Вам, извините, это не пройдет. Я постараюсь, чтобы газеты оповестили общественность о тех безобразиях, какие нынче творит полиция. Еще раз предъявите ваши жетоны! Ишь револьвером грозят!
Рыковский не шелохнулся. Лишь его лицо скривилось в презрительной гримасе. Вновь воцарилось долгое мучительное молчание.
Гинкель опять начал волноваться:
— Я хочу записать ваши номера. Повторяю: предъявите ваши жетоны, вы обязаны сделать это.
— Мы уже предъявляли их, — произнес Соколов.
— Я не обязан запоминать их. Все, хватит, мое терпение лопнуло. Я звоню градоначальнику, он вас… — и Гинкель потянулся к телефонному аппарату.
Рыковский вдруг гаркнул так, что задрожали Дорогие хрустальные подвески на люстре:
— Сидеть! — зрачок револьвера холодно глядел на Гинкеля.
Тот опустошенно повалился в кресло, схватился за сердце:
— Что ж вы делаете, изверги?… Рыковский зловеще произнес:
— Вы себя, Егор Александрович, разоблачили!
— Чем? — вяло спросил Гинкель.
— Объясню. До нашего прихода вы знали об убийстве барона?
— Нет, конечно!
— А почему же эта ошеломляющая новость на вас не произвела ни малейшего впечатления? Потому, что вы все время лжете. Вы давно знакомы были с Годе. Скажите сколько вы содрали с барона за чернильницу, которая якобы принадлежала Екатерине II?
Гинкель фыркнул:
— Стоимость чернильницы — коммерческая тайна, которую я не собираюсь сообщать полиции. А что касается ее подлинности, то в том сомнений нет.
Наступила время действовать Соколову. Он с сочувствием покачал головой:
— Дорогой Егор Александрович! То, что вам кажется коммерческой и прочими тайнами, на самом деле давно известно полиции. За чернильницу утром 21 июня сего года прибывший из Санкт-Петербурга барон Годе выплатил вам 175 тысяч наличными. Второе: чернильница эта по заказу Альберта Гамбургера, вам хорошо известного антиквара, была ловко сфабрикована киевским ювелиром Маршаком. Согласно просьбе Гамбургера, вместо бриллиантов, изумрудов и дымчатых топазов были использованы обыкновенные цветные стекляшки.
— Не может быть! — побледнел до покойницкого цвета Гинкель.
— Так куда вы дели барона и чернильницу?
— Барон оплатил покупку, сказал, что возвращается домой и больше я его не видел. Но, повторяю, чернильница подлинная. Я фальшивками не торгую.
— В том то и дело, Егор Александрович, что вас надули. Хотите, я расскажу как было дело? — Соколов с печалью во взоре посмотрел на Гинкеля.
— Как? — хрипло произнес тот и выпил из сифона большой стакан воды.
— Слушайте внимательней, ибо рассказ мой будет краток, но весьма, полагаю, убедителен.
КУДА УХОДЯТ МУЖЧИНЫ?
— В самом конце первой декады июня к вам пришел ваш старый знакомый Гамбургер. Он сообщил, что может достать «исключительную ценность» — упоминавшуюся выше чернильницу. Что она последние сто лет принадлежала графам Шереметевым. Но теперь славный представитель этого замечательного рода решил с ней расстаться. Так?
— Так! — мотнул головой Гинкель.
— Гамбургер вслед за этими словами, уловив ваш интерес, полез в саквояж, при нем находившийся, и достал чернильницу. Он назвал ее стоимость… Вы, внимательно изучив предмет, сказали, что нужно ее показать ювелиру. Гамбургер охотно согласился. Вы оба сели в поджидавшую Гамбургера бричку и, по вашему предложению, отправились на Плющиху к ювелиру Хромову, и прежде оказывавшему вам различные услуги.
— Вы хотите сказать, что Хромов пошел на обман? Что стекляшки он мне выдал за бриллианты?
— Именно так!
Гинкель дико расхохотался и крикнул:
— Вранье! Не верю! Рыковский спокойно возразил:
— В нашем корыстном и преступном мире возможна любая подлость. И сейчас я вам это докажу. — Он молча кивнул Соколову.
Тот покинул кабинет, вышел на улицу и поманил извозчика, дожидавшегося сыщиков в саженях пятидесяти от магазина. Извозчик подъехал, из коляски выпрыгнул на землю ювелир Хромов.
— Не оплошайте, — подбодрил его Соколов. Ювелир почти с ненавистью посмотрел на сыщика, но ничего не ответил.
Хромов вошел в кабинет Гинкеля и не глядя на него, отбарабанил как заученное:
— Да, меня подкупил Гамбургер. Дал тысячу рублей.
Гинкель налился гневом и ударил бы в ухо Хромова, не помешай этому акту справедливого возмездия Рыковский. Оружейник заскрипел зубами:
— Ну подлец, ну жулье! Пошел отсюда… ювелир хренов.
Гинкель долго-долго пребывал в задумчивости, потом проговорил тем тоном, каким порой разговаривают наедине с самим собою:
— Хоть и фальшивка, а как сделана! — Помолчал опять и добавил: — Но подделок я не собираю. — Он встал в кресла, кивнул сыщикам: — Ваша взяла! Поехали, отдам чернильницу.
Словно враз постаревший лет на десять, он сказал приказчику:
— Поедем в моей коляске! Пусть Ермила запрягает, да положи в багажник лопату. И дай мне охотничий нож.
Сыщики молча переглянулись.
Когда уселись в легкую рессорную коляску на резиновых шинах — «дутиках», Гинкель приказал возчику:
— Поезжай к селу Алексеевскому!
Далее события приняли неожиданный оборот.
ИЗ-ПОД ДУБА
Выехали на Крестовской заставе. Оставив справа Пятницкое кладбище, быстро покатили по хорошо набитой грунтовой дороге. Постоянно попадались люди — небольшими группками или в одиночку — паломники. Они держали путь к Троице-Сергиевой Лавре. Проехав версты две-три, свернули вправо. Миновали большое и древнее село Алексеевское, еще до 1812 года сохранявшее небольшое по размерам, но изящное по отделке здание — любимую вотчину царя Алексея Михайловича.
Наконец, подъехали к краю густого, поросшего сосновым молодняком лесу — Сокольникам.
— Господа хорошие, — командным тоном распорядился Гинкель, — вы помоложе меня, возьмите из багажника лопату и — вперед, топ-топ! Дальше проезда нет. Только не отставайте!
— Да уж постараемся! — весело ответил Рыковский, а Соколов подхватил лопату на небольшой ручке.
— Ермила, встань в тенек, слепней отгоняй от лошадей! — хозяйски распорядился Гинкель. — Я скоро вернусь. — И споро зашагал по узкой тропинке.
Прошли саженей сто. Перед путниками водной рябью блестел пруд. Сыщики сгорали от нетерпенья. Каждый из них думал: «Чем удивит оружейник? Неужто покажет место, где отрывать труп барона? Ну и ловко же мы дело раскрутили. Однако для чего ему нож? Какой бы фортель не выкинул!»
На небольшом возвышении красовался толстенный красавец-дуб, который мог помнить Ивана Калиту. Вот возле этого долгожителя и останс вились путники. Гудели шмели, сладко пахло травами и цветами. В прогалины между толстых и грубо-корявых ветвей виднелось знойное синее! небо. Так хорошо было в мире, так спокойно и чисто дышала природа, что человеческие дела страсти представлялись ненужными и омерзительными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Рыковский не шелохнулся. Лишь его лицо скривилось в презрительной гримасе. Вновь воцарилось долгое мучительное молчание.
Гинкель опять начал волноваться:
— Я хочу записать ваши номера. Повторяю: предъявите ваши жетоны, вы обязаны сделать это.
— Мы уже предъявляли их, — произнес Соколов.
— Я не обязан запоминать их. Все, хватит, мое терпение лопнуло. Я звоню градоначальнику, он вас… — и Гинкель потянулся к телефонному аппарату.
Рыковский вдруг гаркнул так, что задрожали Дорогие хрустальные подвески на люстре:
— Сидеть! — зрачок револьвера холодно глядел на Гинкеля.
Тот опустошенно повалился в кресло, схватился за сердце:
— Что ж вы делаете, изверги?… Рыковский зловеще произнес:
— Вы себя, Егор Александрович, разоблачили!
— Чем? — вяло спросил Гинкель.
— Объясню. До нашего прихода вы знали об убийстве барона?
— Нет, конечно!
— А почему же эта ошеломляющая новость на вас не произвела ни малейшего впечатления? Потому, что вы все время лжете. Вы давно знакомы были с Годе. Скажите сколько вы содрали с барона за чернильницу, которая якобы принадлежала Екатерине II?
Гинкель фыркнул:
— Стоимость чернильницы — коммерческая тайна, которую я не собираюсь сообщать полиции. А что касается ее подлинности, то в том сомнений нет.
Наступила время действовать Соколову. Он с сочувствием покачал головой:
— Дорогой Егор Александрович! То, что вам кажется коммерческой и прочими тайнами, на самом деле давно известно полиции. За чернильницу утром 21 июня сего года прибывший из Санкт-Петербурга барон Годе выплатил вам 175 тысяч наличными. Второе: чернильница эта по заказу Альберта Гамбургера, вам хорошо известного антиквара, была ловко сфабрикована киевским ювелиром Маршаком. Согласно просьбе Гамбургера, вместо бриллиантов, изумрудов и дымчатых топазов были использованы обыкновенные цветные стекляшки.
— Не может быть! — побледнел до покойницкого цвета Гинкель.
— Так куда вы дели барона и чернильницу?
— Барон оплатил покупку, сказал, что возвращается домой и больше я его не видел. Но, повторяю, чернильница подлинная. Я фальшивками не торгую.
— В том то и дело, Егор Александрович, что вас надули. Хотите, я расскажу как было дело? — Соколов с печалью во взоре посмотрел на Гинкеля.
— Как? — хрипло произнес тот и выпил из сифона большой стакан воды.
— Слушайте внимательней, ибо рассказ мой будет краток, но весьма, полагаю, убедителен.
КУДА УХОДЯТ МУЖЧИНЫ?
— В самом конце первой декады июня к вам пришел ваш старый знакомый Гамбургер. Он сообщил, что может достать «исключительную ценность» — упоминавшуюся выше чернильницу. Что она последние сто лет принадлежала графам Шереметевым. Но теперь славный представитель этого замечательного рода решил с ней расстаться. Так?
— Так! — мотнул головой Гинкель.
— Гамбургер вслед за этими словами, уловив ваш интерес, полез в саквояж, при нем находившийся, и достал чернильницу. Он назвал ее стоимость… Вы, внимательно изучив предмет, сказали, что нужно ее показать ювелиру. Гамбургер охотно согласился. Вы оба сели в поджидавшую Гамбургера бричку и, по вашему предложению, отправились на Плющиху к ювелиру Хромову, и прежде оказывавшему вам различные услуги.
— Вы хотите сказать, что Хромов пошел на обман? Что стекляшки он мне выдал за бриллианты?
— Именно так!
Гинкель дико расхохотался и крикнул:
— Вранье! Не верю! Рыковский спокойно возразил:
— В нашем корыстном и преступном мире возможна любая подлость. И сейчас я вам это докажу. — Он молча кивнул Соколову.
Тот покинул кабинет, вышел на улицу и поманил извозчика, дожидавшегося сыщиков в саженях пятидесяти от магазина. Извозчик подъехал, из коляски выпрыгнул на землю ювелир Хромов.
— Не оплошайте, — подбодрил его Соколов. Ювелир почти с ненавистью посмотрел на сыщика, но ничего не ответил.
Хромов вошел в кабинет Гинкеля и не глядя на него, отбарабанил как заученное:
— Да, меня подкупил Гамбургер. Дал тысячу рублей.
Гинкель налился гневом и ударил бы в ухо Хромова, не помешай этому акту справедливого возмездия Рыковский. Оружейник заскрипел зубами:
— Ну подлец, ну жулье! Пошел отсюда… ювелир хренов.
Гинкель долго-долго пребывал в задумчивости, потом проговорил тем тоном, каким порой разговаривают наедине с самим собою:
— Хоть и фальшивка, а как сделана! — Помолчал опять и добавил: — Но подделок я не собираю. — Он встал в кресла, кивнул сыщикам: — Ваша взяла! Поехали, отдам чернильницу.
Словно враз постаревший лет на десять, он сказал приказчику:
— Поедем в моей коляске! Пусть Ермила запрягает, да положи в багажник лопату. И дай мне охотничий нож.
Сыщики молча переглянулись.
Когда уселись в легкую рессорную коляску на резиновых шинах — «дутиках», Гинкель приказал возчику:
— Поезжай к селу Алексеевскому!
Далее события приняли неожиданный оборот.
ИЗ-ПОД ДУБА
Выехали на Крестовской заставе. Оставив справа Пятницкое кладбище, быстро покатили по хорошо набитой грунтовой дороге. Постоянно попадались люди — небольшими группками или в одиночку — паломники. Они держали путь к Троице-Сергиевой Лавре. Проехав версты две-три, свернули вправо. Миновали большое и древнее село Алексеевское, еще до 1812 года сохранявшее небольшое по размерам, но изящное по отделке здание — любимую вотчину царя Алексея Михайловича.
Наконец, подъехали к краю густого, поросшего сосновым молодняком лесу — Сокольникам.
— Господа хорошие, — командным тоном распорядился Гинкель, — вы помоложе меня, возьмите из багажника лопату и — вперед, топ-топ! Дальше проезда нет. Только не отставайте!
— Да уж постараемся! — весело ответил Рыковский, а Соколов подхватил лопату на небольшой ручке.
— Ермила, встань в тенек, слепней отгоняй от лошадей! — хозяйски распорядился Гинкель. — Я скоро вернусь. — И споро зашагал по узкой тропинке.
Прошли саженей сто. Перед путниками водной рябью блестел пруд. Сыщики сгорали от нетерпенья. Каждый из них думал: «Чем удивит оружейник? Неужто покажет место, где отрывать труп барона? Ну и ловко же мы дело раскрутили. Однако для чего ему нож? Какой бы фортель не выкинул!»
На небольшом возвышении красовался толстенный красавец-дуб, который мог помнить Ивана Калиту. Вот возле этого долгожителя и останс вились путники. Гудели шмели, сладко пахло травами и цветами. В прогалины между толстых и грубо-корявых ветвей виднелось знойное синее! небо. Так хорошо было в мире, так спокойно и чисто дышала природа, что человеческие дела страсти представлялись ненужными и омерзительными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89