Поэтому я потребую доказательств.
— Где… где я их возьму? — Голос Фелисити пресекся, она отступила назад, увидев, что он приближается к ней.
Морган протянул руку и, обхватив девушку за талию, притянул к себе.
— В этом деле, — тихо проговорил он, — я полностью полагаюсь на твое воображение.
9
Опасения Фелисити насчет того, как воспримут в городе известие о ее падении, оказались вполне обоснованными. В следующие несколько дней, когда она ходила к тюрьме, возвращалась домой или появлялась на рынке, с ней почти никто не разговаривал. Сосед, сообщивший об аресте отца, больше не появлялся в ее доме. Ей перестали приносить продукты, которые раньше помогали выжить обитателям дома Лафарга.
Однажды, когда Фелисити, вместе с другими жителями города, пришлось явиться в резиденцию О'Райли, чтобы дать клятву на верность Испании, ей на глаза попалась веселая подружка, с которой она обучалась в монастыре. Молодая женщина даже не улыбнулась ей. Чопорно вскинув голову, она и ее муж тут же отвернулись, задев этим Фелисити за живое, подчеркнув ее сегодняшнюю роль изгоя среди людей, с которыми она раньше, с самого рождения, пользовалась одинаковыми правами. Их пренебрежение казалось не таким страшным в сравнении с оскорбительными насмешками, которые иногда бросали ей вслед на улицах или громко выкрикивали на рынке, но Фелисити восприняла это гораздо больнее, чем все остальное, что ей уже пришлось вынести.
Однако всеобщее презрение все-таки беспокоило ее меньше мысли о том, что слухи о ее отношениях с испанским офицером могут дойти до отца. Несмотря на то что к нему никого не пускали, он мог разговаривать с охраной, ему могли передать записку, если дежурный офицер окажется в добром расположении духа, даже если он сам не имел права никому писать. Фелисити не решалась представить, как бы он к этому отнесся, какие муки пришлось бы ему испытать, не зная, в чем причина такого поступка дочери. Ей казалось просто немыслимым добавить это новое бремя к тем страхам, которые овладели им раньше, и к угнетенному состоянию духа, в котором он теперь находился.
Ее отец не отличался крепким здоровьем. По характеру он всегда оставался склонным к самокопанию пессимистом. Если он узнает, в силу каких обстоятельств случилось это падение дочери, если ему сообщат, что она пошла на такое ради его спасения, он почувствует себя еще хуже. Такая жертва, принесенная его дочерью, наверняка подорвет его здоровье. В его сегодняшнем положении, когда он не способен выполнить отцовский долг и защитить собственную дочь, ему ничего не стоит серьезно заболеть или лишиться рассудка.
Наконец Фелисити нашла способ смягчить удар, если до отца дойдут какие-нибудь из городских слухов. В записке, которую ему передали вместе с едой, она с наигранной веселостью сообщила, что несколько испанских офицеров недавно поселились у горожан, а дом Лафарга удостоил честью сам заместитель О'Райли, некий полковник Морган Маккормак. С большой осторожностью она подчеркнула преимущества сложившегося положения, написав, что у них теперь появится больше продуктов, а слуга полковника будет помогать по дому и сопровождать ее и Ашанти на городских улицах. Конечно, она не стала сообщать, что Валькуру пришлось уйти из дому. Она только вскользь упомянула о брате, так что отец мог предположить, что он находится здесь и живет, как привык жить раньше. Если Валькур не удосужился известить арестованного отца о своем предыдущем исчезновении, то он скорее всего не стал предупреждать его и на этот раз. Какой бы неприятной ни казалась Фелисити эта уловка, сейчас она заботилась лишь о здоровье отца.
Она не представляла, что будет делать, когда Оливье Лафарг узнает правду после освобождения, если его вообще когда-нибудь освободят. Этого дня еще предстояло дождаться.
С тех пор как Морган поселился в доме Лафарга, прошло уже больше недели. Фелисити возвращалась домой в сопровождении Пепе, после того как отнесла в тюрьму еду для отца. Она не торопилась; теперь с обедом для Моргана не возникало никаких проблем, тем более что он часто задерживался в резиденции О'Райли дотемна. Прогулка на свежем вечернем воздухе показалась ей приятной. По старой привычке Фелисити захотелось обойти вокруг Оружейной площади, но потом она все-таки передумала — там она рисковала нарваться на очередное оскорбление. Поэтому, повернув обратно, девушка направилась в центр города.
План городских улиц около семидесяти лет назад, во время основания Нового Орлеана, наметил какой-то военный топограф. В отличие от извилистых улиц европейских городов они напоминали четкие прямые линии, направленные в сторону реки, с переулками, отходящими от них точно под прямым углом. Поэтому Фелисити могла легко обойти один из образовавшихся таким образом квадратов и вернуться в конце прогулки к дому Лафарга.
Обогнув приходскую церковь святого Луи, она собиралась пересечь находившийся позади нее сад, откуда можно было попасть в ближайший переулок. Бросив взгляд на противоположную сторону улицы, Фелисити заметила фигуру в красном мундире, расшитом золотыми офицерскими галунами. Она тут же остановилась, укрывшись в тени поросшего мхом дуба. Пепе неподвижно замер рядом, лицо его выражало полную невозмутимость.
Приглядевшись, Фелисити узнала в офицере Моргана. Он был не один. На его руку опиралась какая-то дама — та самая, чей приезд она видела в тот незабываемый день, когда отправилась в дом генерал-губернатора, чтобы встретиться с Морганом. Женщина, прогуливавшаяся рядом с полковником, была одета в черный шелк с золотистыми кружевами, покрывавшими юбку, со знакомыми седыми прядями, выделявшимися на фоне черных волос, собранных в высокую прическу, с золотыми заколками, на которых держалась мантилья. Ее осанка казалась величественной, а манеры — исполненными изящества и уверенности. Морган смотрел на нее очарованным взглядом, прикрыв загорелой ладонью тонкие белые пальцы, лежавшие на рукаве его мундира.
Пепе явно что-то знал о том, невольной свидетельницей чего стала Фелисити. Она искоса посмотрела на слугу быстрым взглядом.
— Какая очаровательная дама. Интересно, кто это может быть?
— По-моему, мадемуазель, — осторожно ответил Пепе, — это маркиза де Талабера.
— Надо же. Это, вероятно, какой-нибудь испанский титул?
— Вы правы. Он перешел к ней от мужа — маркиза. Этого доброго человека, к сожалению, уже нет в живых.
— Она выглядит довольно привлекательно.
Пепе наклонил голову.
— Палому считают одной из самых красивых женщин Старого или Нового Света.
Имя, которое произнес Пепе, в переводе означало «голубка». Оно казалось совсем неподходящим для такой женщины, поскольку сразу заставляло вспомнить о грязных голубках, как часто называли уличных проституток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
— Где… где я их возьму? — Голос Фелисити пресекся, она отступила назад, увидев, что он приближается к ней.
Морган протянул руку и, обхватив девушку за талию, притянул к себе.
— В этом деле, — тихо проговорил он, — я полностью полагаюсь на твое воображение.
9
Опасения Фелисити насчет того, как воспримут в городе известие о ее падении, оказались вполне обоснованными. В следующие несколько дней, когда она ходила к тюрьме, возвращалась домой или появлялась на рынке, с ней почти никто не разговаривал. Сосед, сообщивший об аресте отца, больше не появлялся в ее доме. Ей перестали приносить продукты, которые раньше помогали выжить обитателям дома Лафарга.
Однажды, когда Фелисити, вместе с другими жителями города, пришлось явиться в резиденцию О'Райли, чтобы дать клятву на верность Испании, ей на глаза попалась веселая подружка, с которой она обучалась в монастыре. Молодая женщина даже не улыбнулась ей. Чопорно вскинув голову, она и ее муж тут же отвернулись, задев этим Фелисити за живое, подчеркнув ее сегодняшнюю роль изгоя среди людей, с которыми она раньше, с самого рождения, пользовалась одинаковыми правами. Их пренебрежение казалось не таким страшным в сравнении с оскорбительными насмешками, которые иногда бросали ей вслед на улицах или громко выкрикивали на рынке, но Фелисити восприняла это гораздо больнее, чем все остальное, что ей уже пришлось вынести.
Однако всеобщее презрение все-таки беспокоило ее меньше мысли о том, что слухи о ее отношениях с испанским офицером могут дойти до отца. Несмотря на то что к нему никого не пускали, он мог разговаривать с охраной, ему могли передать записку, если дежурный офицер окажется в добром расположении духа, даже если он сам не имел права никому писать. Фелисити не решалась представить, как бы он к этому отнесся, какие муки пришлось бы ему испытать, не зная, в чем причина такого поступка дочери. Ей казалось просто немыслимым добавить это новое бремя к тем страхам, которые овладели им раньше, и к угнетенному состоянию духа, в котором он теперь находился.
Ее отец не отличался крепким здоровьем. По характеру он всегда оставался склонным к самокопанию пессимистом. Если он узнает, в силу каких обстоятельств случилось это падение дочери, если ему сообщат, что она пошла на такое ради его спасения, он почувствует себя еще хуже. Такая жертва, принесенная его дочерью, наверняка подорвет его здоровье. В его сегодняшнем положении, когда он не способен выполнить отцовский долг и защитить собственную дочь, ему ничего не стоит серьезно заболеть или лишиться рассудка.
Наконец Фелисити нашла способ смягчить удар, если до отца дойдут какие-нибудь из городских слухов. В записке, которую ему передали вместе с едой, она с наигранной веселостью сообщила, что несколько испанских офицеров недавно поселились у горожан, а дом Лафарга удостоил честью сам заместитель О'Райли, некий полковник Морган Маккормак. С большой осторожностью она подчеркнула преимущества сложившегося положения, написав, что у них теперь появится больше продуктов, а слуга полковника будет помогать по дому и сопровождать ее и Ашанти на городских улицах. Конечно, она не стала сообщать, что Валькуру пришлось уйти из дому. Она только вскользь упомянула о брате, так что отец мог предположить, что он находится здесь и живет, как привык жить раньше. Если Валькур не удосужился известить арестованного отца о своем предыдущем исчезновении, то он скорее всего не стал предупреждать его и на этот раз. Какой бы неприятной ни казалась Фелисити эта уловка, сейчас она заботилась лишь о здоровье отца.
Она не представляла, что будет делать, когда Оливье Лафарг узнает правду после освобождения, если его вообще когда-нибудь освободят. Этого дня еще предстояло дождаться.
С тех пор как Морган поселился в доме Лафарга, прошло уже больше недели. Фелисити возвращалась домой в сопровождении Пепе, после того как отнесла в тюрьму еду для отца. Она не торопилась; теперь с обедом для Моргана не возникало никаких проблем, тем более что он часто задерживался в резиденции О'Райли дотемна. Прогулка на свежем вечернем воздухе показалась ей приятной. По старой привычке Фелисити захотелось обойти вокруг Оружейной площади, но потом она все-таки передумала — там она рисковала нарваться на очередное оскорбление. Поэтому, повернув обратно, девушка направилась в центр города.
План городских улиц около семидесяти лет назад, во время основания Нового Орлеана, наметил какой-то военный топограф. В отличие от извилистых улиц европейских городов они напоминали четкие прямые линии, направленные в сторону реки, с переулками, отходящими от них точно под прямым углом. Поэтому Фелисити могла легко обойти один из образовавшихся таким образом квадратов и вернуться в конце прогулки к дому Лафарга.
Обогнув приходскую церковь святого Луи, она собиралась пересечь находившийся позади нее сад, откуда можно было попасть в ближайший переулок. Бросив взгляд на противоположную сторону улицы, Фелисити заметила фигуру в красном мундире, расшитом золотыми офицерскими галунами. Она тут же остановилась, укрывшись в тени поросшего мхом дуба. Пепе неподвижно замер рядом, лицо его выражало полную невозмутимость.
Приглядевшись, Фелисити узнала в офицере Моргана. Он был не один. На его руку опиралась какая-то дама — та самая, чей приезд она видела в тот незабываемый день, когда отправилась в дом генерал-губернатора, чтобы встретиться с Морганом. Женщина, прогуливавшаяся рядом с полковником, была одета в черный шелк с золотистыми кружевами, покрывавшими юбку, со знакомыми седыми прядями, выделявшимися на фоне черных волос, собранных в высокую прическу, с золотыми заколками, на которых держалась мантилья. Ее осанка казалась величественной, а манеры — исполненными изящества и уверенности. Морган смотрел на нее очарованным взглядом, прикрыв загорелой ладонью тонкие белые пальцы, лежавшие на рукаве его мундира.
Пепе явно что-то знал о том, невольной свидетельницей чего стала Фелисити. Она искоса посмотрела на слугу быстрым взглядом.
— Какая очаровательная дама. Интересно, кто это может быть?
— По-моему, мадемуазель, — осторожно ответил Пепе, — это маркиза де Талабера.
— Надо же. Это, вероятно, какой-нибудь испанский титул?
— Вы правы. Он перешел к ней от мужа — маркиза. Этого доброго человека, к сожалению, уже нет в живых.
— Она выглядит довольно привлекательно.
Пепе наклонил голову.
— Палому считают одной из самых красивых женщин Старого или Нового Света.
Имя, которое произнес Пепе, в переводе означало «голубка». Оно казалось совсем неподходящим для такой женщины, поскольку сразу заставляло вспомнить о грязных голубках, как часто называли уличных проституток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108