Ну да хватит. — Он повернулся к девочке: — Поставь, Настя, нам водки и чего-нибудь найди на закуску. Огурцов, что ли, да хлеба.
Они выпили. Парамонов предложил:
— Давай Фортуну испытаю — кости бросим!
ПОШЛА НАСТЯ ПО НАПАСТЯМ
Бросили кости. Выиграл Парамонов, затем еще и еще он срывал куш. Клот матерился, стучал сапогами, хлопал по столу кулаком.
Парамонов, размягчаясь от удачи, дал денег Насте, приказал:
— Сбегай в лавку к Хорькову, купи бутылку марсалы. Да прикажи, чтоб дал самой лучшей.
Мелькнув босыми пятками, девочка поспешила выполнять желание хозяина. Вернулась она скоро, но счастье уже успело полностью отвернуться от кирасира Парамонова: он проиграл все, что выиграл прежде, проиграл и самое Настю.
Попивая марсалу, счастливый Клот говорил:
— Пусть девчонка несколько дней поживет у тебя, Парамонов. Я августа тридцатого убуду на родину и возьму ее с собой. Завтра составим купчую, чтоб все дело по закону было. Теперь тебя будут звать, — Клот повернулся к девочке, — Триной.
— Почему так? — вяло спросил Парамонов.
— Мою любимую собаку так звали, да на прошлой неделе околела. Прекрасная легавая была, да что-то, видно, съела. Будешь мне напоминать ее, — Клот потрепал за ухо девочку. — Поняла, Трина?
Настя покорно кивнула головой:
— Поняла, дяденька. Вы меня будете теперьзвать Триной.
Клот осклабился:
— Смекалистая! А где Трина, твоя мама? За девочку ответил Парамонов:
— Сиротой растет! И мать и отец в семьдесят первом году от холеры ноги протянули.
Так Настя поменяла и свое имя, и хозяина.) Если есть на небе ангелы, в тот день они плакали над грядущей судьбой ребенка.
ЧУМА
Парамонов сказал правду про родителей Насти. Когда она была совсем малышкой, ее отец и мать прислуживали в доме Парамоновых, что на Покровке в Москве. В декабре 1770 года в старой столице разразилась чума. Говорили, что ее занесли срлдаты, воевавшие против Турции.
Коса смерти нашла свои первые жертвы на какой-то суконной фабрике. Неопытность врачей и легкомыслие народа, не понимавшего страшной опасности, позволили болезни быстро распространиться по всему городу.
Главнокомандующим Москвы в то время был неустрашимый (согласно легенде) граф Петр Семенович Салтыков. Знаменитость свою он обрел в семилетнюю войну. Рассказывали, что фельдмаршал расхаживал поверх редутов и отмахивался от летавших вокруг ядер хлыстиком.
Теперь же сей воин не выказал прежней удали. Едва началась чума, как он, забыв свой долг, в смятении бежал из Москвы в свою родовую деревню. Дурному примеру последовали гражданский губернатор, комендант, полицмейстеры.
Город, брошенный на произвол судьбы, являл страшное зрелище. Как писал очевидец, «чернь предалась буйству, насилиям, грабежам. Пошел слух, что болезнь нарочно распространяют лекаря. Тогда заболевших стали прятать, не сообщать об оных. Кабаки были наполнены негодяями, и пьяные, выходя оттуда, заражали один другого. Повсюду валялись незахороненные трупы. Мародеры бросались на них, ища деньги и прочую добычу, но находили для себя лишь неминуемую смерть».
Мать и отец Насти, верно служившие своим господам, охраняя их покой и безопасность, тоже заболели и в страшных муках на глазах дочурки скончались. Их хозяева с покойными поступили просто: приказали выбросить трупы на дорогу. Случай не был единичным. Так что 26 августа 1771 года императрица Екатерина II обнародовала указ:
«Известно Ее Императорскому Величеству стало, что некоторые обыватели в Москве, избегая докторских осмотров, не только утаивают больных, но и умерших выкидывают на публичные места Такое злостное поведение навлекает на все общество наибедственнейшие опасности… Если кто в таком преступлении будет открыт и изобличен, таковой безо свякого милосердия будет отдан вечно в каторжную работу. О чем сим и публикуется».
На Парамоновых кто-то донес. Не миновать бы родителям капитана лишения всех прав состояния и каторжного лиха (указы у нас и прежде на первых порах рьяно исполнялись), да сами они уже в остроге заразились чумой и отдали Богу душу. А дело шло к своему концу, чума на Москве уже прекращалась. Капитан продал московский домик, девочку-сироту вместе со своей старой няней забрал в Питер.
За год до описываемых событий няню похоронили на Смоленском кладбище. Настя стала заменять ее полностью, стирая капитану белье, бегая по лавкам, готовя провизию.
Теперь не без сожаления он прощался со своей малолетней рабыней. В его загрубелом сердце вдруг родилось раскаяние. Оставшись один, Парамонов проклинал — в который раз! — свою несчастную страсть к игре, скрежетал зубами:
— Фу, мерзость! Как я не мог видеть всей гадости моего поступка — проиграть черт знает кому сироту! Ведь этот майор какой-то отщепенец, он не нашей веры, на иконы не молится. Изувер немецкий!
Затем он потряс надо ртом штофом, который оказался пустым, и утешился старыми кислыми щами, испив через край чугунка. «Что делать, — уже спокойно подумал капитан, — видать у Настасьи судьба такая. Каждому свое!»
Он прошел за полог, и через минуту сильный храп нарушил ночную тишину.
ЖЕЛЕЗНАЯ ЕЛИЗАВЕТА
Майор Клот покинул Петербург 7 сентября 1777 года, ровно за два дня до печально знаменитого наводнения, когда мутные волны бились о стены Зимнего дворца, а размытые могилы выпустили гробы и утопающие цеплялись за них.
Майор направился через Ригу в сельцо Царнау. Там находилось небольшое имение его жены Елизаветы Стернстраль, дочери палача. Этой даме было под сорок лет. Елизавета относилась к тем натурам, на которые в молодом возрасте природа наносит тонкий слой красоты, от которого после замужества и рождения уже первого ребенка не остается и следа. Высокого роста и по этой причине постоянно сутулящаяся, с жидким пучком белесых волос, мелкими чертами лица, с остреньким носиком, она все же упрямо считала себя весьма неотразимой.
Во всяком случае, Елизавета была энергична и предприимчива. Именно благодаря этим качествам ей удалось упросить, умолить петербургское начальство позволить мужу занять освободившееся место начальника местного военного гарнизона. Она знала читать и писать, хранила у себя несколько книг и слыла среди местного бомонда женщиной весьма просвещенной.
Занятием своего отца Елизавета не только не тяготилась, но даже весьма гордилась. Когда ей было всего лет пять, отец взял ее на экзекуцию, которую совершал над провинившимся крестьянином. Экзекуция заключалась в том, что крестьянина — тщедушного, лет пятидесяти — привязали к деревянной кобыле, и отец Елизаветы не торопясь, с какой-то залихватской ловкостью поддергивал кнутовищем, наносил удары, отчего на костлявой спине появлялись длинные вспухшие следы. После десяти ударов вся спина была в крови, затем на лопатках отслоилась кожа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Они выпили. Парамонов предложил:
— Давай Фортуну испытаю — кости бросим!
ПОШЛА НАСТЯ ПО НАПАСТЯМ
Бросили кости. Выиграл Парамонов, затем еще и еще он срывал куш. Клот матерился, стучал сапогами, хлопал по столу кулаком.
Парамонов, размягчаясь от удачи, дал денег Насте, приказал:
— Сбегай в лавку к Хорькову, купи бутылку марсалы. Да прикажи, чтоб дал самой лучшей.
Мелькнув босыми пятками, девочка поспешила выполнять желание хозяина. Вернулась она скоро, но счастье уже успело полностью отвернуться от кирасира Парамонова: он проиграл все, что выиграл прежде, проиграл и самое Настю.
Попивая марсалу, счастливый Клот говорил:
— Пусть девчонка несколько дней поживет у тебя, Парамонов. Я августа тридцатого убуду на родину и возьму ее с собой. Завтра составим купчую, чтоб все дело по закону было. Теперь тебя будут звать, — Клот повернулся к девочке, — Триной.
— Почему так? — вяло спросил Парамонов.
— Мою любимую собаку так звали, да на прошлой неделе околела. Прекрасная легавая была, да что-то, видно, съела. Будешь мне напоминать ее, — Клот потрепал за ухо девочку. — Поняла, Трина?
Настя покорно кивнула головой:
— Поняла, дяденька. Вы меня будете теперьзвать Триной.
Клот осклабился:
— Смекалистая! А где Трина, твоя мама? За девочку ответил Парамонов:
— Сиротой растет! И мать и отец в семьдесят первом году от холеры ноги протянули.
Так Настя поменяла и свое имя, и хозяина.) Если есть на небе ангелы, в тот день они плакали над грядущей судьбой ребенка.
ЧУМА
Парамонов сказал правду про родителей Насти. Когда она была совсем малышкой, ее отец и мать прислуживали в доме Парамоновых, что на Покровке в Москве. В декабре 1770 года в старой столице разразилась чума. Говорили, что ее занесли срлдаты, воевавшие против Турции.
Коса смерти нашла свои первые жертвы на какой-то суконной фабрике. Неопытность врачей и легкомыслие народа, не понимавшего страшной опасности, позволили болезни быстро распространиться по всему городу.
Главнокомандующим Москвы в то время был неустрашимый (согласно легенде) граф Петр Семенович Салтыков. Знаменитость свою он обрел в семилетнюю войну. Рассказывали, что фельдмаршал расхаживал поверх редутов и отмахивался от летавших вокруг ядер хлыстиком.
Теперь же сей воин не выказал прежней удали. Едва началась чума, как он, забыв свой долг, в смятении бежал из Москвы в свою родовую деревню. Дурному примеру последовали гражданский губернатор, комендант, полицмейстеры.
Город, брошенный на произвол судьбы, являл страшное зрелище. Как писал очевидец, «чернь предалась буйству, насилиям, грабежам. Пошел слух, что болезнь нарочно распространяют лекаря. Тогда заболевших стали прятать, не сообщать об оных. Кабаки были наполнены негодяями, и пьяные, выходя оттуда, заражали один другого. Повсюду валялись незахороненные трупы. Мародеры бросались на них, ища деньги и прочую добычу, но находили для себя лишь неминуемую смерть».
Мать и отец Насти, верно служившие своим господам, охраняя их покой и безопасность, тоже заболели и в страшных муках на глазах дочурки скончались. Их хозяева с покойными поступили просто: приказали выбросить трупы на дорогу. Случай не был единичным. Так что 26 августа 1771 года императрица Екатерина II обнародовала указ:
«Известно Ее Императорскому Величеству стало, что некоторые обыватели в Москве, избегая докторских осмотров, не только утаивают больных, но и умерших выкидывают на публичные места Такое злостное поведение навлекает на все общество наибедственнейшие опасности… Если кто в таком преступлении будет открыт и изобличен, таковой безо свякого милосердия будет отдан вечно в каторжную работу. О чем сим и публикуется».
На Парамоновых кто-то донес. Не миновать бы родителям капитана лишения всех прав состояния и каторжного лиха (указы у нас и прежде на первых порах рьяно исполнялись), да сами они уже в остроге заразились чумой и отдали Богу душу. А дело шло к своему концу, чума на Москве уже прекращалась. Капитан продал московский домик, девочку-сироту вместе со своей старой няней забрал в Питер.
За год до описываемых событий няню похоронили на Смоленском кладбище. Настя стала заменять ее полностью, стирая капитану белье, бегая по лавкам, готовя провизию.
Теперь не без сожаления он прощался со своей малолетней рабыней. В его загрубелом сердце вдруг родилось раскаяние. Оставшись один, Парамонов проклинал — в который раз! — свою несчастную страсть к игре, скрежетал зубами:
— Фу, мерзость! Как я не мог видеть всей гадости моего поступка — проиграть черт знает кому сироту! Ведь этот майор какой-то отщепенец, он не нашей веры, на иконы не молится. Изувер немецкий!
Затем он потряс надо ртом штофом, который оказался пустым, и утешился старыми кислыми щами, испив через край чугунка. «Что делать, — уже спокойно подумал капитан, — видать у Настасьи судьба такая. Каждому свое!»
Он прошел за полог, и через минуту сильный храп нарушил ночную тишину.
ЖЕЛЕЗНАЯ ЕЛИЗАВЕТА
Майор Клот покинул Петербург 7 сентября 1777 года, ровно за два дня до печально знаменитого наводнения, когда мутные волны бились о стены Зимнего дворца, а размытые могилы выпустили гробы и утопающие цеплялись за них.
Майор направился через Ригу в сельцо Царнау. Там находилось небольшое имение его жены Елизаветы Стернстраль, дочери палача. Этой даме было под сорок лет. Елизавета относилась к тем натурам, на которые в молодом возрасте природа наносит тонкий слой красоты, от которого после замужества и рождения уже первого ребенка не остается и следа. Высокого роста и по этой причине постоянно сутулящаяся, с жидким пучком белесых волос, мелкими чертами лица, с остреньким носиком, она все же упрямо считала себя весьма неотразимой.
Во всяком случае, Елизавета была энергична и предприимчива. Именно благодаря этим качествам ей удалось упросить, умолить петербургское начальство позволить мужу занять освободившееся место начальника местного военного гарнизона. Она знала читать и писать, хранила у себя несколько книг и слыла среди местного бомонда женщиной весьма просвещенной.
Занятием своего отца Елизавета не только не тяготилась, но даже весьма гордилась. Когда ей было всего лет пять, отец взял ее на экзекуцию, которую совершал над провинившимся крестьянином. Экзекуция заключалась в том, что крестьянина — тщедушного, лет пятидесяти — привязали к деревянной кобыле, и отец Елизаветы не торопясь, с какой-то залихватской ловкостью поддергивал кнутовищем, наносил удары, отчего на костлявой спине появлялись длинные вспухшие следы. После десяти ударов вся спина была в крови, затем на лопатках отслоилась кожа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89