— Трогай!
— До свиданья, папа!
— Анджей, поезжай!
Лошади рванулись с места, так тряхнув коляску, что пан Ян ударился головой о спинку сидения. Скоро дом скрылся из виду. Мимо летели уже службы. Проехали по аллеям. Вот они, его поля, незасеянные, запущенные… Опять стал виден сад, мелькнула крыша дома, окно в мезонине, у которого стоит сейчас Анелька. И вот уже все осталось позади. Пан Ян вздохнул с облегчением.
— Слушай-ка, мой милый, — сказал он кучеру, — натягивай получше вожжи, а то лошади у тебя головы понурили, люди могут подумать, что это какие-то извозчичьи клячи!
Потом он закурил сигару — и пришел в отличное настроение. Жена, Анелька, призраки прошлого, все осталось там, позади. Ох!.. Только не оглядываться!..
Прохожие кланялись. Перед хатой, стоявшей у самой дороги, молодая мать забавляла маленького сына. Увидев коляску, она посадила ребенка на одно колено и, притопывая, запела:
Едет пан на коне, гоп, гоп!
А мужик за паном следом, топ, топ!
При виде этой семейной идиллии пан Ян улыбнулся с искренним удовольствием. Над ним светило солнце и парил жаворонок, поля вокруг дышали жизнью. Только там, далеко за холмом, за садом, оставался дом без хозяина, а в окне мезонина Анелька смотрела вслед отцовской коляске, казавшейся уже не больше жука.
Вырванный зуб не болит. Беглец не чувствует горя покинутых им людей.
Глава девятая

Тревога в деревне. Гайда пугает воробьев
На другой день после отъезда пана Яна Юзеф Гжиб зашел в корчму за водкой. Он застал здесь жену Шмуля, еще более обычного молчаливую и задумчивую, и самого Шмуля, который, вымещая свое раздражение на служанке, ругал ее за рюмку, разбитую еще на прошлой неделе, и не ею, а кем-то из посетителей.
Как только Гжиб переступил порог, Шмуль с иронической усмешкой обратился к нему:
— Ну, хозяин, радуйтесь! Будет у вас новый помещик…
— Что ж, может, и будет, — отозвался Гжиб, сразу помрачнев.
— Поставят теперь в деревне и винокурню и мельницу…
— А нам они ни к чему. Это вам, Шмуль, на руку: вы же хотели арендовать мельницу.
Шмуль вскипел:
— Эта мельница так будет моя, как лес — ваш! Эх, дурни, сами на себя беду накликали…
— Какую беду? — спросил встревоженный Гжиб.
— А вы не знаете? Пан все имение продает немцу, и тот сказал, что аренду сразу у меня отберет, а на будущий год и из корчмы выгонит.
— Так то ж вас, а нам что за дело?
— И вам солоно придется: немец уже дознался, что вы не имеете права пользоваться и половиной того, чем пользуетесь.
— Ну-у…
— Вот вам и «ну»! Тут никаких «ну», тут есть документ, табель. Пан вам дал волю, потому что у него не было денег, чтобы держать лесников да полевых сторожей. И вы делали, что хотели, да еще потребовали с него за лес по пяти моргов. Ну, а теперь… черта с два! Не получите и двух моргов!
— Увидим! — проворчал Гжиб. — Если шваб нас вздумает обижать, мы за себя постоим…
— Не он вас обижать будет — это вы прежнего пана обижали, а новый только свое возьмет. Привезет комиссара, начальство… И пусть только кто из вас у него лишнюю веточку сломит в лесу — засадит в острог, и все. И поделом вам… сами виноваты! — заключил Шмуль.
— Да мы же не хотели…
— Не хотели? В то воскресенье вы, Юзеф, громче всех кричали, что не надо соглашаться, а если соглашаться, так только на пять моргов. И ведь как уговаривал вас Олеяж! Вот это умный мужик, а у вас разума ни на грош…
Гжиб был расстроен. Он хотел купить четыре бутылки водки, но, услышав такие вести, купил только три и, возвратясь домой, обошел всех соседей и передал им то, что услышал от Шмуля.
Мужики сокрушались или облегчали душу бранью и угрозами. Были, однако, и такие, которые считали, что это выдумал Шмуль, чтобы склонить их к соглашению с помещиком.
Но уже на другой день даже самые стойкие оптимисты пали духом. С самого утра из губернского города приехали немцы — целых трое — и стали осматривать деревню. В усадьбу они не зашли, зато обследовали весь лес, речку и крестьянские поля.
Как только их увидели в деревне, за ними увязалась толпа мужиков, баб и ребятишек. Но немцы не обращали на них никакого внимания.
— Ой, не к добру это! — говорил один из мужиков. — Наш пан, когда к нему приставали, только серчал иногда, а эти шароварники все гогочут да шушукаются — должно быть, смеются над нами…
— А не перекрестить ли кого из них шкворнем?
— Боже тебя упаси! Не видишь, дурень, какие трубы они при себе носят? И замахнуться не успеешь, как он тебя на месте уложит!
Когда немцы уехали, даже не заглянув в корчму, мужики, посовещавшись, решили отправить депутацию в усадьбу. Выбрали троих самых почтенных хозяев: Гжиба, который в воскресенье отговаривал других от сделки с помещиком, а теперь переменил мнение, Шимона Олеяжа, с самого начала советовавшего подписать договор, и Яна Самеца, того лохматого с колтуном, которым командовала жена, — его выбрали потому, что земли у него было больше, чем у всех в деревне.
Гжиб и Олеяж были на сходе, а Ян отсутствовал: он в это время сидел дома и по приказу жены укачивал ребенка. К нему направились оба депутата, а за ними еще несколько мужиков и множество баб.
Олеяж объявил лохмачу, что они идут в усадьбу мириться и что общество выбрало делегатом и его, Яна, как человека степенного. В заключение он спросил:
— Ну как? Пойдете, кум?
Ян молча встал, пошел в чулан и вынес оттуда новехонький кафтан. Но не успел он натянуть один рукав, как жена подняла крик:
— Это еще что! Ты, мокроглазый (у Яна все еще болели глаза), куда собрался? Я тебе покажу подписывать договоры! Садись и качай Зоську!
Толпа безмолвствовала, в окна и дверь с любопытством заглядывали бабы. А Ян стоял, не зная, на что решиться: надевать кафтан в рукава или скинуть его с плеч.
Видя, что он колеблется, жена схватила валек и давай колотить им мужа.
— Ах ты мокроглазый, растрепа, старый хрыч! Думаешь, взял молодую жену только для утехи! Ну-ка, садись к люльке! Хотелось тебе детей, так вот и качай!
И она все колотила его, наскакивая то спереди, то сзади.
Волосы свесились Яну на лоб. Мужик молча откинул их, натянул кафтан — и вдруг, поплевав на ладони, как хватит жену по голове, как начнет таскать! Господи, что тут было! Платок полетел в угол, валек — на лежанку, да так, что два горшка грохнулись с нее на пол.
— Перестаньте! Будет вам, Ян! — кричали женщины.
— Бейте, кум, валяйте, пока не взмолится! — советовали мужики.
Ян ничьих советов не слушал и действовал по своему разумению. Изрядно отделав жену, он напоследок пнул ее сапогом в бок и швырнул в угол. Потом застегнул кафтан, опоясался, надел новую шапку и сказал хладнокровно:
— Ну, куманьки, пойдемте в усадьбу, раз такое вышло решение.
Мужики только головами качали и шептали друг другу:
— Старый-то каким хватом оказался!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47