Губы были совсем не холодными, и Катарина обнаружила, что отвечает на поцелуй. Руки ее крепче сжали его шею, а язык обхватил его язык. «Иллюзия… иллюзия…» – проносилось в голове. Скоро, сказала она себе, скоро мужчина в ее объятиях исчезнет, словно дым под внезапным порывом ветра, и превратится в нежного Густава.
С закрытыми глазами она упивалась сладким, словно мед, наслаждением, которое дарило прикосновение его губ. Предвкушение разрасталось в ней, сам воздух казался насыщенным и живым, каким он обычно становится во время летней грозы перед тем, как молния осветит небо.
– Густав, – прошептала она под страстными поцелуями.
– Александр, – тихо отозвался он. Она оборвала поцелуй и отстранилась.
– Ты все еще здесь? Как ты можешь?..
Кончиками пальцев он провел по ее губам, припухшим от поцелуев.
– Ш-ш-ш, моя прекрасная Катарина. Иллюзии и сны, полные желания, – плоды не ума, а сердца.
– Но в моем сердце не ты!
– Возможно нет, Катарина, и все же… – Его слова растворились в тихой зимней ночи. Она теперь поняла, что находится в комнате на постоялом дворе в Таузендбурге, а не дома в своих мечтах. Он принялся нежно поглаживать ей виски, и она невольно отдалась успокаивающим прикосновениям. – И все же, – продолжал он, и голос его казался тихим, глубоким и совершенно неотразимым, – и все же каждую ночь ты смотрела на меня, проклинала меня, и каждую ночь ты засыпала, видя меня перед собой, мой образ сопровождал тебя ко сну. И перед окружающими ты называла меня мужем. С каждым обращением «мадам фон Леве» разве я не становился все больше и больше частью тебя? День за днем тебя называли моим именем, и ночь за ночью мой образ был последним, что ты видела, прежде чем погрузиться в сон. – Его пальцы круговыми движениями ласкали нежную чувствительную кожу около ушей, затем скользнули вниз по шее, к плечам. – Разумеется, нельзя же винить вдову за шальное желание с помощью магии вызвать образ мужа.
– Но я не вдова, – возразила она.
Она почувствовала легкие влажные поцелуи на закрытых веках.
– Нет, моя красавица. Но ты одинокая женщина, и твои желания околдовывают эту ночь. – Пальцы его провели по изгибу груди над вырезом платья. – Позволь мне преподнести супружеский дар своей жене. Позволь мне любить тебя так, как ты сама пожелаешь быть любимой.
Ее губы дрогнули, готовые сказать ему «да», сказать «да» изумительному ощущению, которое уютно устроилось в глубине ее существа, желая снова ощутить тот восторг, который однажды ей довелось испытать. Грех ли это – желать ощутить себя счастливой на один краткий ослепительный миг?
Его пальцы возобновили круговые ласкающие движения. Сквозь тонкую ткань ночной сорочки она ощущала его теплые прикосновения к своей груди. Он обхватил ладонями полушария ее груди, словно для того, чтобы почувствовать их вес.
– Сейчас глубокая ночь, Катарина. Постоялый двор спит. Окружающий мир, безлунный и темный, отступил куда-то далеко, – говорил он ей, и слова его звучали так же нежно и ласково, как и прикосновения рук. – Это не грех – не хотеть провести эту ночь в одиночестве.
Она почувствовала, как склоняется к нему, но не пыталась сдержаться.
– Но я хочу большего, Александр. А это грех.
– Небольшой по сравнению с теми грехами, которыми полон этот мир.
Его руки принялись нежно массировать ей грудь, затем он один за другим раздвинул пальцы вокруг ее сосков. Ее тихий стон прокатился по комнате. Соски стали напрягаться от его прикосновения, и он перебирал их, чуть пощипывая и потягивая.
Он поцеловал ее снова долгим и глубоким поцелуем, пальцы его при этом творили такие чудеса с ее грудью, что она перестала ощущать жар камина, а только огонь, вызываемый им в ее теле. Его губы целовали нежную кожу чуть ниже уха. Затем там, где только что побывали губы, прошелся язык, словно пробуя ее на вкус. Она позволила себе целиком отдаться чувствам, звенящему жару, палящему, как летнее солнце, который словно исходил от ее тела.
Александр отвел ее к постели и нежно опустил на покрывало. Он склонился над ней, обхватив коленями ее бедра, и целовал ее, пока она лежала там, как в колыбели. Его рот скользил все ниже, будто исследуя и пробуя на вкус линию ее подбородка, нежную плоть под ним, шею, медленно, очень медленно, целуя и проводя языком по мере продвижения вниз.
Соски сквозь сорочку выдавали ее возбуждение. Его губы потянули один, затем другой. Язык коснулся самых кончиков. Она снова застонала, и тело ее выгнулось под ним, увлажняясь и становясь все более требовательным. Бедра ее приподнимались ему навстречу по мере того, как он целовал и посасывал ее соски сквозь тонкую ткань, а рука ласкала ей ноги. С каждым прикосновением его пальцев сорочка поднималась все выше и выше. Ее ноги невольно раздвинулись, чтобы облегчить движение его утонченных пальцев.
– Да, да, моя красавица, – шептал он, уткнувшись лицом в ложбинку меж ее грудей, а пальцы его скользили по ногам все выше и вот коснулись уже проступившей наружу влаги, а ее бедра вздымались ему навстречу. Она всхлипнула, желая большего.
Он разбудил в ней желание, и оно теперь разрасталось и требовало завершения.
– Пожалуйста, – прошептала она.
Два пальца, чуть помедлив, скользнули внутрь. Она вскрикнула при их проникновении, все ее тело выгнулось дугой навстречу его прикосновению, несущему наслаждение. Он ласкал ее, входя и выходя, влажные звуки перемежались с ее прерывистым дыханием, и исступленное наслаждение звенело в ней.
– Вот так, да, моя дорогая, – шептал он. – Отдайся этому. Отдайся наслаждению.
Большим пальцем он принялся проводить круги по набухшему источнику всех ее чувств, стоны ее стали тихими и невнятными, почти прекратились – настолько велика была глубина ощущений, словно она только что вышла из темного погреба на ослепительный свет летнего дня.
Тело ее напряглось, и казалось, что оно все туже и туже натягивается и все ее существо соединяется в единый луч света внутри нее, словно свет свечи в окружении пороха.
«Нет, нет, этого не должно быть», – предостерегающе зазвучал далекий голос в ее голове. Но слишком поздно… ее сознание разбилось об эту маленькую комнатку, об это покрывало и мир, очерченный движением пальцев и губ, даривших ей такое наслаждение.
Он подвел ее ближе, к самой пропасти очарования. На мгновение ей показалось, что она парит между небом и землей, затем с вибрирующим криком она погрузилась в блаженство.
На следующий день поздно вечером Катарина, неуверенно улыбнувшись, поблагодарила хозяина постоялого двора, когда он принес ей еще одну кружку горячего пунша. Большинство шумных и крикливых постояльцев, утомившись после второго базарного дня, отправились на покой рано, в помещении установилась тишина, нарушаемая только гудением голосов вокруг нескольких столов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92