И пришел в себя уже в Элдридже, около камина, и ты на меня смотрела. — Он снова закрыл глаза и заговорил мечтательным, почти беззаботным тоном.
— Думаю… если б я ему это сказал… он бы меня убил.
Некоторые люди видят кошмарные сны, населенные чудовищами. Мне снились генеалогические древа с тонкими черными ветвями, растущими из дат на каждом стволе. Линии походили на змей, несущих смерть в своих зубах. Я снова слышала голос Фрэнка, говорившего: «Он стал солдатом. Отличный выбор для второго сына. Был и третий брат, сделавшийся викарием, но о нем я почти ничего не знаю…» Я о нем тоже почти ничего не знала. Только имя. На этом древе было три сына — сыновья Джозефа и Мери Рэндалл. Я видела эти имена много раз: старший — Вильям, второй — Джонатан, и третий — Александр.
Джейми заговорил снова, вырвав меня из раздумий.
— Сасснек?
— Да?
— Помнишь, я рассказывал тебе о крепости, той, что внутри меня?
— Помню.
Он улыбнулся, не открывая глаз, и протянул ко мне руку.
— Что ж, по крайней мере, там имеется пристройка. И крыша, чтобы спрятаться от дождя.
Я отправилась в постель уставшей, но успокоенной. Но мне пришлось хорошенько подумать. Джейми выздоровеет. Когда я в этом сомневалась, то не загадывала дальше, чем на час, на еще одно кормление, еще один прием лекарств. А вот теперь нужно заглянуть дальше.
Аббатство — это убежище, но только временное. Мы не можем оставаться здесь на неопределенный срок, неважно, насколько гостеприимны монахи. Шотландия и Англия пока представляют для нас значительную опасность, если только лорд Ловат не поможет — но надежда весьма слаба, учитывая обстоятельства. Значит, наше будущее — по эту сторону моря. Зная теперь, что Джейми подвержен морской болезни, я понимала, почему он так не хотел эмигрировать в Америку — три месяца непрестанной рвоты устрашат любого. Так что же остается?
Скорее всего, Франция. Мы оба бегло говорим по-французски. Джейми знает еще испанский, немецкий и итальянский, но я не так одарена лингвистически. Кроме того, у семьи Фрэзеров здесь много связей. Может быть, мы сумеем найти место в поместье какого-нибудь родственника или друга, и мирно жить в деревне. Эта идея была достаточно привлекательна.
Но оставался, как всегда, вопрос времени. Только начался 1744 год — прошло две недели после Нового Года. А в 1745 милашка принц Чарльз отправится на корабле из Франции в Шотландию. Юный претендент собирается заявить права на трон отца. С ним придет катастрофа: война и резня, крушение кланов горцев и уничтожение всего, чем Джейми — и я — так дорожит.
А между тем временем и сегодняшним днем — полтора года. За это время многое может произойти, если предпринять какие-то шаги, дабы предотвратить катастрофу. Какие и какими средствами? Я понятия не имела, хотя и не сомневалась в том, какие наступят последствия, если ничего не делать.
Можно ли изменить ход событий? Возможно. Пальцы сами подкрались к левой руке и начали бездумно поглаживать золотое кольцо на среднем пальце. Я думала о том, что сказала Джонатану Рэндаллу, сжигаемая яростью и ужасом в подвалах тюрьмы Вентворт.
— Я проклинаю тебя, — сказала я ему, — часом твоей смерти.
И рассказала ему, когда он умрет. Сообщила ему дату, написанную на генеалогическом древе каллиграфическим почерком Фрэнка: 16 апреля 1746 года.
Джонатан Рэндалл должен был умереть в битве при Каллодене, в той бойне, что устроят англичане. Но этого не случится. Он умер через несколько часов, затоптанный копытами моего отмщения.
И умер он бездетным холостяком. Во всяком случае, так мне казалось. Древо — это проклятое древо! — называло дату его женитьбы, где-то в 1744 году. И дату рождения его сына, прадедушки Фрэнка в пятом поколении, вскоре после женитьбы. Раз Джонатан Рэндалл умер бездетным, как сможет родиться Фрэнк? И все же его кольцо было у меня на пальце. Он существовал — и будет существовать. Я утешала себя этой мыслью, потирая в темноте кольцо, словно в нем сидел джинн, который сможет помочь мне советом.
Через некоторое время я проснулась, негромко вскрикнув.
— Шшш. Это всего лишь я. — Большая рука убралась с моих губ. В комнате было темно, как в яме. Я шарила вслепую, пока на что-то не наткнулась.
— Ты не должен был вставать! — воскликнула я, все еще одурманенная сном. Пальцы скользнули по холодной плоти. — Да ты замерзаешь!
— Ну, конечно же, — довольно сердито ответил он. — На мне ничего не надето, а в коридоре адский холод. Пустишь меня в постель?
Я, как могла, свернулась в узкой постели, и он лег рядом, прижавшись ко мне. Дышал он неровно, и я подумала, что дрожит он не только от холода, но и от слабости.
— Боже, ты такая теплая… — Джейми придвинулся еще ближе и вздохнул. — Так здорово — снова обнимать тебя, Сасснек…
Я не стала утруждаться вопросом, что он здесь делает — это уже стало совершенно ясно. Не стала я и спрашивать его, уверен ли он. У меня возникли сомнения, но я не стала озвучивать их, испугавшись, что они окажутся самоисполняющимся прорицанием. Я повернулась к Джейми лицом, не забывая о его раненой руке.
И возник внезапный, поразительный момент единения, это быстрое скользящее своеобразие, тут же сделавшееся знакомым. Джейми глубоко вздохнул, с удовлетворением и, возможно, облегчением. Мы немного полежали неподвижно, словно боясь нарушить хрупкое единение. Здоровой рукой Джейми медленно ласкал меня; рука словно сама находила дорогу в темноте, пальцы походили на кошачьи усы, такие чувствительные ко всему. Он придвинулся ко мне, словно задавая вопрос, и я ответила ему на том же языке.
Мы начали деликатную игру, состоящую из медленных движений, балансируя между его желанием и его слабостью, между болью и растущим удовольствием тела. Где-то там, во тьме, я подумала, что должна рассказать Ансельму — существует еще один способ заставить время остановиться; а потом подумала — наверное, нет, ведь этот способ недоступен священникам.
Я крепко держала Джейми, положив руку на его покрытую шрамами спину. Он задавал ритм, позволяя мне определять силу движений. Не слышно было никаких звуков, кроме нашего дыхания, до самого конца. Почувствовав, что он устает, я крепко сжала его и потянула на себя, поднимая бедра, чтобы впустить его глубже, подталкивая к наивысшей точке.
— Сейчас, — тихо произнесла я, — приди ко мне. Прямо сейчас!
Он прижался лбом к моему лбу и вжался в меня, дрожа и вздыхая. Викторианцы называли это «маленькая смерть», и есть за что. Он лежал такой тяжелый и обмякший, что я могла бы подумать — он умер, если бы не медленное биение его сердца в мои ребра. Мне показалось, что прошло довольно много времени, прежде чем он пошевелился и что-то пробормотал мне в плечо.
— Что ты сказал?
Он повернул голову, и его губы оказались прямо у моего уха Я чувствовала тепло его дыхания у себя на шее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
— Думаю… если б я ему это сказал… он бы меня убил.
Некоторые люди видят кошмарные сны, населенные чудовищами. Мне снились генеалогические древа с тонкими черными ветвями, растущими из дат на каждом стволе. Линии походили на змей, несущих смерть в своих зубах. Я снова слышала голос Фрэнка, говорившего: «Он стал солдатом. Отличный выбор для второго сына. Был и третий брат, сделавшийся викарием, но о нем я почти ничего не знаю…» Я о нем тоже почти ничего не знала. Только имя. На этом древе было три сына — сыновья Джозефа и Мери Рэндалл. Я видела эти имена много раз: старший — Вильям, второй — Джонатан, и третий — Александр.
Джейми заговорил снова, вырвав меня из раздумий.
— Сасснек?
— Да?
— Помнишь, я рассказывал тебе о крепости, той, что внутри меня?
— Помню.
Он улыбнулся, не открывая глаз, и протянул ко мне руку.
— Что ж, по крайней мере, там имеется пристройка. И крыша, чтобы спрятаться от дождя.
Я отправилась в постель уставшей, но успокоенной. Но мне пришлось хорошенько подумать. Джейми выздоровеет. Когда я в этом сомневалась, то не загадывала дальше, чем на час, на еще одно кормление, еще один прием лекарств. А вот теперь нужно заглянуть дальше.
Аббатство — это убежище, но только временное. Мы не можем оставаться здесь на неопределенный срок, неважно, насколько гостеприимны монахи. Шотландия и Англия пока представляют для нас значительную опасность, если только лорд Ловат не поможет — но надежда весьма слаба, учитывая обстоятельства. Значит, наше будущее — по эту сторону моря. Зная теперь, что Джейми подвержен морской болезни, я понимала, почему он так не хотел эмигрировать в Америку — три месяца непрестанной рвоты устрашат любого. Так что же остается?
Скорее всего, Франция. Мы оба бегло говорим по-французски. Джейми знает еще испанский, немецкий и итальянский, но я не так одарена лингвистически. Кроме того, у семьи Фрэзеров здесь много связей. Может быть, мы сумеем найти место в поместье какого-нибудь родственника или друга, и мирно жить в деревне. Эта идея была достаточно привлекательна.
Но оставался, как всегда, вопрос времени. Только начался 1744 год — прошло две недели после Нового Года. А в 1745 милашка принц Чарльз отправится на корабле из Франции в Шотландию. Юный претендент собирается заявить права на трон отца. С ним придет катастрофа: война и резня, крушение кланов горцев и уничтожение всего, чем Джейми — и я — так дорожит.
А между тем временем и сегодняшним днем — полтора года. За это время многое может произойти, если предпринять какие-то шаги, дабы предотвратить катастрофу. Какие и какими средствами? Я понятия не имела, хотя и не сомневалась в том, какие наступят последствия, если ничего не делать.
Можно ли изменить ход событий? Возможно. Пальцы сами подкрались к левой руке и начали бездумно поглаживать золотое кольцо на среднем пальце. Я думала о том, что сказала Джонатану Рэндаллу, сжигаемая яростью и ужасом в подвалах тюрьмы Вентворт.
— Я проклинаю тебя, — сказала я ему, — часом твоей смерти.
И рассказала ему, когда он умрет. Сообщила ему дату, написанную на генеалогическом древе каллиграфическим почерком Фрэнка: 16 апреля 1746 года.
Джонатан Рэндалл должен был умереть в битве при Каллодене, в той бойне, что устроят англичане. Но этого не случится. Он умер через несколько часов, затоптанный копытами моего отмщения.
И умер он бездетным холостяком. Во всяком случае, так мне казалось. Древо — это проклятое древо! — называло дату его женитьбы, где-то в 1744 году. И дату рождения его сына, прадедушки Фрэнка в пятом поколении, вскоре после женитьбы. Раз Джонатан Рэндалл умер бездетным, как сможет родиться Фрэнк? И все же его кольцо было у меня на пальце. Он существовал — и будет существовать. Я утешала себя этой мыслью, потирая в темноте кольцо, словно в нем сидел джинн, который сможет помочь мне советом.
Через некоторое время я проснулась, негромко вскрикнув.
— Шшш. Это всего лишь я. — Большая рука убралась с моих губ. В комнате было темно, как в яме. Я шарила вслепую, пока на что-то не наткнулась.
— Ты не должен был вставать! — воскликнула я, все еще одурманенная сном. Пальцы скользнули по холодной плоти. — Да ты замерзаешь!
— Ну, конечно же, — довольно сердито ответил он. — На мне ничего не надето, а в коридоре адский холод. Пустишь меня в постель?
Я, как могла, свернулась в узкой постели, и он лег рядом, прижавшись ко мне. Дышал он неровно, и я подумала, что дрожит он не только от холода, но и от слабости.
— Боже, ты такая теплая… — Джейми придвинулся еще ближе и вздохнул. — Так здорово — снова обнимать тебя, Сасснек…
Я не стала утруждаться вопросом, что он здесь делает — это уже стало совершенно ясно. Не стала я и спрашивать его, уверен ли он. У меня возникли сомнения, но я не стала озвучивать их, испугавшись, что они окажутся самоисполняющимся прорицанием. Я повернулась к Джейми лицом, не забывая о его раненой руке.
И возник внезапный, поразительный момент единения, это быстрое скользящее своеобразие, тут же сделавшееся знакомым. Джейми глубоко вздохнул, с удовлетворением и, возможно, облегчением. Мы немного полежали неподвижно, словно боясь нарушить хрупкое единение. Здоровой рукой Джейми медленно ласкал меня; рука словно сама находила дорогу в темноте, пальцы походили на кошачьи усы, такие чувствительные ко всему. Он придвинулся ко мне, словно задавая вопрос, и я ответила ему на том же языке.
Мы начали деликатную игру, состоящую из медленных движений, балансируя между его желанием и его слабостью, между болью и растущим удовольствием тела. Где-то там, во тьме, я подумала, что должна рассказать Ансельму — существует еще один способ заставить время остановиться; а потом подумала — наверное, нет, ведь этот способ недоступен священникам.
Я крепко держала Джейми, положив руку на его покрытую шрамами спину. Он задавал ритм, позволяя мне определять силу движений. Не слышно было никаких звуков, кроме нашего дыхания, до самого конца. Почувствовав, что он устает, я крепко сжала его и потянула на себя, поднимая бедра, чтобы впустить его глубже, подталкивая к наивысшей точке.
— Сейчас, — тихо произнесла я, — приди ко мне. Прямо сейчас!
Он прижался лбом к моему лбу и вжался в меня, дрожа и вздыхая. Викторианцы называли это «маленькая смерть», и есть за что. Он лежал такой тяжелый и обмякший, что я могла бы подумать — он умер, если бы не медленное биение его сердца в мои ребра. Мне показалось, что прошло довольно много времени, прежде чем он пошевелился и что-то пробормотал мне в плечо.
— Что ты сказал?
Он повернул голову, и его губы оказались прямо у моего уха Я чувствовала тепло его дыхания у себя на шее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113