Я узнала от Шмуля про все ваши несчастья. Боже мой, как это могло случиться? Шмуль говорит, что вы теперь живете в лачуге и вам нечего есть и не во что одеться.
Ах, если бы я поступила экономкой к какому-нибудь почтенному ксендзу, я могла бы вам оказать более существенную помощь. Но мне самой сейчас туго приходится, и я посылаю вам только кое-какую одежонку…"
— О какой это посылке она пишет? — удивилась глубоко тронутая пани.
— Правду пишет, — сказал Шмуль. — Она дала мне для вас какой-то узелок. Вот он.
"Бог видит, как я рада была бы взять вас всех к себе, но комнатка у меня тесная и только одна кровать, да такая, что на ней и один человек с трудом может улечься.
Все-таки приезжай сейчас же, дорогая сестра, это необходимо. Пани председательша, тетка твоего мужа, должна вернуться на этой неделе, но она пробудет дома только несколько дней и потом уедет на полгода за границу. Так что тебе надо поскорее с нею увидеться.
Она должна вас поддержать, иначе бог ее накажет. Ведь ее племянник промотал твое имение и теперь гуляет себе по свету как ни в чем не бывало.
Приезжай со Шмулем, не откладывай ни на один день, — и, может быть, тетка даже возьмет тебя с собой за границу на воды. Когда она согласится приютить вас, я поеду за твоими детьми.
Заезжай прямо ко мне, но заранее извини, что я живу бедно и не могу принять тебя как следует. Ах, если бы я нашла место у какого-нибудь почтенного ксендза, все было бы по-другому!
Деток твоих, а особенно милую Анельку, этого ангела, целую заочно. Благослови их бог.
Панна Валентина здесь. У бедняжки большое огорчение — ее поклонник, некий пан Сатурнин, женится на другой…"
Дальше следовали опять поцелуи, благословения и настойчивые уговоры ехать в город сейчас же.
Бедная пани Матильда, читая все это, заливалась слезами. Плакала и Анелька и целовала письмо доброй тетушки. А жена Зайца, видя, что другие плачут, тоже прослезилась и заговорила о своих умерших детях. Даже Шмуль сказал:
— Вот какая хорошая женщина! Сама ведь в большой бедности живет… Такую только среди евреев можно встретить.
Успокоившись и прочитав еще раз письмо тетки Анны, пани задумалась. Она то обводила глазами убогую избу, то смотрела на детей, а временами куда-то в пространство, словно хотела проникнуть взором в дом пани председательши, а может, и в глубь ее сердца.
— Что делать? Что делать? — бормотала она.
Молча наблюдавший за ней Шмуль сказал:
— Вельможной пани надо съездить в город хотя бы на два-три дня. Очень вам советую… А я никогда пустых советов не даю. Я знаю пани председательшу. Письмом вы тут ничего не сделаете… Притом она сердита на пана Яна за то, что он ее уже несколько раз обманывал. А когда она увидит вас, вельможная пани, в такой бедности и больную… Ну, тогда ей совесть не позволит отказать вам.
Пани сложила руки на коленях и печально кивала головой.
— Не во мне дело, а в детях. Они в этой страшной нужде одичают и погибнут… Мне уже немного надо… Здоровье мое совсем подорвано.
— А вы не отчаивайтесь, пани, — утешал ее Шмуль. — Правда, вы похудели, но вот и паненка похудела, хотя раньше была здоровенькая. Это здесь воздух такой вредный. Если бы вы тут прожили год, два, тогда бог знает, чем бы это кончилось. Но в городе столько докторов и аптек, там вы поправитесь. Ну, да это еще впереди, а теперь надо вам ехать в город, увидеть пани председательшу и все ей разъяснить. Она назначит вам хотя бы тысячи две в год и детей отдаст в школу. Я сейчас еду домой, а завтра утром вернусь за вами. Здесь вы ничего хорошего не дождетесь ни для себя, ни для детей.
Пани понимала, что он прав, но все еще была в нерешимости. Она чувствовала себя плохо, и ее страшила необходимость целый день трястись в повозке Шмуля. К тому же стыдно было показаться в городе среди знакомых в старом, потрепанном платье. А больше всего угнетала ее мысль о разлуке с детьми, да еще при таких обстоятельствах!
Однако именно ради детей необходимо было ехать. Ах, если бы можно было взять их с собой!.. Но куда их девать в городе? Здесь у них по крайней мере есть кров над головой и они не умрут с голоду. И, наконец, через несколько дней она вернется или увидится с ними в городе — это еще лучше. Тогда она уже будет спокойна за их настоящее и будущее. Только бы выкарабкаться из нужды…
Да, надо ехать!
Обе они с Анелькой не спали почти до утра. Мать рассказывала дочери о богатстве бабки, о пансионе, куда ее, Анельку, отдадут учиться. Говорила, что несколько дней разлуки пролетят незаметно. Наказывала ей присматривать за Юзеком и заклинала беречь себя.
— Не выходи по вечерам… вели топить печь… воды пей поменьше. Здесь место такое… Я в костях чувствую эту гниль и сырость. Надо быть осторожной…
Анелька просила мать писать ей почаще длинные письма и вернуться сразу после свидания с бабушкой. Она передавала поцелуи панне Валентине, а главное — тетушке Анне.
На другое утро пани поручила детей Зайцу и его жене, умоляя заботиться о них, как о родных.
— Будем служить паненке и паничу так же, как при вас, — сказал Заяц. — Ничего худого с ними не приключится, и дай бог вам всем выбраться отсюда поскорее, тут воздух для вас вредный…
Около семи приехал Шмуль и покормил лошадь.
Пани была в сильной тревоге. Продажа имения, болезнь, пожар, отъезд мужа, нужда — все это были катастрофы, но самое тяжелое предстояло сейчас.
Расстаться с детьми!
Легко сказать: «Уеду на несколько дней, оставлю их». Но как трудно это сделать! Она срослась с детьми, они были как бы частью ее тела. Со дня их рождения они постоянно были у нее на глазах. Уже и не помнилось, что когда-то их не было и для нее существовало в мире что-то иное. При мысли о разлуке с ними хотя бы на несколько дней она чувствовала себя как человек, у которого почва уходит из-под ног. В ее мыслях дети были чем-то таким же неотъемлемым от нее, как измерение и вес от всякого материального тела. Если бы огромный камень стал легким, как перышко, и прозрачным, как дым, она была бы безмерно удивлена. Такое же удивление, но еще и боль вызывало сознание, что ей надо оторваться от детей.
Все же эта женщина, всегда такая плаксивая, нервная и капризная, успокоилась наконец — по крайней мере внешне. Она старалась не думать об отъезде и мысленно твердила себе: «Вернусь через два-три дня или даже завтра… Нет, это слишком долго! Вернусь еще сегодня. Только каких-нибудь несколько часов я не буду знать, что с ними. О, боже, как тяжело!»
Анелька была опечалена предстоящей разлукой, к тому же теперь она чувствовала себя ответственной за Юзека. А что, если в городе матери станет хуже и понадобится ее помощь? В девочке говорили привязанность и привычка. Она никогда еще не расставалась с матерью, и разлука казалась ей не только мучительной, но и чем-то неестественным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47