогда не объединится с фон Мекленом.
– Подумай сама, Катарина, – принялся убеждать Александр. – Мы имеем дело с женщиной, которая, будучи регентшей, сражается за земли своего сына успешнее, чем любой мужчина. Фон Меклен предоставляет ей возможность обезопасить границы ее земель.
– Фон Меклен добивается у французов если не оружия, то денег, – приводила аргументы Катарина. – Амалия Гессе-Кассельская ненавидит французов! Они захватили ее земли, стали причиной гибели ее супруга…
Александр взял верхнюю бумагу из кипы, лежавшей около его правой ноги, и помахал перед нею.
– И поддержали ее в борьбе против императора за объединение протестантов и католиков.
– Ее поддержали Франция и Швеция! И политические симпатии Гессе-Касселя принадлежат именно Швеции со времени правления ее свекра. Не Франции.
Александр со вздохом откинулся на спинку стула.
– Проклятье, проклятье, проклятье, – бормотал он. – Все они так! За тридцать лет войны каждое княжество, каждое владение маркграфа, каждое графство, каждый город, наверное, полдюжины раз переходили с одной стороны на другую и больше маневрировали в поисках мира, чем войска на полях сражений.
Он выпустил из рук бумагу, и она упала на пол. Катарина подняла лист и в задумчивости взяла его уголок в рот.
– Все завязалось в узел, который нам не распутать. Но, возможно…
Она положила бумагу на место.
– Да?
– Возможно, мы пытаемся идти против ветра, а следовало бы приблизиться с подветренной стороны, как сказал бы Эрнст.
– Не понимаю.
– Мы пытаемся вычислить, кто будет сражаться на стороне фон Меклена или по крайней мере поддержит его. Может, нам следует прикинуть, кто не войдет в коалицию. – Она схватила две стопки и отдала их Александру, затем стала просматривать две другие. – Мы должны выяснить, что некоторые из правителей говорили на мирном конгрессе и, что еще более важно, за что боролись. Курфюрст Трира…
– За мир, – сказал Александр, просматривая стопку бумаг. – Готов пойти на уступки Франции, даже протестантам, ради мира.
Катарина кивнула.
– Хорошо. Тогда он вряд ли вступит в союз с фон Мекленом.
Они быстро просмотрели донесения: Брунсвик, Аугсбург, Оснабрюк, Швабия…
Она бросила взгляд на этот лист и нахмурилась.
– Ты что-нибудь знаешь о Швабии?
Он посмотрел свои записи.
– Приор Адами представляет…
Она покачала головой, и он замолчал.
– Нет, – сказала она. – Все это ничего не значит.
– Катарина, – пробормотал он и ласково провел рукой по ее распущенным волосам.
– Это не имеет отношения к делу, – сказала она, и голос ее чуть заметно дрогнул. Он, ничего не говоря, продолжал гладить ее волосы. – Пару лет назад, – тихо начала она, – женщина, ее муж и трое детей – два мальчика и маленькая девочка года на четыре старше, чем Изабо, – проходили через Леве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Ее крики вырывались из груди стремительным крещендо, а затем мир как бы взорвался. Яркий, сверкающий покой снизошел на нее, словно светлые воды горной реки весной омывали ее волна за волной, чистые и обновляющие.
Александр выкрикнул ее имя, и тело его выгнулось дугой. Протяжный стон сорвался с его губ, и он медленно обрушился на нее.
Катарина проснулась от его поцелуя при робком предутреннем свете. Она с готовностью ответила на поцелуй, затем откинулась назад, оставаясь в объятиях Александра.
– Какой же ты негодник, что разбудил меня, – поддразнивая, сказала она, – мне снился восхитительный сон.
Он усмехнулся и снова вероломно ее поцеловал.
– Думаю, это был волшебный сон.
– М-м-м, – согласно промычала она и добавила: – И удивительно мирный, если принять во внимание, каким… энергичным он был.
– Он? Ты хочешь сказать, что видела только один сон? Мне помнится, их было, дай-ка подумать… по крайней мере три.
Она состроила гримасу, а он громко засмеялся и снова ее поцеловал.
– Если бы я не будил тебя каждый…
– Ты? А как насчет меня. Кажется, я могу припомнить даму, предпринявшую восхитительное возбуждающее исследование. – Катарина вспыхнула, затем лукаво улыбнулась. – Твое тело приводит меня в восхищение, – призналась она. – Это именно то, о чем я когда-либо… – Она оборвала себя на половине фразы, вспыхнув еще ярче.
– Когда-либо мечтала? – закончил он за нее. – Моя сладчайшая Кэт, и восхищение и мечта взаимные.
– Правда? – спросила она, снова пускаясь в волнующее путешествие по его телу.
Они занимались любовью медленно, находя все более восхитительную гармонию в соединении своих тел. Когда немного погодя Катарина, еще не вполне пришедшая в себя после их близости, лениво открыла глаза, яркое солнце уже высоко стояло в небе.
Они вернулись в Леве, не разжимая объятий. Катарину тревожило, что подумают о них остальные обитатели особняка, но обнаружила, что ночь, проведенная мужем и женой совместно, не вызвала никаких пересудов. За исключением, разумеется, лукавого подмигивания Луизы, вернувшейся к своему прядению.
Словно в тумане проходили дни. Дом украшался зелеными гирляндами, чтобы предотвратить гибель зимы, а когда наступило Рождество, зажгли святочное полено, и Александр, исполненный чувства долга, выполнил ритуал и принес головешку от святочного полена к каждой жаровне и к каждому камину и зажег можжевельник. Рождественский стол был завален подарками, а глаза Изабо, оправдав ожидание Катарины, ярко засветились при виде платья, привезенного ей из Таузендбурга.
Александр подарил девочке золотую цепочку с медальоном, а потерявшей дар речи Катарине – подходящие под пару цепочку с медальоном большего размера, а наедине вручил ей сорочку из тончайшего батиста. Она же подарила ему новые сапоги.
Старый год сменился новым, но никто не заметил, что на маленькой постели в комнате Изабо больше никто не спал. У Александра вошло в привычку, сидя у огня в маленькой спальне, читать последние донесения курьеров, поступавшие не только из Таузендбурга, но и из Баварии, Гессе-Касселя и Фейндта, в общем из мест, где фон Меклен мог собрать силы и найти союзников.
Сначала Катарина пыталась, сидя поодаль от него, шить или читать «Одиссею», но вскоре они с Александром принимались обсуждать донесения и обмениваться мнениями по поводу привлеченных графов, ландграфов и маркграфов. Она знала многих из них и имела свое мнение по поводу надежности их самих и их армий.
Сейчас, в конце января, Катарина сидела, скрестив ноги, перед камином, окруженная кипой исписанных бумаг.
– Нет, я не согласна, – заявила она Александру, не соскользнувшему, как она, со стула, а сидевшему на его краю, широко расставив ноги и наклонившись вперед, опираясь локтями на колени. – Правительница Гессе-Касселя никогда не объединится с фон Мекленом.
– Подумай сама, Катарина, – принялся убеждать Александр. – Мы имеем дело с женщиной, которая, будучи регентшей, сражается за земли своего сына успешнее, чем любой мужчина. Фон Меклен предоставляет ей возможность обезопасить границы ее земель.
– Фон Меклен добивается у французов если не оружия, то денег, – приводила аргументы Катарина. – Амалия Гессе-Кассельская ненавидит французов! Они захватили ее земли, стали причиной гибели ее супруга…
Александр взял верхнюю бумагу из кипы, лежавшей около его правой ноги, и помахал перед нею.
– И поддержали ее в борьбе против императора за объединение протестантов и католиков.
– Ее поддержали Франция и Швеция! И политические симпатии Гессе-Касселя принадлежат именно Швеции со времени правления ее свекра. Не Франции.
Александр со вздохом откинулся на спинку стула.
– Проклятье, проклятье, проклятье, – бормотал он. – Все они так! За тридцать лет войны каждое княжество, каждое владение маркграфа, каждое графство, каждый город, наверное, полдюжины раз переходили с одной стороны на другую и больше маневрировали в поисках мира, чем войска на полях сражений.
Он выпустил из рук бумагу, и она упала на пол. Катарина подняла лист и в задумчивости взяла его уголок в рот.
– Все завязалось в узел, который нам не распутать. Но, возможно…
Она положила бумагу на место.
– Да?
– Возможно, мы пытаемся идти против ветра, а следовало бы приблизиться с подветренной стороны, как сказал бы Эрнст.
– Не понимаю.
– Мы пытаемся вычислить, кто будет сражаться на стороне фон Меклена или по крайней мере поддержит его. Может, нам следует прикинуть, кто не войдет в коалицию. – Она схватила две стопки и отдала их Александру, затем стала просматривать две другие. – Мы должны выяснить, что некоторые из правителей говорили на мирном конгрессе и, что еще более важно, за что боролись. Курфюрст Трира…
– За мир, – сказал Александр, просматривая стопку бумаг. – Готов пойти на уступки Франции, даже протестантам, ради мира.
Катарина кивнула.
– Хорошо. Тогда он вряд ли вступит в союз с фон Мекленом.
Они быстро просмотрели донесения: Брунсвик, Аугсбург, Оснабрюк, Швабия…
Она бросила взгляд на этот лист и нахмурилась.
– Ты что-нибудь знаешь о Швабии?
Он посмотрел свои записи.
– Приор Адами представляет…
Она покачала головой, и он замолчал.
– Нет, – сказала она. – Все это ничего не значит.
– Катарина, – пробормотал он и ласково провел рукой по ее распущенным волосам.
– Это не имеет отношения к делу, – сказала она, и голос ее чуть заметно дрогнул. Он, ничего не говоря, продолжал гладить ее волосы. – Пару лет назад, – тихо начала она, – женщина, ее муж и трое детей – два мальчика и маленькая девочка года на четыре старше, чем Изабо, – проходили через Леве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92