Капитан «Ворона» не знал, что такое пощада. Люди из его команды не слишком распространялись насчет того, что они видели, когда этот корсар захватывал какой-нибудь корабль. Однако ходили слухи о том, как они жестоко насиловали женщин и как вырывали детей из рук матерей, чтобы разрубить их на куски и скормить акулам.
Фелисити вышла из низкой двери находящейся во дворе кухни и бросила взгляд на закрытое низкими облаками небо. Порыв ветра осыпал ее дождем тяжелых капель с черного эвкалипта, простершего свои ветви над домом. Многие листья на дереве уже сделались ярко-красными. Приближалась осень. По утрам в воздухе ощущалась прохлада, даже если дождь, идущий почти непрерывно, неожиданно прекращался. Впрочем, к полудню становилось достаточно тепло. В течение еще нескольких недель дом можно будет не топить, хотя придется постоянно соскребать серую плесень, которая то и дело появлялась на каждом куске кожи и покрывала пятнами льняные ткани.
К вечеру дождь перестал. Однако серый, с белесым оттенком, цвет неба не оставлял большой надежды на то, что эта столь желанная передышка продлится слишком долго. Грустно вздохнув, Фелисити стала пробираться к арке, ведущей к лестнице наверх.
— Мадемуазель, ваш отвар.
Ашанти торопливыми шагами догнала хозяйку, предложив ей чашку с темной жидкостью, от которой шел пар. Фелисити взяла ее с недовольной гримасой. Однако это варево, приготовленное служанкой, которое ей приходилось пить ежедневно, оказалось довольно действенным средством. Месячные пока приходили с завидной регулярностью.
Ашанти с довольным видом наблюдала, как Фелисити сделала несколько глотков.
— Полковник должен скоро вернуться, — сообщила она.
Фелисити кивнула без особой радости.
— Ему, наверное, понравится филе из говядины, которое мы сейчас готовим, а заодно суп с креветками и пирог с устрицами.
— Иначе и быть не может, если нам пришлось провести на кухне столько времени.
— Вы решили, о чем будете разговаривать с ним после обеда?
— Находить тему, которая бы не вызвала у него возражений, с каждым днем становится все труднее. Французское искусство, французские вина и французская литература уже исчерпали себя. Французский театр он отвергает как неприличный, французская опера кажется ему довольно сносной, но…
— Боже мой, — Ашанти покачала головой. — Но все-таки вы с ним разговариваете на вашем языке, а не на испанском, который для него тоже не родной.
— Это так, — согласилась Фелисити.
— Тогда мы делаем успехи.
— В определенном смысле да, но я с каждым днем все чаще задаю себе вопрос: не зря ли мы занялись этим делом?
— Как вы можете так говорить, мадемуазель, если человек, подчиняющийся только самому О'Райли, начинает все больше и больше восхищаться всем французским?
— Ему может понравиться простота и привлекательность нашего образа жизни, но сомневаюсь, чтобы это повлияло на его взгляды или на то, что он считает своим долгом.
— Возможно, вы правы, мадемуазель, однако нам остается только продолжать наши попытки. Для большинства мужчин удовольствия желудка, разума и плоти значат куда больше, чем все остальное.
— Но полковник не принадлежит к их числу.
— Это вы верно заметили, — вздохнула Ашанти.
— Как бы там ни было, — продолжала Фелисити, — он обещал мне сделать все от него зависящее, чтобы помочь отцу.
— И все же он может выполнить это обещание с куда большей готовностью и гораздо лучше, если ему захочется отблагодарить вас за доставленные удовольствия. А потом, нам предстоит находить общий язык с новыми испанскими хозяевами еще в течение многих дней, месяцев и лет. Разве не лучше будет для всех, если они научатся принимать жизнь не торопясь, укрываться от жаркого солнца, наслаждаться, вместо того чтобы заставлять трудиться, не жалея сил, в полдень ради спасения наших душ, чтобы мы приближались к райским вратам с хмурым выражением на изможденных лицах?
В эту минуту из дома Ашанти окликнула кухарка, и служанка удалилась, присев в реверансе. Некоторое время Фелисити размышляла, отпивая отвар маленькими глотками. Иногда Ашанти говорила так, как будто связь ее хозяйки с Морганом Маккормаком должна продолжаться бесконечно. Однако это было невозможно, даже если бы так захотелось самой Фелисити. Суд вскоре окончится, и судьба отца станет известна. Какой бы приговор ему ни вынесли, Фелисити не слишком надеялась, что ему удастся сохранить свое имущество. Его продадут тому, кто предложит большую цену. Ей придется уехать, покинуть дом, где она родилась, где провела все прожитые на свете годы.
К тому времени Моргану скорее всего уже надоест их соглашение, и он только обрадуется ее уходу. Чем она будет заниматься, как будет жить, где найдет деньги, чтобы покупать еду себе и отцу, — все эти вопросы оставались без ответа. Фелисити старалась задумываться о них как можно реже, не в силах вообразить, что произойдет после завершения суда. Иногда ее настроение становилось более оптимистичным, ей казалось, что Морган сумеет добиться освобождения отца и поможет, чтобы с него сняли все сегодняшние обвинения. Тогда Оливье Лафарг вернется домой, а Морган покинет их дом, и жизнь вновь потечет в прежнем русле. Такие мысли успокаивали Фелисити. Впрочем, они редко оказывались долговечными.
Девушка посмотрела на чашку, которую держала в руке. Это варево, приготовленное Ашанти, по крайней мере поможет ей хотя бы отчасти управлять процессами, происходящими в организме, если она выпьет его сейчас, пока не вернулся Морган. У нее не родится ребенок, который станет заложником ее будущего. Допив остатки спасительной жидкости, Фелисити опустила чашку на край стоявшего у двери кухонного стола и, повернувшись, направилась в сторону дома.
В этот ранний пасмурный вечер в комнатах наверху уже царил полумрак. Увидев, как в противоположном конце гостиной шевельнулась какая-то темная тень, сливавшаяся с портьерами, Фелисити застыла на месте, сердце ее учащенно забилось. Слабый отблеск алой зари осветил форменный камзол, когда Морган повернулся в ее сторону.
— Ох, это вы! — проговорила девушка, дотронувшись до горла.
— А кого еще ты ждала? — Его голос казался ровным, в нем отсутствовала насмешка, к которой Фелисити уже успела привыкнуть.
— Никого. Просто я не знала, что вы вернулись домой.
— Ты чем-то занималась внизу, и я решил не отвлекать тебя понапрасну. Что ты там сказала насчет дома? Ты, наверное, оговорилась? Возможно, это твой дом, но я точно не стану считать его своим.
— Я… я думала, ваш дом в Ирландии.
Морган неопределенно пожал широкими плечами.
— Его больше нет там. Моя мать умерла много лет назад, отцу пришлось продать землю, принадлежавшую нашей семье в течение нескольких поколений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Фелисити вышла из низкой двери находящейся во дворе кухни и бросила взгляд на закрытое низкими облаками небо. Порыв ветра осыпал ее дождем тяжелых капель с черного эвкалипта, простершего свои ветви над домом. Многие листья на дереве уже сделались ярко-красными. Приближалась осень. По утрам в воздухе ощущалась прохлада, даже если дождь, идущий почти непрерывно, неожиданно прекращался. Впрочем, к полудню становилось достаточно тепло. В течение еще нескольких недель дом можно будет не топить, хотя придется постоянно соскребать серую плесень, которая то и дело появлялась на каждом куске кожи и покрывала пятнами льняные ткани.
К вечеру дождь перестал. Однако серый, с белесым оттенком, цвет неба не оставлял большой надежды на то, что эта столь желанная передышка продлится слишком долго. Грустно вздохнув, Фелисити стала пробираться к арке, ведущей к лестнице наверх.
— Мадемуазель, ваш отвар.
Ашанти торопливыми шагами догнала хозяйку, предложив ей чашку с темной жидкостью, от которой шел пар. Фелисити взяла ее с недовольной гримасой. Однако это варево, приготовленное служанкой, которое ей приходилось пить ежедневно, оказалось довольно действенным средством. Месячные пока приходили с завидной регулярностью.
Ашанти с довольным видом наблюдала, как Фелисити сделала несколько глотков.
— Полковник должен скоро вернуться, — сообщила она.
Фелисити кивнула без особой радости.
— Ему, наверное, понравится филе из говядины, которое мы сейчас готовим, а заодно суп с креветками и пирог с устрицами.
— Иначе и быть не может, если нам пришлось провести на кухне столько времени.
— Вы решили, о чем будете разговаривать с ним после обеда?
— Находить тему, которая бы не вызвала у него возражений, с каждым днем становится все труднее. Французское искусство, французские вина и французская литература уже исчерпали себя. Французский театр он отвергает как неприличный, французская опера кажется ему довольно сносной, но…
— Боже мой, — Ашанти покачала головой. — Но все-таки вы с ним разговариваете на вашем языке, а не на испанском, который для него тоже не родной.
— Это так, — согласилась Фелисити.
— Тогда мы делаем успехи.
— В определенном смысле да, но я с каждым днем все чаще задаю себе вопрос: не зря ли мы занялись этим делом?
— Как вы можете так говорить, мадемуазель, если человек, подчиняющийся только самому О'Райли, начинает все больше и больше восхищаться всем французским?
— Ему может понравиться простота и привлекательность нашего образа жизни, но сомневаюсь, чтобы это повлияло на его взгляды или на то, что он считает своим долгом.
— Возможно, вы правы, мадемуазель, однако нам остается только продолжать наши попытки. Для большинства мужчин удовольствия желудка, разума и плоти значат куда больше, чем все остальное.
— Но полковник не принадлежит к их числу.
— Это вы верно заметили, — вздохнула Ашанти.
— Как бы там ни было, — продолжала Фелисити, — он обещал мне сделать все от него зависящее, чтобы помочь отцу.
— И все же он может выполнить это обещание с куда большей готовностью и гораздо лучше, если ему захочется отблагодарить вас за доставленные удовольствия. А потом, нам предстоит находить общий язык с новыми испанскими хозяевами еще в течение многих дней, месяцев и лет. Разве не лучше будет для всех, если они научатся принимать жизнь не торопясь, укрываться от жаркого солнца, наслаждаться, вместо того чтобы заставлять трудиться, не жалея сил, в полдень ради спасения наших душ, чтобы мы приближались к райским вратам с хмурым выражением на изможденных лицах?
В эту минуту из дома Ашанти окликнула кухарка, и служанка удалилась, присев в реверансе. Некоторое время Фелисити размышляла, отпивая отвар маленькими глотками. Иногда Ашанти говорила так, как будто связь ее хозяйки с Морганом Маккормаком должна продолжаться бесконечно. Однако это было невозможно, даже если бы так захотелось самой Фелисити. Суд вскоре окончится, и судьба отца станет известна. Какой бы приговор ему ни вынесли, Фелисити не слишком надеялась, что ему удастся сохранить свое имущество. Его продадут тому, кто предложит большую цену. Ей придется уехать, покинуть дом, где она родилась, где провела все прожитые на свете годы.
К тому времени Моргану скорее всего уже надоест их соглашение, и он только обрадуется ее уходу. Чем она будет заниматься, как будет жить, где найдет деньги, чтобы покупать еду себе и отцу, — все эти вопросы оставались без ответа. Фелисити старалась задумываться о них как можно реже, не в силах вообразить, что произойдет после завершения суда. Иногда ее настроение становилось более оптимистичным, ей казалось, что Морган сумеет добиться освобождения отца и поможет, чтобы с него сняли все сегодняшние обвинения. Тогда Оливье Лафарг вернется домой, а Морган покинет их дом, и жизнь вновь потечет в прежнем русле. Такие мысли успокаивали Фелисити. Впрочем, они редко оказывались долговечными.
Девушка посмотрела на чашку, которую держала в руке. Это варево, приготовленное Ашанти, по крайней мере поможет ей хотя бы отчасти управлять процессами, происходящими в организме, если она выпьет его сейчас, пока не вернулся Морган. У нее не родится ребенок, который станет заложником ее будущего. Допив остатки спасительной жидкости, Фелисити опустила чашку на край стоявшего у двери кухонного стола и, повернувшись, направилась в сторону дома.
В этот ранний пасмурный вечер в комнатах наверху уже царил полумрак. Увидев, как в противоположном конце гостиной шевельнулась какая-то темная тень, сливавшаяся с портьерами, Фелисити застыла на месте, сердце ее учащенно забилось. Слабый отблеск алой зари осветил форменный камзол, когда Морган повернулся в ее сторону.
— Ох, это вы! — проговорила девушка, дотронувшись до горла.
— А кого еще ты ждала? — Его голос казался ровным, в нем отсутствовала насмешка, к которой Фелисити уже успела привыкнуть.
— Никого. Просто я не знала, что вы вернулись домой.
— Ты чем-то занималась внизу, и я решил не отвлекать тебя понапрасну. Что ты там сказала насчет дома? Ты, наверное, оговорилась? Возможно, это твой дом, но я точно не стану считать его своим.
— Я… я думала, ваш дом в Ирландии.
Морган неопределенно пожал широкими плечами.
— Его больше нет там. Моя мать умерла много лет назад, отцу пришлось продать землю, принадлежавшую нашей семье в течение нескольких поколений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108