Я содрогаюсь, когда подумаю…
– А ты поменьше думай, – перебил он. – Займись лучше своим ребенком.
Если бы Такера в этот момент спросили, почему он так незаслуженно груб, он вряд ли сумел бы объяснить. Может быть, виной тому был безобразный синяк, набухающий на скуле Эммы Маллой, и ее смертельная бледность.
– Сегодня ты чуть было не оказалась там, куда так рвешься, – процедил он сквозь зубы.
– По-твоему, надо было ждать, пока эта тварь убьет ребенка? – Эмма вдруг пошатнулась.
Такер успел поддержать ее, прежде чем она осела на землю.
– От… отпусти…
– Позаботься о ней, – обратился он к Питу Шугару, слегка подталкивая Эмму в его сторону. – Хотя у нее вместо мозгов одни кости, можно разбить и кости, свалившись головой на камень.
– Все… в порядке… со мной… – упорствовала Эмма.
– Оно и видно. И даже слышно. Пит, отвези-ка ее домой!
– Со мной все…
– Но, Эмма, ты очень плохо выглядишь!.. – робко вмешался веснушчатый здоровяк, смутился и покраснел. – То есть выглядишь ты просто потрясающе… как всегда… но этот ужасный синяк… и потом тебя шатает. Может, я все-таки отвезу тебя?
– Я… сама, – твердо ответила девушка, гигантским усилием воли подавляя приступ дурноты.
– Упрямая ослица! – бросил Такер, повернулся и вышел из банка.
Но Эмма просто не могла позволить себе расслабиться и поддаться тошноте и головокружению. Сегодня Такер уже высмеял ее, нельзя было допустить, чтобы это случилось снова. Лучше быть в его глазах упрямой ослицей, чем кисейной барышней.
Именно поэтому Эмма снова ответила отказом на предложение Пита отвезти ее домой. День должен идти своим чередом, как будто ничего не случилось, чтобы попусту не тревожить отца. Разумеется, ограбление банка не останется для него тайной, но ему совсем не обязательно знать, какой опасности подвергалась его дочь.
Девушка отважно попыталась выполнить все намеченные дела. Какое-то время ей удавалось игнорировать головокружение, а также отвратительную боль в висках. Сделав покупки, она забрала на почте письмо от Дерека, но поняла, что не в силах даже распечатать его. Ладно, с тем же успехом можно прочесть письмо и дома. Надежда на то, что постепенно ужасная дурнота пройдет, не оправдалась, и час спустя девушка чувствовала себя еще хуже. Она мечтала лишь о том, чтобы рухнуть на кровать и забыться.
Однако у самой двуколки ее остановил Док Карсон, которому хотелось с кем-нибудь поделиться своим возмущением по поводу дерзкого ограбления. Он посочувствовал Эмме и добавил, что помощник шерифа захочет взять у нее показания.
– Не только у тебя, конечно. Он опросит каждого, кто в это время находился в банке. Правда, словесный портрет уже составлен, но может выплыть что-то новое, что ускользнуло от остальных.
В этот момент Эмма снова пошатнулась. Доктор нахмурил седые брови и покачал головой.
– Каков негодяй! Прости мою прямоту, дорогая, но вид у тебя… краше в гроб кладут. Давай-ка зайдем ко мне в кабинет, я сделаю примочку на этот кровоподтек и накапаю тебе успокоительного. Очень советую, иначе щека у тебя распухнет, а глаз заплывет.
– Нет-нет, это совершенно излишне! Дома мне сделает примочку Коринна.
– Я бы на твоем месте не отказывался, – уговаривал доктор, с тревогой глядя на ее бледное, осунувшееся лицо. – Впрочем, ты уже взрослая и знаешь, что делаешь. Только обещай мне дома сразу лечь и как следует отдохнуть. Что ж, до завтра.
– До завтра, Док. Я непременно зайду к помощнику шерифа Клему и отвечу на все его вопросы. И можете не сомневаться, я лягу отдохнуть сразу, как только окажусь дома.
Каким-то чудом Эмме удалось улыбнуться доктору.
– Вот и хорошо, – с сомнением сказал тот. – Страшно жаль, что все так обернулось, и притом незадолго до Дня независимости. Мне все-таки не нравится эта твоя бледность и…
– Все будет в полном порядке, – заверила Эмма. Она позволила доктору уложить ее свертки в двуколку, без проблем уселась в нее и хлестнула лошадей. Когда маленький экипаж катился по Мэйн-стрит, девушка думала о том, что никогда еще солнце не палило так яростно.
Ну почему каждый норовит предложить ей помощь, словно она не в состоянии сама о себе позаботиться? Все дело в этом ограблении… но ведь оно в прошлом. Оно в прошлом, и она чувствует себя хорошо… просто прекрасно… насколько это возможно при такой ломоте в висках и боли в скуле… Но это еще не значит, что она потеряет сознание прямо на ходу…
Девушка вдруг осознала, что именно это вот-вот и случится. Она уже находилась в полумиле от города, на открытом участке дороги. Солнце палило, словно задалось целью испепелить весь мир, глаза резало от бликов отраженного света, горло было сухим и шершавым, как грубый войлок. Дурнота набегала волнами, и наконец очередная пришла с такой силой, что Эмма со стоном рванула поводья, заставив двуколку вильнуть. Лошадь остановилась. Закрыв лицо руками, девушка сделала еще одну попытку отдалить обморок усилием воли.
– Этому не бывать, этому не бывать, этому не бывать… – бормотала она, едва слыша собственный голос, в то время как огненный жар надвигался со всех сторон, собираясь ее поглотить.
– Я так и знал, что она хлопнется в обморок, – послышалось рядом, и она узнала голос, но не сразу смогла вспомнить, кому он принадлежит.
А когда вспомнила, ей уже было все равно. Безразличная ко всему, даже к унижению, Эмма провалилась во тьму беспамятства.
Глава 7
– Что за упрямая ослица! – пробормотал Такер, бережно опуская Эмму на поникшую от жары траву.
Он подхватил ее в то самое мгновение, когда она вываливалась из двуколки. Проклиная все на свете, особенно женское упрямство, Такер присел рядом с недвижной, мертвенно-бледной девушкой, прикидывая, что делать дальше. Она казалась хрупкой, как надломленная лилия, покрытая каплями росы, – кожа ее была вся в болезненной испарине. На нежной белизне кровоподтек выделялся особенно сильно и напоминал огромного темного жука, усевшегося на лицо.
И почему он не бросился на главаря банды на долю секунды раньше, чем она? Ведь собирался же, потому что ни на минуту не сомневался, что эта дуреха кинется в атаку. А все потому, что здравого смысла ни на грош, зато упрямства на троих!
Поколебавшись, Такер развязал ленты шляпки, сбившейся набок, и начал обмахивать бледное лицо в. надежде, что ток воздуха поможет Эмме прийти в себя.
И действительно, она застонала и шевельнулась, но потом снова впала в оцепенение. И неудивительно – в платье с таким узким и высоким воротом, застегнутым на множество мелких пуговок! Да в нем невозможно дышать! Бормоча витиеватые проклятия, Такер расстегнул несколько перламутровых пуговок, которые едва удавалось ухватить, настолько они были крохотные.
– Эмма, Эмма! Очнись!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
– А ты поменьше думай, – перебил он. – Займись лучше своим ребенком.
Если бы Такера в этот момент спросили, почему он так незаслуженно груб, он вряд ли сумел бы объяснить. Может быть, виной тому был безобразный синяк, набухающий на скуле Эммы Маллой, и ее смертельная бледность.
– Сегодня ты чуть было не оказалась там, куда так рвешься, – процедил он сквозь зубы.
– По-твоему, надо было ждать, пока эта тварь убьет ребенка? – Эмма вдруг пошатнулась.
Такер успел поддержать ее, прежде чем она осела на землю.
– От… отпусти…
– Позаботься о ней, – обратился он к Питу Шугару, слегка подталкивая Эмму в его сторону. – Хотя у нее вместо мозгов одни кости, можно разбить и кости, свалившись головой на камень.
– Все… в порядке… со мной… – упорствовала Эмма.
– Оно и видно. И даже слышно. Пит, отвези-ка ее домой!
– Со мной все…
– Но, Эмма, ты очень плохо выглядишь!.. – робко вмешался веснушчатый здоровяк, смутился и покраснел. – То есть выглядишь ты просто потрясающе… как всегда… но этот ужасный синяк… и потом тебя шатает. Может, я все-таки отвезу тебя?
– Я… сама, – твердо ответила девушка, гигантским усилием воли подавляя приступ дурноты.
– Упрямая ослица! – бросил Такер, повернулся и вышел из банка.
Но Эмма просто не могла позволить себе расслабиться и поддаться тошноте и головокружению. Сегодня Такер уже высмеял ее, нельзя было допустить, чтобы это случилось снова. Лучше быть в его глазах упрямой ослицей, чем кисейной барышней.
Именно поэтому Эмма снова ответила отказом на предложение Пита отвезти ее домой. День должен идти своим чередом, как будто ничего не случилось, чтобы попусту не тревожить отца. Разумеется, ограбление банка не останется для него тайной, но ему совсем не обязательно знать, какой опасности подвергалась его дочь.
Девушка отважно попыталась выполнить все намеченные дела. Какое-то время ей удавалось игнорировать головокружение, а также отвратительную боль в висках. Сделав покупки, она забрала на почте письмо от Дерека, но поняла, что не в силах даже распечатать его. Ладно, с тем же успехом можно прочесть письмо и дома. Надежда на то, что постепенно ужасная дурнота пройдет, не оправдалась, и час спустя девушка чувствовала себя еще хуже. Она мечтала лишь о том, чтобы рухнуть на кровать и забыться.
Однако у самой двуколки ее остановил Док Карсон, которому хотелось с кем-нибудь поделиться своим возмущением по поводу дерзкого ограбления. Он посочувствовал Эмме и добавил, что помощник шерифа захочет взять у нее показания.
– Не только у тебя, конечно. Он опросит каждого, кто в это время находился в банке. Правда, словесный портрет уже составлен, но может выплыть что-то новое, что ускользнуло от остальных.
В этот момент Эмма снова пошатнулась. Доктор нахмурил седые брови и покачал головой.
– Каков негодяй! Прости мою прямоту, дорогая, но вид у тебя… краше в гроб кладут. Давай-ка зайдем ко мне в кабинет, я сделаю примочку на этот кровоподтек и накапаю тебе успокоительного. Очень советую, иначе щека у тебя распухнет, а глаз заплывет.
– Нет-нет, это совершенно излишне! Дома мне сделает примочку Коринна.
– Я бы на твоем месте не отказывался, – уговаривал доктор, с тревогой глядя на ее бледное, осунувшееся лицо. – Впрочем, ты уже взрослая и знаешь, что делаешь. Только обещай мне дома сразу лечь и как следует отдохнуть. Что ж, до завтра.
– До завтра, Док. Я непременно зайду к помощнику шерифа Клему и отвечу на все его вопросы. И можете не сомневаться, я лягу отдохнуть сразу, как только окажусь дома.
Каким-то чудом Эмме удалось улыбнуться доктору.
– Вот и хорошо, – с сомнением сказал тот. – Страшно жаль, что все так обернулось, и притом незадолго до Дня независимости. Мне все-таки не нравится эта твоя бледность и…
– Все будет в полном порядке, – заверила Эмма. Она позволила доктору уложить ее свертки в двуколку, без проблем уселась в нее и хлестнула лошадей. Когда маленький экипаж катился по Мэйн-стрит, девушка думала о том, что никогда еще солнце не палило так яростно.
Ну почему каждый норовит предложить ей помощь, словно она не в состоянии сама о себе позаботиться? Все дело в этом ограблении… но ведь оно в прошлом. Оно в прошлом, и она чувствует себя хорошо… просто прекрасно… насколько это возможно при такой ломоте в висках и боли в скуле… Но это еще не значит, что она потеряет сознание прямо на ходу…
Девушка вдруг осознала, что именно это вот-вот и случится. Она уже находилась в полумиле от города, на открытом участке дороги. Солнце палило, словно задалось целью испепелить весь мир, глаза резало от бликов отраженного света, горло было сухим и шершавым, как грубый войлок. Дурнота набегала волнами, и наконец очередная пришла с такой силой, что Эмма со стоном рванула поводья, заставив двуколку вильнуть. Лошадь остановилась. Закрыв лицо руками, девушка сделала еще одну попытку отдалить обморок усилием воли.
– Этому не бывать, этому не бывать, этому не бывать… – бормотала она, едва слыша собственный голос, в то время как огненный жар надвигался со всех сторон, собираясь ее поглотить.
– Я так и знал, что она хлопнется в обморок, – послышалось рядом, и она узнала голос, но не сразу смогла вспомнить, кому он принадлежит.
А когда вспомнила, ей уже было все равно. Безразличная ко всему, даже к унижению, Эмма провалилась во тьму беспамятства.
Глава 7
– Что за упрямая ослица! – пробормотал Такер, бережно опуская Эмму на поникшую от жары траву.
Он подхватил ее в то самое мгновение, когда она вываливалась из двуколки. Проклиная все на свете, особенно женское упрямство, Такер присел рядом с недвижной, мертвенно-бледной девушкой, прикидывая, что делать дальше. Она казалась хрупкой, как надломленная лилия, покрытая каплями росы, – кожа ее была вся в болезненной испарине. На нежной белизне кровоподтек выделялся особенно сильно и напоминал огромного темного жука, усевшегося на лицо.
И почему он не бросился на главаря банды на долю секунды раньше, чем она? Ведь собирался же, потому что ни на минуту не сомневался, что эта дуреха кинется в атаку. А все потому, что здравого смысла ни на грош, зато упрямства на троих!
Поколебавшись, Такер развязал ленты шляпки, сбившейся набок, и начал обмахивать бледное лицо в. надежде, что ток воздуха поможет Эмме прийти в себя.
И действительно, она застонала и шевельнулась, но потом снова впала в оцепенение. И неудивительно – в платье с таким узким и высоким воротом, застегнутым на множество мелких пуговок! Да в нем невозможно дышать! Бормоча витиеватые проклятия, Такер расстегнул несколько перламутровых пуговок, которые едва удавалось ухватить, настолько они были крохотные.
– Эмма, Эмма! Очнись!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84