— Да если бы ты не спускал золото в кабаках со своими паршивыми дружками, то давно бы стал богатым и мог бы уехать отсюда! Но тебе нравится такая жизнь! Ты не умеешь ценить деньги, ты способен лишь проматывать их!
Кинрой расхохотался, а после, схватив ее за руку, проговорил с угрозой:
— Поосторожнее, красавица! Не забывай, что ты у меня на содержании! Я могу тебе вообще ничего не давать!
— Что-что? — переспросила Гейл, словно бы не веря услышанному.
— А то. Ты ничего не делаешь, живешь на мои деньги, да еще смеешь упрекать меня.
Сказав это, Кинрой отвернулся к окну, но Гейл рванула его за плечо, восклицая:
— Ты! Ты дрянь и ничтожество! Думаешь, купил меня своим золотишком?! Как бы не так! А ну, убирайся отсюда!
Он, свирепея, подступил к ней с возгласом:
— Это ты мне?! Еще пожалеешь!
— О! — рассмеялась ему в лицо. — сколько угодно людей, которые отдадут мне все, что я захочу, и никогда не посмеют назвать меня содержанкой!
— Сомневаюсь, что кто-то захочет тебя подобрать!
Взлохмаченная, огнеглазая, Гейл походила на разъяренную фурию.
— А-а! Вот ты как! — воскликнула она и, подбежав к нему, с размаху залепила пощечину. — На, получай! Это тебе, дружок, на память!!!
В первую секунду Кинрой остолбенел от неожиданности, но затем кинулся к ней, чтобы ответить достойным образом, однако Гейл оказалась проворней: молниеносно выхватила припрятанный револьвер и направила дуло прямо в голову Кинроя. Он резко остановился, будто ударившись о стену: несмотря на гнев, он мог мыслить здраво и знал, что рука Гейл не дрогнет, ибо в ярости она способна на все.
— Ты пожалеешь! — повторил он, отступая назад. А Гейл усмехнулась.
— Иди-иди! — говорила она с издевкой, вполне владея собой. — Иди и расскажи своим дружкам, как тебя, Кинроя Клейна, смельчака, предводителя местных головорезов, избила и прогнала прочь женщина!
— Ладно, я уйду сейчас. Но отомстить тебе я сумею всегда.
— Мсти сколько хочешь! Мстить женщине, что ж… это достойно мужчины! Такого, как ты! Но много ли ты сумеешь сделать до того момента, когда я продырявлю твою глупую башку, это мы еще посмотрим! Надеюсь, тебе известно: такая штучка умеет делать большие дырки!
Она говорила, а он смотрел на нее почти с изумлением: сатанински хороша была она и не похожа на других женщин, которых повергал в трепет один только взгляд его, которых действительно можно было и купить, и продать. Кинрой гордился своей подружкой, а приятели — он знал — всегда завидовали ему, и сейчас, вспомнив об этом, он, как бы ни было тяжело нанесенное ему Гейл оскорбление, невольно сменил тон:
— Ладно, Гейл, убери свою пушку. Я тебя не трону, даю слово.
— Знаю я, чего стоят твои слова, — ответила она, но руку опустила.
Потом спокойно прошла мимо него к дверям и распахнула их со словами:
— Не тронешь? Ну, еще бы! А почему?.. Я не боюсь тебя ни капли, вот в чем дело! Я давненько тебя раскусила, и ты это знаешь! Я не испугалась бы, даже если б оказалась среди тех, кого ты и твое тупоголовое стадо убиваете на дорогах! Хоть одному из вас да перегрызла бы горло… А теперь — вон отсюда! Я хочу побыть одна.
Уходя, он задержался на пороге.
— Ты слишком взволнована, девочка, выпей стаканчик виски! Я приеду через пару дней, и мы обсудим свои дела без лишней возни. До скорого!
— Проваливай! — буркнула она и закрыла дверь.
После села и призадумалась. Да, она неплохо потешила свое самолюбие и слегка разрядилась, но вообще-то это ничего не меняло: в своем стремлении вырваться отсюда она не продвинулась ни на дюйм. Денег у нее сейчас было немного, золота — того меньше. Окончательно порвать с Кинроем она не могла, но и ждать — тоже. Нужно было что-то решать.
Компания рассыпалась постепенно, как рассыпается ворох осенних листьев, несомых холодным течением реки. Упавшие в мутную воду, еще сухие, яркие, они сбиваются вместе и легко, словно бы по своей прихоти, скользят по течению, но вскоре разносятся по сторонам. Иные пристают к случайно оказавшемуся поблизости берегу, другие застревают на середине пути, а третьи, подхваченные неумолимыми струями, устремляются вперед, не зная, куда приведет их река: к спокойной глади озера, к пенным водам моря или к водопаду — безрассудно срывающейся в пропасть стихии. И не исчезнут ли они без следа?
Марион, Олсен и Бен уезжали первыми, в дилижансе: пароходик уже не ходил. На окраине поселка их провожали Агнесса, Джек, Эдвин и Ингрид. В глазах Марион стояли слезы. Вряд ли Случай окажется столь милостивым, что сведет их вместе во второй раз. Не такая уж глубокая привязанность соединяла их, но Марион от природы была добра, а потому искренне переживала расставание.
Агнесса и Ингрид поцеловали ее со словами сожаления и напутствия. В мыслях каждой из них таилось что-то неясное, скорбное. Может, очень резко выл вытер, что уныло гулял по голой равнине, или небо над головой было слишком серым?
Джек пожал руку Бену и заметил:
— Бежишь с корабля?
— И тебе советую. Пока не поздно.
Джек оглянулся на Агнессу и тихо произнес:
— Пожалуй, уже поздно.
Марион обняла Керби, еще и еще раз расцеловала своих друзей. И те долго махали вслед дилижансу, а потом — просто пятнышку на белом поле равнины, пока оно не растаяло вдали. Навсегда.
ГЛАВА IV
Минула неделя, другая — в жизни Агнессы и Джека не менялось ничего. Поначалу они еще таили надежду на лучшее, но шли дни, иссякало терпение, силы и — деньги. Агнесса и Джек уже задолжали миссис Бингс за квартиру.
Джек приходил домой, изнуренный однообразной, тяжелой, сводящей с ума работой. Неудачником он себя никогда не считал, но здесь, как видно, не было его удачи. Он злился, а Агнесса грустила: бывали вечера, когда они почти не разговаривали.
Впервые они почувствовали отчуждение: им уже не хотелось быть вместе каждый день и миг, теперь каждый стремился к уединению. Начала наконец сказываться разница в их воспитании: они совершенно по-разному переживали неудачи и если в первые дни старались, как могли, успокоить друг друга, то после, отчаявшись и устав притворяться, уже не знали, как и о чем говорить и что делать дальше.
Пришел момент, когда Агнесса испугалась: ей стало казаться, что прежним их отношениям приходит конец. Она держалась, стараясь не выдавать своей тревоги, но все оставалось неизменным, и тяжкие мысли день ото дня все сильнее одолевали ее. Последний раз они виделись трое суток назад, и Агнесса, мучимая одиночеством и плохими предчувствиями, с нетерпением ожидала его прихода. Она часто нервничала в последнее время и чувствовала, что близка к кризису: ей и так пришлось перенести достаточно много. Она не могла разлюбить Джека сразу и вдруг только потому, что он повел себя не так, как надо, она любила его, продолжала любить, и именно поэтому ощущала сильную душевную боль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Кинрой расхохотался, а после, схватив ее за руку, проговорил с угрозой:
— Поосторожнее, красавица! Не забывай, что ты у меня на содержании! Я могу тебе вообще ничего не давать!
— Что-что? — переспросила Гейл, словно бы не веря услышанному.
— А то. Ты ничего не делаешь, живешь на мои деньги, да еще смеешь упрекать меня.
Сказав это, Кинрой отвернулся к окну, но Гейл рванула его за плечо, восклицая:
— Ты! Ты дрянь и ничтожество! Думаешь, купил меня своим золотишком?! Как бы не так! А ну, убирайся отсюда!
Он, свирепея, подступил к ней с возгласом:
— Это ты мне?! Еще пожалеешь!
— О! — рассмеялась ему в лицо. — сколько угодно людей, которые отдадут мне все, что я захочу, и никогда не посмеют назвать меня содержанкой!
— Сомневаюсь, что кто-то захочет тебя подобрать!
Взлохмаченная, огнеглазая, Гейл походила на разъяренную фурию.
— А-а! Вот ты как! — воскликнула она и, подбежав к нему, с размаху залепила пощечину. — На, получай! Это тебе, дружок, на память!!!
В первую секунду Кинрой остолбенел от неожиданности, но затем кинулся к ней, чтобы ответить достойным образом, однако Гейл оказалась проворней: молниеносно выхватила припрятанный револьвер и направила дуло прямо в голову Кинроя. Он резко остановился, будто ударившись о стену: несмотря на гнев, он мог мыслить здраво и знал, что рука Гейл не дрогнет, ибо в ярости она способна на все.
— Ты пожалеешь! — повторил он, отступая назад. А Гейл усмехнулась.
— Иди-иди! — говорила она с издевкой, вполне владея собой. — Иди и расскажи своим дружкам, как тебя, Кинроя Клейна, смельчака, предводителя местных головорезов, избила и прогнала прочь женщина!
— Ладно, я уйду сейчас. Но отомстить тебе я сумею всегда.
— Мсти сколько хочешь! Мстить женщине, что ж… это достойно мужчины! Такого, как ты! Но много ли ты сумеешь сделать до того момента, когда я продырявлю твою глупую башку, это мы еще посмотрим! Надеюсь, тебе известно: такая штучка умеет делать большие дырки!
Она говорила, а он смотрел на нее почти с изумлением: сатанински хороша была она и не похожа на других женщин, которых повергал в трепет один только взгляд его, которых действительно можно было и купить, и продать. Кинрой гордился своей подружкой, а приятели — он знал — всегда завидовали ему, и сейчас, вспомнив об этом, он, как бы ни было тяжело нанесенное ему Гейл оскорбление, невольно сменил тон:
— Ладно, Гейл, убери свою пушку. Я тебя не трону, даю слово.
— Знаю я, чего стоят твои слова, — ответила она, но руку опустила.
Потом спокойно прошла мимо него к дверям и распахнула их со словами:
— Не тронешь? Ну, еще бы! А почему?.. Я не боюсь тебя ни капли, вот в чем дело! Я давненько тебя раскусила, и ты это знаешь! Я не испугалась бы, даже если б оказалась среди тех, кого ты и твое тупоголовое стадо убиваете на дорогах! Хоть одному из вас да перегрызла бы горло… А теперь — вон отсюда! Я хочу побыть одна.
Уходя, он задержался на пороге.
— Ты слишком взволнована, девочка, выпей стаканчик виски! Я приеду через пару дней, и мы обсудим свои дела без лишней возни. До скорого!
— Проваливай! — буркнула она и закрыла дверь.
После села и призадумалась. Да, она неплохо потешила свое самолюбие и слегка разрядилась, но вообще-то это ничего не меняло: в своем стремлении вырваться отсюда она не продвинулась ни на дюйм. Денег у нее сейчас было немного, золота — того меньше. Окончательно порвать с Кинроем она не могла, но и ждать — тоже. Нужно было что-то решать.
Компания рассыпалась постепенно, как рассыпается ворох осенних листьев, несомых холодным течением реки. Упавшие в мутную воду, еще сухие, яркие, они сбиваются вместе и легко, словно бы по своей прихоти, скользят по течению, но вскоре разносятся по сторонам. Иные пристают к случайно оказавшемуся поблизости берегу, другие застревают на середине пути, а третьи, подхваченные неумолимыми струями, устремляются вперед, не зная, куда приведет их река: к спокойной глади озера, к пенным водам моря или к водопаду — безрассудно срывающейся в пропасть стихии. И не исчезнут ли они без следа?
Марион, Олсен и Бен уезжали первыми, в дилижансе: пароходик уже не ходил. На окраине поселка их провожали Агнесса, Джек, Эдвин и Ингрид. В глазах Марион стояли слезы. Вряд ли Случай окажется столь милостивым, что сведет их вместе во второй раз. Не такая уж глубокая привязанность соединяла их, но Марион от природы была добра, а потому искренне переживала расставание.
Агнесса и Ингрид поцеловали ее со словами сожаления и напутствия. В мыслях каждой из них таилось что-то неясное, скорбное. Может, очень резко выл вытер, что уныло гулял по голой равнине, или небо над головой было слишком серым?
Джек пожал руку Бену и заметил:
— Бежишь с корабля?
— И тебе советую. Пока не поздно.
Джек оглянулся на Агнессу и тихо произнес:
— Пожалуй, уже поздно.
Марион обняла Керби, еще и еще раз расцеловала своих друзей. И те долго махали вслед дилижансу, а потом — просто пятнышку на белом поле равнины, пока оно не растаяло вдали. Навсегда.
ГЛАВА IV
Минула неделя, другая — в жизни Агнессы и Джека не менялось ничего. Поначалу они еще таили надежду на лучшее, но шли дни, иссякало терпение, силы и — деньги. Агнесса и Джек уже задолжали миссис Бингс за квартиру.
Джек приходил домой, изнуренный однообразной, тяжелой, сводящей с ума работой. Неудачником он себя никогда не считал, но здесь, как видно, не было его удачи. Он злился, а Агнесса грустила: бывали вечера, когда они почти не разговаривали.
Впервые они почувствовали отчуждение: им уже не хотелось быть вместе каждый день и миг, теперь каждый стремился к уединению. Начала наконец сказываться разница в их воспитании: они совершенно по-разному переживали неудачи и если в первые дни старались, как могли, успокоить друг друга, то после, отчаявшись и устав притворяться, уже не знали, как и о чем говорить и что делать дальше.
Пришел момент, когда Агнесса испугалась: ей стало казаться, что прежним их отношениям приходит конец. Она держалась, стараясь не выдавать своей тревоги, но все оставалось неизменным, и тяжкие мысли день ото дня все сильнее одолевали ее. Последний раз они виделись трое суток назад, и Агнесса, мучимая одиночеством и плохими предчувствиями, с нетерпением ожидала его прихода. Она часто нервничала в последнее время и чувствовала, что близка к кризису: ей и так пришлось перенести достаточно много. Она не могла разлюбить Джека сразу и вдруг только потому, что он повел себя не так, как надо, она любила его, продолжала любить, и именно поэтому ощущала сильную душевную боль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110