Он бросил взгляд в глубину пещеры, лицо внезапно потемнело, и в нем отразилась, боль мятущейся души. Потом отвернулся и вышел наружу.
Катье скрючилась возле остывшего костра, широко раскрытыми глазами глядя в ночь. Когда же заря? Где солнце, которое рассеет это беспросветное отчаяние?
– Бекет! – всхлипнула она.
Как долго его нет? Час? Два? Где-то в темноте тоскливо заржал Ахерон – звук поглотили высокие мрачные своды.
Пусть он придет, безмолвный, замкнутый, свирепый – не важно. Был бы здесь. Пусть говорит и делает все, что хочет, лишь бы не оставлял ее наедине с грызущими сердце и мозг сомнениями. Она зябко передернула плечами. Может, потому солдаты рвутся в бой? Чтобы в пылу схватки заглушить душевные муки?
Она с трудом удерживалась от крика: Бекет , вернись! Помоги мне! Жизнь моего сына в руках чудовища! Я солгала тебе , я видела твоего Эль-Мюзира в Серфонтене , узнала его и все-таки солгала! Скачи к своему дьяволу , если ничто иное не может исцелить твоих ран!
Она застонала. Нет! Чтоб сильное страстное тело безжизненно распласталось на земле? Чтоб навсегда погасли эти бездонные синие глаза?
– Нет! – крикнула Катье.
Ощутив каплю на руке, она испуганно вздрогнула.
– Видно, не только меня мучают кошмары, – послышался над ней глубокий спокойный голос, в котором не было и следа недавней ярости.
Торн подхватил Катье на руки, прижал к своей мокрой груди.
– Здесь вам будет уютнее, – сказал он и опустил ее на мягкое ложе из листьев.
Она удивилась, когда он лег рядом, устроив ее голову у себя на плече и обнял – ласково, успокаивающе.
– Часа через два рассветет, станет сухо и ясно, и дорога покажется легче. – Он погладил ее волосы. – А до той поры спите, владелица замка.
Когда она проснулась, снаружи было сухо и ясно – точь-в-точь как обещал Торн. Катье увидела, что он уже оседлал коня и готов к новой скачке.
– Bon matin, мадам, – произнес он с легким поклоном. – Тронемся, как только вы соберетесь.
Его взгляд указал ей на струйку воды и на висящее платье.
Катье покраснела, вспомнив о близости, что возникла между ними нынешней ночью. Теперь она спрятана в мешок вместе с оббитыми кружками.
– Bon matin, полковник Торн. – Она прошла к воде и прикрылась еще не просохшей атласной юбкой. – Я соберусь через минуту.
Солнце еще не выглянуло из-за холмов, когда они были в седле. Катье поймала себя на мысли, что ей составляет все меньше труда приноровиться к движениям его бедер и мышц могучей груди. Чтобы отвлечься, она стала разглядывать пейзаж. Чисто умытый лес предстал во всем великолепии. На темно-зеленых листьях буков вспыхивали под первыми лучами крошечные алмазы.
Они остановились, напились из чистейшего горного ручья, доели оставшиеся с вечера сыр и хлеб и снова забрались в седло. Природа менялась по мере того, как они подъезжали к границам Брабанта. Геспер-Об встретил их менее пышной растительностью и довольно ровными плато вместо скал и холмов. Правда, после вчерашнего ливня все они были изрезаны извилистыми ручейками.
Они сделали привал под одиноким дубом посреди каменистой площадки. Катье завернулась в накидку, отныне ставшую напоминанием о мерзкой клевете Рулона. Не хотелось ей вспоминать и собственную ложь.
Они с Торном говорили мало, больше обменивались вежливыми, ничего не значащими фразами. Спали далеко друг от друга, так чтобы во сне даже рукой нельзя было дотянуться.
Перед рассветом снова тронулись в путь, и опять твердая рука легла на талию, а мужская грудь предлагала свое надежное покровительство.
Узенькая тропка вела к водопаду, что разбивался внизу о плоские камни.
– Осторожно, – сказал он и обхватил ее покрепче. Когда они проехали, она смахнула брызги с платья.
– Кругом вода, куда ни глянь. В Англии тоже так?
– Да, сыровато. Во всяком случае, насколько я помню.
– То есть? – Катье с полуулыбкой обернулась к нему.– Неужто с зимы ваша память так притупилась? Или вы не возвращаетесь домой зимовать?
– Домой... – повторил он таким тоном, будто ему это понятие незнакомо. – Нет, я не возвращаюсь домой. Раньше стоял в Гааге на зимних квартирах. Пока не продал свой полк. Теперь зимую, где зима застанет.
– А в Англии не застает?
– Нет.
Она опять увидела на лице Бекета окаменелое выражение.
– Почему?
Глаза его были устремлены не на нее, а на тропинку впереди. На солнце их синева казалась более светлой и все же непрозрачной, непроницаемой. Катье почувствовала, как сжались в кулак его пальцы, и ей почему-то стало не по себе.
– И впрямь почему? Разве вы еще не поняли, мадам, что я солдат. Моя судьба на поле брани, а не в теплой постели. Я не привык, чтобы утром один лакей подавал мне горячий шоколад, а другой – газету с последними сплетнями лондонской «Кофейни».
– Многим нравится эта презренная жизнь, – заметила она. – Филипп тоже был солдатом, но я всегда подозревала, что он тоскует по роскоши, в которой вырос.
– Я не сказал, что эта жизнь презренна. Просто она не для меня.
– А как же семья? Наверняка ваши родные... Ваши родные...
– Бек! – донесся голос из черноты его прошлого. – Бек , боль скоро пройдет. Я чувствую , она уже покидает меня. Скажи отцу , что я не сумел сторговать того жеребца. Оркни уперся и не хочет с ним расставаться... Все , уже не болит , Бек. Я вижу свет. Прекрасный свет... Убей его за меня , Бек. Поклянись мне. Поклянись , что убьешь дьявола. А , Бек? Ты где?
Лицо Торна превратилось в маску. Рука схватила ее за горло, и ребро ладони уперлось в подбородок.
– Вы задаете слишком много вопросов, мадам.
В бездонной синеве что-то сверкнуло, как сапфир на солнце или глаза хищного зверя в свете факела. Она содрогнулась.
– Лучше расскажите о вашей семье, – раздельно вымолвил он. – О вашем муже. О том, как, просыпаясь рядом с вами, он требовал горячего шоколаду. И жену.
Слова обожгли ее, точно кнутом.
– Пустите меня, – прошипела она и стиснула руку на его запястье, ощутив ладонью рубцы от оков. Конечно, в силе ей с ним не сравняться, но се тоже не так-то легко сломить. – Пустите меня, англичанин! Моя семья – не ваша забота!
– А моя – не ваша, фламандка.
– Да у вас небось и семьи-то никакой нет, – бросила она. – Ничего удивительного, что вы не ездите домой. Ваш дом – поле битвы, ваша семья – порох и человеческая кровь.
Бекет резко притянул ее голову к плечу, так чтобы она уткнулась в него лицом.
– Вот и понюхайте пороху и крови, мадам. Дышите глубже и не забывайте, что на этом поле командую я.
Крепко прижимая ее к себе, он пришпорил Ахерона.
Камни с грохотом летели из-под копыт. Плато было ровное, будто нарочно расчищенное для скачки.
Ваши родные... Что она может знать? Он вспылил, умом понимая, что в ней нет ни капли злобы. Гнев – да, страх – да, но не искусство найти твое уязвимое место и ударить побольнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Катье скрючилась возле остывшего костра, широко раскрытыми глазами глядя в ночь. Когда же заря? Где солнце, которое рассеет это беспросветное отчаяние?
– Бекет! – всхлипнула она.
Как долго его нет? Час? Два? Где-то в темноте тоскливо заржал Ахерон – звук поглотили высокие мрачные своды.
Пусть он придет, безмолвный, замкнутый, свирепый – не важно. Был бы здесь. Пусть говорит и делает все, что хочет, лишь бы не оставлял ее наедине с грызущими сердце и мозг сомнениями. Она зябко передернула плечами. Может, потому солдаты рвутся в бой? Чтобы в пылу схватки заглушить душевные муки?
Она с трудом удерживалась от крика: Бекет , вернись! Помоги мне! Жизнь моего сына в руках чудовища! Я солгала тебе , я видела твоего Эль-Мюзира в Серфонтене , узнала его и все-таки солгала! Скачи к своему дьяволу , если ничто иное не может исцелить твоих ран!
Она застонала. Нет! Чтоб сильное страстное тело безжизненно распласталось на земле? Чтоб навсегда погасли эти бездонные синие глаза?
– Нет! – крикнула Катье.
Ощутив каплю на руке, она испуганно вздрогнула.
– Видно, не только меня мучают кошмары, – послышался над ней глубокий спокойный голос, в котором не было и следа недавней ярости.
Торн подхватил Катье на руки, прижал к своей мокрой груди.
– Здесь вам будет уютнее, – сказал он и опустил ее на мягкое ложе из листьев.
Она удивилась, когда он лег рядом, устроив ее голову у себя на плече и обнял – ласково, успокаивающе.
– Часа через два рассветет, станет сухо и ясно, и дорога покажется легче. – Он погладил ее волосы. – А до той поры спите, владелица замка.
Когда она проснулась, снаружи было сухо и ясно – точь-в-точь как обещал Торн. Катье увидела, что он уже оседлал коня и готов к новой скачке.
– Bon matin, мадам, – произнес он с легким поклоном. – Тронемся, как только вы соберетесь.
Его взгляд указал ей на струйку воды и на висящее платье.
Катье покраснела, вспомнив о близости, что возникла между ними нынешней ночью. Теперь она спрятана в мешок вместе с оббитыми кружками.
– Bon matin, полковник Торн. – Она прошла к воде и прикрылась еще не просохшей атласной юбкой. – Я соберусь через минуту.
Солнце еще не выглянуло из-за холмов, когда они были в седле. Катье поймала себя на мысли, что ей составляет все меньше труда приноровиться к движениям его бедер и мышц могучей груди. Чтобы отвлечься, она стала разглядывать пейзаж. Чисто умытый лес предстал во всем великолепии. На темно-зеленых листьях буков вспыхивали под первыми лучами крошечные алмазы.
Они остановились, напились из чистейшего горного ручья, доели оставшиеся с вечера сыр и хлеб и снова забрались в седло. Природа менялась по мере того, как они подъезжали к границам Брабанта. Геспер-Об встретил их менее пышной растительностью и довольно ровными плато вместо скал и холмов. Правда, после вчерашнего ливня все они были изрезаны извилистыми ручейками.
Они сделали привал под одиноким дубом посреди каменистой площадки. Катье завернулась в накидку, отныне ставшую напоминанием о мерзкой клевете Рулона. Не хотелось ей вспоминать и собственную ложь.
Они с Торном говорили мало, больше обменивались вежливыми, ничего не значащими фразами. Спали далеко друг от друга, так чтобы во сне даже рукой нельзя было дотянуться.
Перед рассветом снова тронулись в путь, и опять твердая рука легла на талию, а мужская грудь предлагала свое надежное покровительство.
Узенькая тропка вела к водопаду, что разбивался внизу о плоские камни.
– Осторожно, – сказал он и обхватил ее покрепче. Когда они проехали, она смахнула брызги с платья.
– Кругом вода, куда ни глянь. В Англии тоже так?
– Да, сыровато. Во всяком случае, насколько я помню.
– То есть? – Катье с полуулыбкой обернулась к нему.– Неужто с зимы ваша память так притупилась? Или вы не возвращаетесь домой зимовать?
– Домой... – повторил он таким тоном, будто ему это понятие незнакомо. – Нет, я не возвращаюсь домой. Раньше стоял в Гааге на зимних квартирах. Пока не продал свой полк. Теперь зимую, где зима застанет.
– А в Англии не застает?
– Нет.
Она опять увидела на лице Бекета окаменелое выражение.
– Почему?
Глаза его были устремлены не на нее, а на тропинку впереди. На солнце их синева казалась более светлой и все же непрозрачной, непроницаемой. Катье почувствовала, как сжались в кулак его пальцы, и ей почему-то стало не по себе.
– И впрямь почему? Разве вы еще не поняли, мадам, что я солдат. Моя судьба на поле брани, а не в теплой постели. Я не привык, чтобы утром один лакей подавал мне горячий шоколад, а другой – газету с последними сплетнями лондонской «Кофейни».
– Многим нравится эта презренная жизнь, – заметила она. – Филипп тоже был солдатом, но я всегда подозревала, что он тоскует по роскоши, в которой вырос.
– Я не сказал, что эта жизнь презренна. Просто она не для меня.
– А как же семья? Наверняка ваши родные... Ваши родные...
– Бек! – донесся голос из черноты его прошлого. – Бек , боль скоро пройдет. Я чувствую , она уже покидает меня. Скажи отцу , что я не сумел сторговать того жеребца. Оркни уперся и не хочет с ним расставаться... Все , уже не болит , Бек. Я вижу свет. Прекрасный свет... Убей его за меня , Бек. Поклянись мне. Поклянись , что убьешь дьявола. А , Бек? Ты где?
Лицо Торна превратилось в маску. Рука схватила ее за горло, и ребро ладони уперлось в подбородок.
– Вы задаете слишком много вопросов, мадам.
В бездонной синеве что-то сверкнуло, как сапфир на солнце или глаза хищного зверя в свете факела. Она содрогнулась.
– Лучше расскажите о вашей семье, – раздельно вымолвил он. – О вашем муже. О том, как, просыпаясь рядом с вами, он требовал горячего шоколаду. И жену.
Слова обожгли ее, точно кнутом.
– Пустите меня, – прошипела она и стиснула руку на его запястье, ощутив ладонью рубцы от оков. Конечно, в силе ей с ним не сравняться, но се тоже не так-то легко сломить. – Пустите меня, англичанин! Моя семья – не ваша забота!
– А моя – не ваша, фламандка.
– Да у вас небось и семьи-то никакой нет, – бросила она. – Ничего удивительного, что вы не ездите домой. Ваш дом – поле битвы, ваша семья – порох и человеческая кровь.
Бекет резко притянул ее голову к плечу, так чтобы она уткнулась в него лицом.
– Вот и понюхайте пороху и крови, мадам. Дышите глубже и не забывайте, что на этом поле командую я.
Крепко прижимая ее к себе, он пришпорил Ахерона.
Камни с грохотом летели из-под копыт. Плато было ровное, будто нарочно расчищенное для скачки.
Ваши родные... Что она может знать? Он вспылил, умом понимая, что в ней нет ни капли злобы. Гнев – да, страх – да, но не искусство найти твое уязвимое место и ударить побольнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81