Вообще он выглядел так, словно одной ногой уже был в могиле.
– А теперь прочь! Не прикасайтесь больше к нему! С дороги!
Растолкав ковбоев, Эмма торопливо взобралась в фургон и подхватила брошенные вожжи. Ред и Эйс наблюдали за ней в мрачном молчании, но с почтительного расстояния.
– Все уладится, – проговорила девушка, обращаясь к бездыханному Такеру. – Вот увидишь, все будет в порядке!
Ливень упал стеной. Плодородная почва пастбища почти сразу превратилась в вязкое болото. Лошади, нахлестываемые Эммой, рвались вперед изо всех сил, – фургон кренился и вилял. Ветер налетал яростными порывами, щедро швыряя дождевую воду под парусину.
Над головой клубились тучи, полыхали молнии. Рявкнул гром, и лошади шарахнулись в сторону. К ливню примешался крупный ледяной град. Ветер усилился настолько, что дождь летел почти параллельно земле, обильно орошая все, что было в фургоне. Каким-то образом Эмма ухитрилась набросить на Такера плед. Сама она давно промокла насквозь, но не чувствовала холода, разгоряченная борьбой с артачившейся упряжкой.
– Тихо, тихо! – выкрикивала она, но рев стихии перекрывал возгласы.
Где бы спрятаться? Эмма вспомнила про хижину в устье каньона Длинных Скал. До ранчо все еще оставалось три мили, до хижины – только полмили. Это было ближайшее укрытие. Дорога в той стороне каменистая, лошади не увязнут; они доберутся быстро.
Когда упряжка повернула в сторону каньона, в одинокое сухое дерево, буквально в двух шагах от них, ударила молния. Несмотря на дождь, дерево вспыхнуло факелом. Лошади взвились на дыбы, и девушка еле-еле справилась с упряжкой.
– Ради Бога, милые мои! – в отчаянии уговаривала она усталых и перепуганных лошадей. – Потерпите еще немного!
Наконец под рев бури и вспышки молний, под неослабевающим ливнем ей удалось достичь цели.
– Такер, очнись! Слышишь, ты должен очнуться! Я не смогу одна!..
Глядя на распростертое тело Такера, она вдруг поняла, что не сумеет в одиночку перетащить его в хижину. Он по-прежнему не подавал признаков жизни. Осторожно, потом все сильнее девушка потрясла его за плечо.
Никакой реакции. Слезы отчаяния брызнули у нее из глаз. Тяжело дыша и всхлипывая, она тянула и толкала мокрое неподвижное тело. Дощатый пол фургона был залит кровавой водой.
Гром снова ударил прямо над головой. Эмма не заметила бы этого, если бы не лошади, сильно толкнувшие фургон назад и едва не сбившие ее с ног. Она бросила безумный взгляд на хижину, полускрытую стеной дождя. До двери было футов двадцать, не больше, но подъехать ближе мешали два каменных уступа, похожие на широкие ступени. С таким же успехом хижина могла быть на другом краю света.
– Такер, прошу тебя… прошу тебя!
Послышался звук, похожий разом на смешок и на сдавленный стон. Веки Такера приоткрылись.
– Выше… голову, Маллой… и дай дорогу…
Он говорил с трудом. Глаза закрылись, потом снова приоткрылись. Однако Такер сумел привстать. Эмма закинула его руку себе на плечи и приготовилась принять на себя вес тела.
– Дай… дорогу…
– Я помогу!
– Рухну… на тебя…
– Не посмеешь!
Гримаса исказила его лицо, но Эмма поняла, что Такер пытался улыбнуться. Неописуемо медленно он начал выбираться из фургона. В последнюю минуту, не удержав равновесия, он сполз вниз, всей тяжестью навалившись на девушку. Ей показалось, что она слышит хруст собственных костей, но удержалась и не вскрикнула.
Какое-то время – целую вечность – Такер просто висел на ней, тяжело дыша. Эмма смотрела на дверь. Ступени! Их предстоит одолеть!
– Почти пришли, – задыхаясь, проговорила она. Дождь, ненадолго притихший, снова обрушился на них как из ведра. Ветер с воем трепал и рвал кустарник и деревья, среди которых была укрыта хижина, но Эмма едва замечала все это. Чтобы волочить Такера вверх по ступеням, требовалась масса усилий. Когда дверь распахнулась под тяжестью их тел, Эмма с трудом удержалась, чтобы не свалиться самой и не дать упасть Такеру…
Наконец все оказалось позади. Такер лежал на деревянных нарах, накрытых соломенным тюфяком. В четырех стенах было сухо и даже душновато после холода снаружи.
Царило молчание. Такер, должно быть, снова впал в забытье. Девушка лихорадочно решала, что предпринять в первую очередь: заняться им, лошадьми или огнем в очаге.
Для начала она зажгла керосиновую лампу на столе. Свет показался ярким и согревал если не тело, то душу. Хижиной ковбои пользовались нечасто, только в экстренных случаях, но все же в ней должен был быть неприкосновенный запас.
При свете лампы Такер выглядел еще ужаснее. Он был избит до неузнаваемости. От сострадания сердце девушки заныло. Протянув руку, она осторожно убрала с его лба волосы, настолько влажные, что они казались темными. Что-то горячее упало на руку, потом еще и еще. «Да это же я плачу!..» – подумала Эмма. Она зажмурилась, а когда снова открыла глаза, Такер смотрел на нее.
– Не капай на… меня, Маллой. Я и так… и так почти утонул… в этом ливне.
– Я и не думаю плакать! Это дождевая вода.
– Значит… идет горячий… дождь.
Эмма насупилась и вдруг заметила, что гладит Такера по мокрым волосам. Она отдернула руку.
– Как ты?
– Бывало и хуже.
– Здесь должны быть какие-нибудь лекарства, но сначала нужно промыть раны.
– Лошади…
– Что?
– Займись ими.
– Да, но…
– Ты слышала? Займись лошадьми…
Кажется, жизнь начинает возвращаться к Такеру, раз он заговорил таким непререкаемым тоном.
– Ты ковбой до мозга костей, – заметила Эмма, качая головой. – Животные всегда прежде всего.
Тот, кто всю жизнь провел на ранчо, знал цену хорошей лошади и скорее пренебрег бы своим здоровьем и безопасностью, чем поставил под угрозу животное. Обтереть и накормить лошадь было задачей номер один, каким бы усталым ни был хозяин после долгой дороги.
– К хижине пристроен навес, я отведу лошадей туда. – Девушка поднялась на ноги, убирая с лица мокрые пряди. – Никуда не уходи, Гарретсон, я на минутку.
У двери она помедлила пару секунд, собираясь с духом, потом бросилась в ливень, как в омут. Ей удалось выпрячь лошадей без особых проблем, но когда она вела их в поводу к навесу, гром грянул снова, жутким трескучим эхом отдавшись в каньоне. Животные, и без того напуганные, вскинулись на дыбы. Эмма отпрянула, чтобы не попасть под копыта, и лошади, ощутив свободу, вслепую ринулись прочь и исчезли в потоках дождя.
«Ну вот, теперь мы все равно что на необитаемом острове».
Лошади, конечно же, вернутся на ранчо – одни, без фургона. Отец обезумеет от тревоги за нее. Но в данный момент ничего сделать нельзя. Надо заняться Такером.
Когда она вошла в дом, оставляя за собой мокрую дорожку, он уже сидел на нарах. Лицо его распухло и было покрыто кровоподтеками и царапинами;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
– А теперь прочь! Не прикасайтесь больше к нему! С дороги!
Растолкав ковбоев, Эмма торопливо взобралась в фургон и подхватила брошенные вожжи. Ред и Эйс наблюдали за ней в мрачном молчании, но с почтительного расстояния.
– Все уладится, – проговорила девушка, обращаясь к бездыханному Такеру. – Вот увидишь, все будет в порядке!
Ливень упал стеной. Плодородная почва пастбища почти сразу превратилась в вязкое болото. Лошади, нахлестываемые Эммой, рвались вперед изо всех сил, – фургон кренился и вилял. Ветер налетал яростными порывами, щедро швыряя дождевую воду под парусину.
Над головой клубились тучи, полыхали молнии. Рявкнул гром, и лошади шарахнулись в сторону. К ливню примешался крупный ледяной град. Ветер усилился настолько, что дождь летел почти параллельно земле, обильно орошая все, что было в фургоне. Каким-то образом Эмма ухитрилась набросить на Такера плед. Сама она давно промокла насквозь, но не чувствовала холода, разгоряченная борьбой с артачившейся упряжкой.
– Тихо, тихо! – выкрикивала она, но рев стихии перекрывал возгласы.
Где бы спрятаться? Эмма вспомнила про хижину в устье каньона Длинных Скал. До ранчо все еще оставалось три мили, до хижины – только полмили. Это было ближайшее укрытие. Дорога в той стороне каменистая, лошади не увязнут; они доберутся быстро.
Когда упряжка повернула в сторону каньона, в одинокое сухое дерево, буквально в двух шагах от них, ударила молния. Несмотря на дождь, дерево вспыхнуло факелом. Лошади взвились на дыбы, и девушка еле-еле справилась с упряжкой.
– Ради Бога, милые мои! – в отчаянии уговаривала она усталых и перепуганных лошадей. – Потерпите еще немного!
Наконец под рев бури и вспышки молний, под неослабевающим ливнем ей удалось достичь цели.
– Такер, очнись! Слышишь, ты должен очнуться! Я не смогу одна!..
Глядя на распростертое тело Такера, она вдруг поняла, что не сумеет в одиночку перетащить его в хижину. Он по-прежнему не подавал признаков жизни. Осторожно, потом все сильнее девушка потрясла его за плечо.
Никакой реакции. Слезы отчаяния брызнули у нее из глаз. Тяжело дыша и всхлипывая, она тянула и толкала мокрое неподвижное тело. Дощатый пол фургона был залит кровавой водой.
Гром снова ударил прямо над головой. Эмма не заметила бы этого, если бы не лошади, сильно толкнувшие фургон назад и едва не сбившие ее с ног. Она бросила безумный взгляд на хижину, полускрытую стеной дождя. До двери было футов двадцать, не больше, но подъехать ближе мешали два каменных уступа, похожие на широкие ступени. С таким же успехом хижина могла быть на другом краю света.
– Такер, прошу тебя… прошу тебя!
Послышался звук, похожий разом на смешок и на сдавленный стон. Веки Такера приоткрылись.
– Выше… голову, Маллой… и дай дорогу…
Он говорил с трудом. Глаза закрылись, потом снова приоткрылись. Однако Такер сумел привстать. Эмма закинула его руку себе на плечи и приготовилась принять на себя вес тела.
– Дай… дорогу…
– Я помогу!
– Рухну… на тебя…
– Не посмеешь!
Гримаса исказила его лицо, но Эмма поняла, что Такер пытался улыбнуться. Неописуемо медленно он начал выбираться из фургона. В последнюю минуту, не удержав равновесия, он сполз вниз, всей тяжестью навалившись на девушку. Ей показалось, что она слышит хруст собственных костей, но удержалась и не вскрикнула.
Какое-то время – целую вечность – Такер просто висел на ней, тяжело дыша. Эмма смотрела на дверь. Ступени! Их предстоит одолеть!
– Почти пришли, – задыхаясь, проговорила она. Дождь, ненадолго притихший, снова обрушился на них как из ведра. Ветер с воем трепал и рвал кустарник и деревья, среди которых была укрыта хижина, но Эмма едва замечала все это. Чтобы волочить Такера вверх по ступеням, требовалась масса усилий. Когда дверь распахнулась под тяжестью их тел, Эмма с трудом удержалась, чтобы не свалиться самой и не дать упасть Такеру…
Наконец все оказалось позади. Такер лежал на деревянных нарах, накрытых соломенным тюфяком. В четырех стенах было сухо и даже душновато после холода снаружи.
Царило молчание. Такер, должно быть, снова впал в забытье. Девушка лихорадочно решала, что предпринять в первую очередь: заняться им, лошадьми или огнем в очаге.
Для начала она зажгла керосиновую лампу на столе. Свет показался ярким и согревал если не тело, то душу. Хижиной ковбои пользовались нечасто, только в экстренных случаях, но все же в ней должен был быть неприкосновенный запас.
При свете лампы Такер выглядел еще ужаснее. Он был избит до неузнаваемости. От сострадания сердце девушки заныло. Протянув руку, она осторожно убрала с его лба волосы, настолько влажные, что они казались темными. Что-то горячее упало на руку, потом еще и еще. «Да это же я плачу!..» – подумала Эмма. Она зажмурилась, а когда снова открыла глаза, Такер смотрел на нее.
– Не капай на… меня, Маллой. Я и так… и так почти утонул… в этом ливне.
– Я и не думаю плакать! Это дождевая вода.
– Значит… идет горячий… дождь.
Эмма насупилась и вдруг заметила, что гладит Такера по мокрым волосам. Она отдернула руку.
– Как ты?
– Бывало и хуже.
– Здесь должны быть какие-нибудь лекарства, но сначала нужно промыть раны.
– Лошади…
– Что?
– Займись ими.
– Да, но…
– Ты слышала? Займись лошадьми…
Кажется, жизнь начинает возвращаться к Такеру, раз он заговорил таким непререкаемым тоном.
– Ты ковбой до мозга костей, – заметила Эмма, качая головой. – Животные всегда прежде всего.
Тот, кто всю жизнь провел на ранчо, знал цену хорошей лошади и скорее пренебрег бы своим здоровьем и безопасностью, чем поставил под угрозу животное. Обтереть и накормить лошадь было задачей номер один, каким бы усталым ни был хозяин после долгой дороги.
– К хижине пристроен навес, я отведу лошадей туда. – Девушка поднялась на ноги, убирая с лица мокрые пряди. – Никуда не уходи, Гарретсон, я на минутку.
У двери она помедлила пару секунд, собираясь с духом, потом бросилась в ливень, как в омут. Ей удалось выпрячь лошадей без особых проблем, но когда она вела их в поводу к навесу, гром грянул снова, жутким трескучим эхом отдавшись в каньоне. Животные, и без того напуганные, вскинулись на дыбы. Эмма отпрянула, чтобы не попасть под копыта, и лошади, ощутив свободу, вслепую ринулись прочь и исчезли в потоках дождя.
«Ну вот, теперь мы все равно что на необитаемом острове».
Лошади, конечно же, вернутся на ранчо – одни, без фургона. Отец обезумеет от тревоги за нее. Но в данный момент ничего сделать нельзя. Надо заняться Такером.
Когда она вошла в дом, оставляя за собой мокрую дорожку, он уже сидел на нарах. Лицо его распухло и было покрыто кровоподтеками и царапинами;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84