Это был холод не тела, а души, испуганной и смятенной. Но девушка была благодарна Такеру за нежность, как до этого была благодарна за страсть. Он умел быть ласковым – по-настоящему, от всего сердца ласковым, несмотря на внешнюю грубость.
– Ты знаешь, что со мной, – наконец ответила она неохотно, словно высказать все в словах означало выпустить демонов зла на волю. – Никаких «нас» не существует, Такер. То, что мы сделали, неправильно.
– Для меня это было правильно.
– И для меня, но это ничего не меняет. Нас не поймут и никогда не поддержат те, кто нам дорог.
– То есть наши отцы? – Лицо Такера вдруг исказилось бешенством. – Какое нам дело до них! Если не поймут, им же хуже! Мне наплевать на эту идиотскую распрю! Неужели мало того, что отец растратил жизнь на ненависть, научил ненавидеть нас? Бо уже мертв из-за этой вражды! Его жизнь кончилась, так толком и не начавшись, – ни семьи, ни жены, ни детей! И все эта вражда, пропади она пропадом! Хочешь знать, что я думаю? – Он схватил девушку за голые плечи, его пальцы до боли впились в ее тело. – В этой жизни ни в чем нельзя быть уверенным заранее. Ни в чем! Никто не знает, увидит ли он новый восход, доживет ли до заката. Это зависит не от нас, Эмма! Все, на что мы способны, – это желать и добиваться желаемого. Жизнь человеческая так коротка, что тратить ее на распри нелепо! Это все равно что промотать состояние за карточным столом! Чего стоит, в конечном счете, кусок земли? Только не жизни, Эмма!
– Земля стоит многого! Ради нее надо жить, а может, и жизнь отдать! – возразила девушка. – Для меня «Эхо» значит…
– Больше, чем любовь?
Она не знала, что ответить на это.
– Вот видишь! «Клены» значат для меня немало. Можно сказать, земля эта полита моим потом и кровью. Каждый дюйм ее, каждая травинка на ней, каждое животное в стаде выхожены с любовью и заботой. Нет другого места, где я хотел бы прожить жизнь, и в мечтах я вижу наше ранчо процветающим. Но это не значит, что я пожертвую всем ради него, всем абсолютно. Распря сломала жизнь моего отца, отняла жизнь у брата, и я не желаю спалить на этом костре и свою жизнь.
– По-твоему, у нас есть надежда?
– Если бы я не верил в это, то не стал бы гоняться за тобой сегодня ночью, – усмехнулся Такер, выбирая соломинки из волос девушки.
Наступило молчание. Ненадолго вера и впрямь ожила в сердце Эммы, но потом она живо представила себе, как приходит к отцу и говорит: «Знаешь, папа, я люблю Такера Гарретсона».
Ей стало страшно от одной этой мысли. Но, глядя в ясные глаза Такера, она почувствовала, как в сердце снова возрождается надежда.
– Ты же не умеешь жить в клетке? – напомнила Эмма, нежно водя ладонью по его груди.
– Клетка клетке – рознь, – ответил он, ласково усмехнувшись. – Очень может быть, что попадаются и удобные. И потом, я буду в этой клетке не один.
Прислонившись к груди Такера, сидя в кольце его рук, Эмма молча смотрела на светлый квадрат окошка. Возможно, думала она, сила его характера поможет и ей найти мужество для борьбы.
– И все же не верится, – вслух произнесла она. – Только представь себе нас под крышей «Эхо», за одним столом с моим отцом… любезно беседующих втроем! Нет, вчетвером, потому что твой отец, конечно, будет приезжать в гости…
Такер ответил не сразу, лихорадочно решая, стоит ли ей это говорить. Он не хотел омрачать свидание, но стремился быть честным до конца. Кроме того, необходимо было подготовить Эмму к ужасному испытанию, которое ее ожидало. Она не знала слишком многого, он же благодаря Тэре уже слышал о некоторых грядущих событиях. Ему было ясно, что Уин Маллой обречен, что его арест не за горами, что в самом скором времени ему предъявят обвинение в убийстве. Исход расследования предрешен, так же как и участь отца Эммы. Его ожидала петля.
Ни к чему беспокоиться о пребывании Джеда и Уина под одной крышей.
– Послушай, Эмма, – начал он осторожно, – я должен предупредить тебя кое о чем заранее. Мне нелегко говорить об этом, но ты должна знать… должна приготовиться…
– К чему?
Девушка отстранилась, насторожившись.
– Ты не хочешь верить в то, что твой отец убил Бо…
– Потому что он его не убивал, – перебила она внятно и раздельно.
– Солнышко, у шерифа скопилось достаточно доказательств его вины.
Ледяной ужас сковал тело Эммы. Но тут же она рванулась, словно обожженная:
– Неправда!
– Я бы отдал правую руку за то, чтобы это не было правдой, но, Эмма, так оно и есть. Теперь всего лишь вопрос дней, когда шериф Гилл найдет в себе силы публично обвинить твоего отца. Они друзья, и я могу понять, как это нелегко, но закон есть закон.
Такер умолк, чувствуя внезапную боль под ложечкой, словно не Эмма, а он сам только что получил сильнейший удар. Лицо девушки даже не побледнело, а как-то помертвело. Ему показалось, что она вот-вот потеряет сознание, и снова прижал ее к себе, пытаясь утешить. Но что он мог сказать?
– Я не мог не предупредить тебя, солнышко. Если бы ты услышала об этом при всех, было бы куда хуже. Так ты сможешь приготовиться…
– К чему? Я не желаю готовиться к аресту отца! Это все ваша вина, Гарретсонов! Вы оба ненавидите отца! С вас станется подставить его намеренно, лишь бы обвинить в том, чего он не делал!
– Я могу понять твои чувства, но рано или поздно придется смириться, Эмма.
Девушка лишь молча оттолкнула его и принялась торопливо одеваться, яростно дергая за неподатливые пуговицы.
– Эмма!
– Я тебе не Эмма, Гарретсон!
Она процедила это сквозь зубы, понимая, что иначе слова вырвутся рыданием и слезы хлынут потоком. Все содрогалось в ней, все рушилось вокруг. Это было все равно что ступить на прекрасный цветущий луг – и вдруг оказаться на дне глубокого, ледяного ущелья.
– Думаешь, тебе так просто удастся заставить меня пойти против отца? – закричала девушка, собрав все свое мужество. – Только потому, что у меня подкашиваются ноги от одного взгляда на тебя! Неужели ты так наивен, что ожидал этого? Я никогда не предам отца, никогда в нем не усомнюсь! Он не способен на убийство! Он не убивал твоего брата!
Кое-как одевшись, Эмма бросилась к лестнице, но Такер остановил ее, поймав за руку:
– Прости, что причинил тебе боль.
– Пусти меня! Я не хочу тебя больше видеть! Никогда!
Все кончено, понимаешь? Все кончено! – Голос ее дрогнул, но она справилась с собой. – Ты так ничего и не понял, Гарретсон. Любовь – это доверие. Если ты не веришь моему отцу, в которого я верю всей душой, значит, я не много для тебя значу!
– Это просто красивые слова, Маллой. Детский лепет. Маллой. Гарретсон. Они вернулись к тому, с чего начали. Так и должно было случиться. Иного им не дано.
– Видишь теперь? У нас не было и нет будущего. Ты можешь больше не бояться попасть в клетку.
Она убежала, и Такер не бросился ее догонять, даже не окликнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
– Ты знаешь, что со мной, – наконец ответила она неохотно, словно высказать все в словах означало выпустить демонов зла на волю. – Никаких «нас» не существует, Такер. То, что мы сделали, неправильно.
– Для меня это было правильно.
– И для меня, но это ничего не меняет. Нас не поймут и никогда не поддержат те, кто нам дорог.
– То есть наши отцы? – Лицо Такера вдруг исказилось бешенством. – Какое нам дело до них! Если не поймут, им же хуже! Мне наплевать на эту идиотскую распрю! Неужели мало того, что отец растратил жизнь на ненависть, научил ненавидеть нас? Бо уже мертв из-за этой вражды! Его жизнь кончилась, так толком и не начавшись, – ни семьи, ни жены, ни детей! И все эта вражда, пропади она пропадом! Хочешь знать, что я думаю? – Он схватил девушку за голые плечи, его пальцы до боли впились в ее тело. – В этой жизни ни в чем нельзя быть уверенным заранее. Ни в чем! Никто не знает, увидит ли он новый восход, доживет ли до заката. Это зависит не от нас, Эмма! Все, на что мы способны, – это желать и добиваться желаемого. Жизнь человеческая так коротка, что тратить ее на распри нелепо! Это все равно что промотать состояние за карточным столом! Чего стоит, в конечном счете, кусок земли? Только не жизни, Эмма!
– Земля стоит многого! Ради нее надо жить, а может, и жизнь отдать! – возразила девушка. – Для меня «Эхо» значит…
– Больше, чем любовь?
Она не знала, что ответить на это.
– Вот видишь! «Клены» значат для меня немало. Можно сказать, земля эта полита моим потом и кровью. Каждый дюйм ее, каждая травинка на ней, каждое животное в стаде выхожены с любовью и заботой. Нет другого места, где я хотел бы прожить жизнь, и в мечтах я вижу наше ранчо процветающим. Но это не значит, что я пожертвую всем ради него, всем абсолютно. Распря сломала жизнь моего отца, отняла жизнь у брата, и я не желаю спалить на этом костре и свою жизнь.
– По-твоему, у нас есть надежда?
– Если бы я не верил в это, то не стал бы гоняться за тобой сегодня ночью, – усмехнулся Такер, выбирая соломинки из волос девушки.
Наступило молчание. Ненадолго вера и впрямь ожила в сердце Эммы, но потом она живо представила себе, как приходит к отцу и говорит: «Знаешь, папа, я люблю Такера Гарретсона».
Ей стало страшно от одной этой мысли. Но, глядя в ясные глаза Такера, она почувствовала, как в сердце снова возрождается надежда.
– Ты же не умеешь жить в клетке? – напомнила Эмма, нежно водя ладонью по его груди.
– Клетка клетке – рознь, – ответил он, ласково усмехнувшись. – Очень может быть, что попадаются и удобные. И потом, я буду в этой клетке не один.
Прислонившись к груди Такера, сидя в кольце его рук, Эмма молча смотрела на светлый квадрат окошка. Возможно, думала она, сила его характера поможет и ей найти мужество для борьбы.
– И все же не верится, – вслух произнесла она. – Только представь себе нас под крышей «Эхо», за одним столом с моим отцом… любезно беседующих втроем! Нет, вчетвером, потому что твой отец, конечно, будет приезжать в гости…
Такер ответил не сразу, лихорадочно решая, стоит ли ей это говорить. Он не хотел омрачать свидание, но стремился быть честным до конца. Кроме того, необходимо было подготовить Эмму к ужасному испытанию, которое ее ожидало. Она не знала слишком многого, он же благодаря Тэре уже слышал о некоторых грядущих событиях. Ему было ясно, что Уин Маллой обречен, что его арест не за горами, что в самом скором времени ему предъявят обвинение в убийстве. Исход расследования предрешен, так же как и участь отца Эммы. Его ожидала петля.
Ни к чему беспокоиться о пребывании Джеда и Уина под одной крышей.
– Послушай, Эмма, – начал он осторожно, – я должен предупредить тебя кое о чем заранее. Мне нелегко говорить об этом, но ты должна знать… должна приготовиться…
– К чему?
Девушка отстранилась, насторожившись.
– Ты не хочешь верить в то, что твой отец убил Бо…
– Потому что он его не убивал, – перебила она внятно и раздельно.
– Солнышко, у шерифа скопилось достаточно доказательств его вины.
Ледяной ужас сковал тело Эммы. Но тут же она рванулась, словно обожженная:
– Неправда!
– Я бы отдал правую руку за то, чтобы это не было правдой, но, Эмма, так оно и есть. Теперь всего лишь вопрос дней, когда шериф Гилл найдет в себе силы публично обвинить твоего отца. Они друзья, и я могу понять, как это нелегко, но закон есть закон.
Такер умолк, чувствуя внезапную боль под ложечкой, словно не Эмма, а он сам только что получил сильнейший удар. Лицо девушки даже не побледнело, а как-то помертвело. Ему показалось, что она вот-вот потеряет сознание, и снова прижал ее к себе, пытаясь утешить. Но что он мог сказать?
– Я не мог не предупредить тебя, солнышко. Если бы ты услышала об этом при всех, было бы куда хуже. Так ты сможешь приготовиться…
– К чему? Я не желаю готовиться к аресту отца! Это все ваша вина, Гарретсонов! Вы оба ненавидите отца! С вас станется подставить его намеренно, лишь бы обвинить в том, чего он не делал!
– Я могу понять твои чувства, но рано или поздно придется смириться, Эмма.
Девушка лишь молча оттолкнула его и принялась торопливо одеваться, яростно дергая за неподатливые пуговицы.
– Эмма!
– Я тебе не Эмма, Гарретсон!
Она процедила это сквозь зубы, понимая, что иначе слова вырвутся рыданием и слезы хлынут потоком. Все содрогалось в ней, все рушилось вокруг. Это было все равно что ступить на прекрасный цветущий луг – и вдруг оказаться на дне глубокого, ледяного ущелья.
– Думаешь, тебе так просто удастся заставить меня пойти против отца? – закричала девушка, собрав все свое мужество. – Только потому, что у меня подкашиваются ноги от одного взгляда на тебя! Неужели ты так наивен, что ожидал этого? Я никогда не предам отца, никогда в нем не усомнюсь! Он не способен на убийство! Он не убивал твоего брата!
Кое-как одевшись, Эмма бросилась к лестнице, но Такер остановил ее, поймав за руку:
– Прости, что причинил тебе боль.
– Пусти меня! Я не хочу тебя больше видеть! Никогда!
Все кончено, понимаешь? Все кончено! – Голос ее дрогнул, но она справилась с собой. – Ты так ничего и не понял, Гарретсон. Любовь – это доверие. Если ты не веришь моему отцу, в которого я верю всей душой, значит, я не много для тебя значу!
– Это просто красивые слова, Маллой. Детский лепет. Маллой. Гарретсон. Они вернулись к тому, с чего начали. Так и должно было случиться. Иного им не дано.
– Видишь теперь? У нас не было и нет будущего. Ты можешь больше не бояться попасть в клетку.
Она убежала, и Такер не бросился ее догонять, даже не окликнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84