Попытка мысленно соотнести этого загадочного молодого человека с героем пылких, захлебывающихся признаний влюбленной Лавди вызывала только недоумение. Каким же образом такое могло произойти? Джудит не знала, что в точности она ожидала увидеть, но явно не это.
— Очень приятно, — произнес он, и мимолетная тень улыбки скользнула по его губам. Он произносил слова очень четко, без всякого акцента, однако не было ни намека на «тягучую» манеру речи большинства друзей Эдварда, которая усваивается в великосветском кругу с рождения. Что-то новенькое, подумала Джудит. Но почему бы и нет, в самом деле?
— Где вы сядете? Сейчас, я принесу вам кресло. И он отошел, чтобы подвинуть ей шезлонг.
— Так где же все? — опять спросила Лавди.
Пока остальные рассаживались по своим местам, Афина сообщила сестре:
— Папчик пошел к маме, а Эдвард отправился раздобыть нам чего-нибудь выпить. Неттлбед решил не выставлять выпивку, чтобы не нагрелась на жаре.
— Ты знаешь, что приехал Джереми?
— Неттлбед сказал. Приятный сюрприз, мама будет в восторге.
Джудит разъяснила:
— Он догуливает последние деньки перед тем, как начать службу корабельным врачом в Добровольческом резерве ВМС. Ему нужно явиться в свою часть в Девонпорте на следующей неделе.
— Боже, какой смелый! — изумилась Афина. — Милый Джереми, только он способен на такую самоотверженность.
— Расскажи о Джереми, — попросил ее Руперт.
— Я как раз пыталась это сделать, когда подошли Лавдн и Джудит. Джереми — еще один человек, ставший для нас почти родным. Он с нами с незапамятных времен. Его отец — наш семейный доктор, и когда-то Джереми был домашним учителем Эдварда. Видно, он приехал, когда мы все были в церкви.
— Он останется здесь до самого отъезда в Девонпорт, — вставила Джудит.
— Мы все должны будем лелеять и баловать его, чтобы сделать для него эти несколько дней незабываемыми.
Пиджак Гаса лежал на траве позади него. Он потянулся к нему, чтобы вытащить из кармана сигареты и зажигалку. Когда он поднял пиджак с земли, из внутреннего кармана выскользнул какой-то предмет и упал на траву сбоку от кресла Джудит. Она увидела, что это пухлый альбомчик, перетянутый резинкой. Лавди, сидящая у ног Гаса, так и набросилась на него:
— Твой альбом с набросками! Ты же не хочешь потерять его! Он немного смутился:
— Ой… виноват.
Он наклонился, чтобы поднять альбом, но Лавди уже завладела им.
— Прошу тебя, позволь мне показать Джудит. Ты ведь не будешь возражать. Ты такой замечательный художник, я хочу, чтобы она убедилась. Пожалуйста!
— Уверен, ей это не интересно…
— Ах, хватит скромничать, Гас, разумеется, ей интересно. Нам всем интересно. Не упрямься.
Джудит внезапно пожалела Гаса, который явно не хотел выставлять напоказ свое глубоко личное увлечение. Она стала на его сторону:
— Лавди, может быть, Гас не хочет, чтобы мы глазели на его рисунки.
— Что значит — «глазели»? Все просто хотят оценить по достоинству эти восхитительные работы.
Джудит перевела взгляд на Гаса:
— Вы всегда носите с собой свой альбом?
— Всегда. — Внезапно он улыбнулся ей, видимо, в благодарность за то, что она отнеслась к нему с пониманием, и улыбка преобразила его слишком строгое лицо. — В самый неожиданный момент что-нибудь может броситься в глаза и попроситься на бумагу, и тогда это адская мука, если при себе не окажется орудий, чтобы запечатлеть увиденное. Некоторые люди любят фотографировать, но у меня лучше получается рисовать.
— Такое случается даже в церкви?
— Не исключено, — рассмеялся он. — Хотя у меня не хватило бы смелости приняться за рисование в храме. Я просто всюду ношу альбом с собой.
— Как мелкие деньги.
— Вот именно. — Он взял альбом у Лавди и бросил его на колени Джудит. — Возьмите.
— Вы действительно не против?
— Конечно, нет. Всего лишь пустяковые наброски, ничего особенно интересного.
Лавди нетерпеливо завладела инициативой: придвинулась к Джудит, встала на колени возле ее кресла, стянула резинку с книжечки и положила ее на колено Джудит, потом стала переворачивать страницы, сопровождая показ горделивыми комментариями, будто бы эскизы принадлежали ей.
— …А вот бухточка. Правда, прелесть? Гас сделал набросок всего за одну минуту! Это валун в поле, а это — скотный двор миссис Мадж с курами на крыльце…
По мере того как страницы медленно переворачивались у нее перед глазами, в Джудит росло удивление: она убеждалась, что это работы настоящего профессионала. Каждый маленький карандашный рисунок был выполнен с точностью и детальностью архитектурного чертежа, снабжен заголовком и датой, указывающими на конкретное место и время. «Пляж в Нанчерроу», «Ферма Лиджи». Сделав зарисовку карандашом, Гас довершал эскиз бледными акварельными мазками, и колорит впечатлял оригинальностью — цвета были подмечены глазом истинного художника: труба оловянного рудника в вечернем свете представала сиреневой, гранит отсвечивал розовым кораллом, шиферные крыши лиловели гиацинтами. Этих оттенков Джудит — как, вероятно, и большинство людей на свете — никогда раньше не замечала.
Вот пляж — пенистые буруны накатывают на песок на фоне размытой сини горизонта. На следующей странице роузмаллионская церковь — древний, одиннадцатого века портал с резными украшениями и капителями в романском стиле. Ей даже стало стыдно, когда она поняла, что Гас увидел красоту и симметрию, которых она, Джудит, проходившая под этими сводами бессчетное число раз, так и не удосужилась заметить.
Они пролистали уже половину альбома, когда Лавди объявила:
— Все, этот набросок последний. Дальше пока пусто. — И она торжественным взмахом руки открыла последнюю страницу. — А это я. Гас нарисовал меня.
Пояснять не было необходимости. Лавди была изображена на фоне моря, сидящая на вершине какой-то скалы, босая, в выцветшем розовом бумажном платье, с растрепанными ветром темными вихрами. И Джудит увидела, что здесь Гас отступил от буквального копирования и воспользовался правом художника на преувеличение — руки, ноги, тонкую шею модели он удлинил, еще более заострил худенькие плечи, подчеркнул изящную небрежность позы. Благодаря этому ему каким-то образом удалось передать самую женственную сущность Лавди — ее хрупкую уязвимость, сладостную нежность. И все вдруг стало на свои места, Джудит поняла, что чувство, связывающее Гаса и Лавди, не одностороннее, как она считала вначале; этот миниатюрный портрет был создан с любовью, и Джудит вдруг почувствовала себя бесстыдным соглядатаем, который вторгся в таинство наиболее интимной близости.
Повисло молчание. Джудит слышала, как будто в отдалении, голоса разговаривающих между собой Афины и Руперта. Афина плела венок из маргариток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154
— Очень приятно, — произнес он, и мимолетная тень улыбки скользнула по его губам. Он произносил слова очень четко, без всякого акцента, однако не было ни намека на «тягучую» манеру речи большинства друзей Эдварда, которая усваивается в великосветском кругу с рождения. Что-то новенькое, подумала Джудит. Но почему бы и нет, в самом деле?
— Где вы сядете? Сейчас, я принесу вам кресло. И он отошел, чтобы подвинуть ей шезлонг.
— Так где же все? — опять спросила Лавди.
Пока остальные рассаживались по своим местам, Афина сообщила сестре:
— Папчик пошел к маме, а Эдвард отправился раздобыть нам чего-нибудь выпить. Неттлбед решил не выставлять выпивку, чтобы не нагрелась на жаре.
— Ты знаешь, что приехал Джереми?
— Неттлбед сказал. Приятный сюрприз, мама будет в восторге.
Джудит разъяснила:
— Он догуливает последние деньки перед тем, как начать службу корабельным врачом в Добровольческом резерве ВМС. Ему нужно явиться в свою часть в Девонпорте на следующей неделе.
— Боже, какой смелый! — изумилась Афина. — Милый Джереми, только он способен на такую самоотверженность.
— Расскажи о Джереми, — попросил ее Руперт.
— Я как раз пыталась это сделать, когда подошли Лавдн и Джудит. Джереми — еще один человек, ставший для нас почти родным. Он с нами с незапамятных времен. Его отец — наш семейный доктор, и когда-то Джереми был домашним учителем Эдварда. Видно, он приехал, когда мы все были в церкви.
— Он останется здесь до самого отъезда в Девонпорт, — вставила Джудит.
— Мы все должны будем лелеять и баловать его, чтобы сделать для него эти несколько дней незабываемыми.
Пиджак Гаса лежал на траве позади него. Он потянулся к нему, чтобы вытащить из кармана сигареты и зажигалку. Когда он поднял пиджак с земли, из внутреннего кармана выскользнул какой-то предмет и упал на траву сбоку от кресла Джудит. Она увидела, что это пухлый альбомчик, перетянутый резинкой. Лавди, сидящая у ног Гаса, так и набросилась на него:
— Твой альбом с набросками! Ты же не хочешь потерять его! Он немного смутился:
— Ой… виноват.
Он наклонился, чтобы поднять альбом, но Лавди уже завладела им.
— Прошу тебя, позволь мне показать Джудит. Ты ведь не будешь возражать. Ты такой замечательный художник, я хочу, чтобы она убедилась. Пожалуйста!
— Уверен, ей это не интересно…
— Ах, хватит скромничать, Гас, разумеется, ей интересно. Нам всем интересно. Не упрямься.
Джудит внезапно пожалела Гаса, который явно не хотел выставлять напоказ свое глубоко личное увлечение. Она стала на его сторону:
— Лавди, может быть, Гас не хочет, чтобы мы глазели на его рисунки.
— Что значит — «глазели»? Все просто хотят оценить по достоинству эти восхитительные работы.
Джудит перевела взгляд на Гаса:
— Вы всегда носите с собой свой альбом?
— Всегда. — Внезапно он улыбнулся ей, видимо, в благодарность за то, что она отнеслась к нему с пониманием, и улыбка преобразила его слишком строгое лицо. — В самый неожиданный момент что-нибудь может броситься в глаза и попроситься на бумагу, и тогда это адская мука, если при себе не окажется орудий, чтобы запечатлеть увиденное. Некоторые люди любят фотографировать, но у меня лучше получается рисовать.
— Такое случается даже в церкви?
— Не исключено, — рассмеялся он. — Хотя у меня не хватило бы смелости приняться за рисование в храме. Я просто всюду ношу альбом с собой.
— Как мелкие деньги.
— Вот именно. — Он взял альбом у Лавди и бросил его на колени Джудит. — Возьмите.
— Вы действительно не против?
— Конечно, нет. Всего лишь пустяковые наброски, ничего особенно интересного.
Лавди нетерпеливо завладела инициативой: придвинулась к Джудит, встала на колени возле ее кресла, стянула резинку с книжечки и положила ее на колено Джудит, потом стала переворачивать страницы, сопровождая показ горделивыми комментариями, будто бы эскизы принадлежали ей.
— …А вот бухточка. Правда, прелесть? Гас сделал набросок всего за одну минуту! Это валун в поле, а это — скотный двор миссис Мадж с курами на крыльце…
По мере того как страницы медленно переворачивались у нее перед глазами, в Джудит росло удивление: она убеждалась, что это работы настоящего профессионала. Каждый маленький карандашный рисунок был выполнен с точностью и детальностью архитектурного чертежа, снабжен заголовком и датой, указывающими на конкретное место и время. «Пляж в Нанчерроу», «Ферма Лиджи». Сделав зарисовку карандашом, Гас довершал эскиз бледными акварельными мазками, и колорит впечатлял оригинальностью — цвета были подмечены глазом истинного художника: труба оловянного рудника в вечернем свете представала сиреневой, гранит отсвечивал розовым кораллом, шиферные крыши лиловели гиацинтами. Этих оттенков Джудит — как, вероятно, и большинство людей на свете — никогда раньше не замечала.
Вот пляж — пенистые буруны накатывают на песок на фоне размытой сини горизонта. На следующей странице роузмаллионская церковь — древний, одиннадцатого века портал с резными украшениями и капителями в романском стиле. Ей даже стало стыдно, когда она поняла, что Гас увидел красоту и симметрию, которых она, Джудит, проходившая под этими сводами бессчетное число раз, так и не удосужилась заметить.
Они пролистали уже половину альбома, когда Лавди объявила:
— Все, этот набросок последний. Дальше пока пусто. — И она торжественным взмахом руки открыла последнюю страницу. — А это я. Гас нарисовал меня.
Пояснять не было необходимости. Лавди была изображена на фоне моря, сидящая на вершине какой-то скалы, босая, в выцветшем розовом бумажном платье, с растрепанными ветром темными вихрами. И Джудит увидела, что здесь Гас отступил от буквального копирования и воспользовался правом художника на преувеличение — руки, ноги, тонкую шею модели он удлинил, еще более заострил худенькие плечи, подчеркнул изящную небрежность позы. Благодаря этому ему каким-то образом удалось передать самую женственную сущность Лавди — ее хрупкую уязвимость, сладостную нежность. И все вдруг стало на свои места, Джудит поняла, что чувство, связывающее Гаса и Лавди, не одностороннее, как она считала вначале; этот миниатюрный портрет был создан с любовью, и Джудит вдруг почувствовала себя бесстыдным соглядатаем, который вторгся в таинство наиболее интимной близости.
Повисло молчание. Джудит слышала, как будто в отдалении, голоса разговаривающих между собой Афины и Руперта. Афина плела венок из маргариток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154