Глава 15
Эмма проснулась с восхитительным ощущением легкости и покоя. Она как будто стала невесомой, но при этом и сытой, словно только что вернулась с банкета, на котором подали по меньшей мере пять перемен блюд. Однако стоило открыть глаза, как радость растаяла, и действительность вернулась со всей своей беспощадностью. Солнечный свет лился сквозь крохотное оконце и освещал каждый убогий, пыльный дюйм замкнутого пространства хижины. И еще он освещал нары с двумя распростертыми нагими телами – ее и Такера.
Сердце девушки екнуло – к ней внезапно вернулось воспоминание об этой ночи. Она помнила каждый поцелуй, каждое прикосновение, каждое слово. Сначала ее окатило горячей волной стыда, потом ледяной волной отчаяния. С бесконечной осторожностью Эмма повернула голову и посмотрела на спящего рядом мужчину.
Она сама только что спала так же мирно и безмятежно. Это потому, поняла вдруг она, что и во сне он держал ее в своих объятиях. Мужская нога все еще была закинута на ее ноги, загорелая, покрытая золотистыми волосками рука все еще лежала на ее талии.
Медленно-медленно, стараясь не разбудить Такера, Эмма высвободилась и села, подтянув колени к груди, скользя взглядом по его лицу, по подбородку с тенью утренней щетины, по светлым волосам, разметавшимся по одеялу. Она едва могла дышать от противоречивых чувств. Он был красив, – еще лучше, чем прежде. Силен, неистов в своей страсти и в то же время нежен, ласков.
Вдруг она затрепетала, как пушинка под порывом ветра. Его длинные ресницы дрогнули, глаза вот-вот откроются! Но она не может встретить их взгляд! Не после того, что случилось!
Собственная нагота, которая на пороге рассвета казалась такой естественной, наполнила девушку стыдом. Она не могла отвести взгляда от Такера, спящего ничком во всем своем великолепии, и в то же время сознавала, что совершила ужасную, непоправимую ошибку!
Потому что ничего не изменилось. Излечения не наступило. Она не была свободна от этого человека.
После того, что было между ними, она все еще желала его. Нет, теперь она желала его неизмеримо больше!
Отчаяние захлестнуло Эмму. Что же дальше, думала она. Сейчас он проснется и посмотрит на нее холодным, равнодушным взглядом. Он не захочет не только целовать ее или заниматься с ней любовью, но даже видеть ее хоть изредка. В точности как и обещал.
Но она-то, она-то хочет видеть его! Не только видеть, но и повторить то, что было. Снова ощутить тяжесть его тела, и сладость проникновения, и упоение экстаза.
В этот момент девушка поняла, что выздоровление для нее невозможно, что она обречена желать Такера всю оставшуюся жизнь.
Лишь нечеловеческим усилием воли ей удалось подавить рвущиеся наружу рыдания. Спустившись с нар, она потянулась за одеждой, белой грудой кружев лежащей на полу рядом с мужскими брюками.
Ей почти удалось ускользнуть прежде, чем Такер проснулся. Почти. Она уже была полностью одета, и чувство собственного достоинства вернулось вместе с одеждой. По возможности расчесав волосы пальцами и оставив их свободно рассыпаться по плечам, Эмма на цыпочках двинулась к двери.
– Ты куда, солнышко? – спросил Такер, садясь на нарах.
Голос его был низким и хрипловатым со сна и очень напоминал тот, который она слышала в минуту их близости. Эмма затрепетала.
Опомнись, приказала она себе, борясь с предательской слабостью. Мужчины и женщины делают это сплошь и рядом, и никто не просыпается утром, умирая от желания, от готовности отбросить все – честь, совесть, семейную гордость – ради того, чтобы все повторилось. Ты уже взрослая и должна мыслить здраво. Если он прочтет твои мысли, то станет презирать тебя за безволие.
Девушка заставила себя повернуться и посмотреть на Такера.
«Она ненавидит меня за то, что случилось», – подумал тот.
Эмма была бледна, изящные черты лица обострились, глаза смотрели отчужденно. Этот взгляд напомнил Такеру четырнадцатилетнюю девочку, лежащую на земле с растянутой лодыжкой. Именно так, отчужденно и недоверчиво, смотрела на него та девочка. Словно ожидала от него всего самого наихудшего. Доверие, открытость, искренность – все то, что она дарила ему в час рассвета, – исчезли без следа. Если вообще существовали. Если он не вообразил себе все это.
– Отец наверняка уже разыскивает меня. Собственный голос показался Эмме чужим и каким-то деревянным. Но она даже была рада этому, зная, что маскирует боль, от которой разрывается на части ее душа. И все же Эмма знала: скажи Такер хоть слово, даже попросту молча раскрой ей объятия – и она бросится к нему безоглядно.
Ничего подобного, конечно, не случилось. Такер кивнул. Лицо его было бесстрастно.
– Если немного подождешь, я провожу.
– Зачем? Мы на землях Маллоев. Здесь я в безопасности.
– И верно, я забыл, – признал он, усаживаясь спиной к стене.
– На твоем месте я бы поскорее оделась и взяла ноги в руки. Отец и его люди могут явиться сюда в любой момент. Как ты? Сможешь дойти до дома? – Она внезапно заколебалась. – Если нет, я вернусь с лошадью…
– Что бы это значило, Маллой? Что я все еще под твоей опекой?
Такер постарался произнести это легким, поддразнивающим тоном, надеясь тем самым вызвать у нее улыбку. На миг ему почудилось, что уголки рта девушки дрогнули. Она смотрела на него в нерешительности, и по мере того, как взгляд Эммы скользил по его избитому телу, выражение его смягчалось. Вот она посмотрела на нары, на которых они совсем недавно лежали в объятиях друг друга. Губы ее приоткрылись, и Такер решил, что пробился сквозь ее холодность. Взгляды их встретились. Он мог бы поклясться, что она вспоминает. Вспоминает эту ночь, и страсть, и нежность, которые они разделили.
Но девушка лишь глубоко вздохнула, и взгляд снова стал отчужденным, словно она попросту вычеркнула эту ночь из своей жизни.
– Нет, Гарретсон, это было вчера. А сегодня мне нет до тебя дела.
Он должен был бы чувствовать облегчение. Совершенно очевидно, что нелепая страсть, которую они ощутили друг к другу – вопреки всякой логике, вопреки всему, что их разделяло, – отгорела для Эммы Маллой.
Все это было прекрасно, просто прекрасно… Вот только ему-то не удалось покончить с этой историей. Может быть, на этот день, но отнюдь не навсегда.
Такер сел и свесил ноги с нар. Он с трудом удержался, чтобы не застонать. Как обычно, настоящая боль пришла не сразу, а много позднее побоев. Теперь болела каждая косточка, каждая мышца, каждая связка. Где-то ныло, а где-то дергало или слабо, но неприятно пульсировало, и можно было с легкостью определить, куда пришелся каждый удар. Впрочем, боль могла подождать. Эмма собиралась уйти, и не ясно было, увидятся они еще когда-нибудь или нет.
– Может, увидимся как-нибудь? – вырвалось у Такера, и в ту же минуту он почувствовал себя круглым идиотом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84