Я возьму такси. Я сяду на поезд.
— Но…
— Ты не понимаешь. Это тетя Лавиния. Папчик не позвонил бы, если бы думал, что она поправится. Если она умрет, как мне пережить такое, ведь она всегда была с нами!.. И я не могу оставить маму и папчика убиваться там без меня, я должна быть рядом и горевать вместе с ними.
— Афина…
— Я должна выехать немедленно. Будь другом, разузнай расписание поездов, допустим, из Перта. Попробуй заказать место в спальном вагоне. Хотя любое сойдет… И почему только я оказалась так далеко!
При последних ее словах у него почему-то возникло такое чувство, будто это он во всем виноват. Ее горе надрывало ему сердце, он не мог видеть ее такой несчастной.
— Я отвезу тебя… — пообещал он.
В ответ на свою невероятную самоотверженность он ожидал пылких слов благодарности и слез, но непредсказуемая, как всегда, Афина лишь бросила раздраженно:
— Не глупи! — Раскрыв створки гардероба, она стала срывать с вешалок платья. — Разумеется, ты не можешь везти меня. Твое место здесь. — Она бросила ворох одежды на кровать и вернулась за новым. — …Ты должен стрелять тетеревов. Ты не можешь просто взять и уехать, оставив мистера Монтегью-Кришто-на без стрелка. Это было бы вопиюще невежливо. — Она свернула свое синее вечернее платье и затолкала его в угол чемодана, потом повернулась к Руперту. — И потом, тебе здесь так хорошо, так весело, — добавила она трагично, и глаза ее вновь наполнились слезами, — я же знаю, ты мечтал об этом… так… до-олго!..
Все было верно, но от этого не легче; Руперт заключил девушку в объятия и дал ей выплакаться. Он был потрясен до глубины души, ибо никогда не подозревал, что Афина, всегда столь легкомысленная, беспечная, «несерьезная», способна на чувства такой силы и глубины, на такую любовь, такую преданность своей семье. Почему-то, возможно намеренно, она скрывала от него все эти чувства, и теперь у Руперта было ощущение, что он видит новое лицо девушки, другую сторону ее личности.
Его носовой платок был насквозь пропитан потом и перепачкан ружейным маслом, поэтому он подал ей полотенце для лица, чтобы она высморкалась и вытерла слезы.
— Я тебя отвезу, — повторил он. — Все равно мы собирались в Корнуолл, так что теперь просто приедем раньше, чем планировали. Я все объясню Монтегью-Криштонам, уверен, они поймут. Но мне нужно принять ванну и переодеться в чистое белье. И тебе советую сделать то же самое. Как только ты будешь готова, мы отправимся в путь.
— Понять не могу, как ты можешь быть таким добрым…
— Так уж и не можешь? — усмехнулся он. — Что ж, бывает, бывает…
Даже ему самому эта фраза показалась невероятно нелепой.
Все были чрезвычайно добры и полны сочувствия. Машину Руперта вывели из гаража и поставили у парадной двери. Кто-то взялся вытащить и сложить в багажник их чемоданы. Джейми обещал позвонить в Нанчерроу и ввести отца Афины в курс дела. Миссис Монтегью-Криштон приготовила в дорогу сандвичи и термос.
Они со всеми распрощались и наконец тронулись в путь, направившись к магистрали по длинной дороге, проложенной в узкой лесистой долине.
Афина перестала плакать, но, глядя в окно, тяжко вздохнула:
— Мне горько смотреть на всю эту красоту. Не успела я тут оказаться, и вот уже мы вынуждены уезжать.
— Мы еще вернемся, — пообещал он, но слова почему-то прозвучали глухо и безнадежно, и Афина ничего не сказала в ответ.
К тому времени как они пересекли границу между Шотландией и Англией и подъехали к гостинице «Шотландский уголок», уже опустился вечер, и Руперт осознал, что если не даст себе поспать, то начнет клевать носом прямо за рулем, и они непременно окончат свое путешествие в кювете.
— Я думаю, нам следует остановиться и переночевать в гостинице, — предложил он. — Назавтра сорвемся чуть свет и, даст Бог, покроем остаток пути засветло.
— Хорошо.
Голос Афины звучал печально, и Руперт попытался развеселить ее.
— В разных номерах, — поддразнил он.
Афина промолчала. Через минуту-другую спросила:
— Ты и вправду так хочешь?
Его точно обухом по голове огрели.
— Разве не ты этого хочешь?
— Отнюдь, — последовал невыразительный, неопределенный ответ. Она пристально смотрела вперед, в темноту, куда не достигал свет мощных передних фар.
— Ты ничем мне не обязана, сама знаешь, — сказал он.
— Я думаю не о тебе. Я о себе забочусь.
— Ты точно этого хочешь?
— Я не в том состоянии, чтобы остаться одна.
— Тогда — мистер и миссис Смит?
— Да, мистер и миссис Смит.
Итак, они провели ночь вместе, найдя отдых и утоление страсти на огромной, удобной двуспальной кровати в безликом гостиничном номере. И Руперт обнаружил, что, вопреки всем своим увлечениям, толпам обожателей, поездкам в Париж, Афина оказалась невинной. Ничего более трогательного, более волшебного не бывало с ним за всю жизнь, девушка словно подарила ему бесценный подарок, который он будет беречь и лелеять до конца своих дней.
Итак, дилемма. Она, так сказать, подкралась к нему с тылу, незаметно, и его подсознание заранее забило тревогу, чувствуя, что скоро конец покою, что в любой момент он будет захвачен врасплох и брошен между молотом и наковальней, в то время как рассудок продолжал бодро твердить, что Афина — всего лишь очередное увлечение, еще одна девушка. Ложь. Какой смысл лгать самому себе, когда правда заключается в том, что какое бы то ни было дальнейшее существование без нее теперь для него невозможно? Да, Афина стала его будущим.
Что же, дело сделано. Он признался себе в этом. Руперт сделал глубокий вдох, затем медленно и облегченно выдохнул.
— Как ты печально вздыхаешь!
Он повернул голову и увидел Афину, с улыбкой стоящую в проеме распахнутых двустворчатых стеклянных дверей. На ней было кремовое полотняное платье без рукавов, стройная талия схвачена пестрым кремово-голубым шарфом.
— Ты похожа на знаменитую актрису, — заметил он, — которая появляется и спрашивает, не собирается ли кто-нибудь идти играть в теннис?
— А ты ни дать ни взять воплощение неумолимого рока. Впрочем, ты довольно уютно устроился. Не вставай! — Она шагнула на траву, пододвинула второй шезлонг поближе к тому, в котором сидел он, и уселась бочком, чтобы быть к нему лицом. — О чем ты вздыхал?
Он потянулся к ней и взял ее руку в свою.
— Скорее всего, я просто зевал. Как спала?
— Как убитая.
— Мы ждали тебя не раньше обеда.
— Меня разбудило солнце.
— Завтракала?
— Выпила чашку кофе.
— Если честно, я не зевал — я думал.
— Вот оно что! Видимо, думать — чертовски тяжело.
— Я думал о том, что, наверно, нам следует пожениться.
Афина, казалось, была слегка изумлена.
— Господи, — пробормотала она после недолгой паузы.
— Ты находишь, это предложение ужасно?
— Нет, просто оно поступило в довольно странный момент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154
— Но…
— Ты не понимаешь. Это тетя Лавиния. Папчик не позвонил бы, если бы думал, что она поправится. Если она умрет, как мне пережить такое, ведь она всегда была с нами!.. И я не могу оставить маму и папчика убиваться там без меня, я должна быть рядом и горевать вместе с ними.
— Афина…
— Я должна выехать немедленно. Будь другом, разузнай расписание поездов, допустим, из Перта. Попробуй заказать место в спальном вагоне. Хотя любое сойдет… И почему только я оказалась так далеко!
При последних ее словах у него почему-то возникло такое чувство, будто это он во всем виноват. Ее горе надрывало ему сердце, он не мог видеть ее такой несчастной.
— Я отвезу тебя… — пообещал он.
В ответ на свою невероятную самоотверженность он ожидал пылких слов благодарности и слез, но непредсказуемая, как всегда, Афина лишь бросила раздраженно:
— Не глупи! — Раскрыв створки гардероба, она стала срывать с вешалок платья. — Разумеется, ты не можешь везти меня. Твое место здесь. — Она бросила ворох одежды на кровать и вернулась за новым. — …Ты должен стрелять тетеревов. Ты не можешь просто взять и уехать, оставив мистера Монтегью-Кришто-на без стрелка. Это было бы вопиюще невежливо. — Она свернула свое синее вечернее платье и затолкала его в угол чемодана, потом повернулась к Руперту. — И потом, тебе здесь так хорошо, так весело, — добавила она трагично, и глаза ее вновь наполнились слезами, — я же знаю, ты мечтал об этом… так… до-олго!..
Все было верно, но от этого не легче; Руперт заключил девушку в объятия и дал ей выплакаться. Он был потрясен до глубины души, ибо никогда не подозревал, что Афина, всегда столь легкомысленная, беспечная, «несерьезная», способна на чувства такой силы и глубины, на такую любовь, такую преданность своей семье. Почему-то, возможно намеренно, она скрывала от него все эти чувства, и теперь у Руперта было ощущение, что он видит новое лицо девушки, другую сторону ее личности.
Его носовой платок был насквозь пропитан потом и перепачкан ружейным маслом, поэтому он подал ей полотенце для лица, чтобы она высморкалась и вытерла слезы.
— Я тебя отвезу, — повторил он. — Все равно мы собирались в Корнуолл, так что теперь просто приедем раньше, чем планировали. Я все объясню Монтегью-Криштонам, уверен, они поймут. Но мне нужно принять ванну и переодеться в чистое белье. И тебе советую сделать то же самое. Как только ты будешь готова, мы отправимся в путь.
— Понять не могу, как ты можешь быть таким добрым…
— Так уж и не можешь? — усмехнулся он. — Что ж, бывает, бывает…
Даже ему самому эта фраза показалась невероятно нелепой.
Все были чрезвычайно добры и полны сочувствия. Машину Руперта вывели из гаража и поставили у парадной двери. Кто-то взялся вытащить и сложить в багажник их чемоданы. Джейми обещал позвонить в Нанчерроу и ввести отца Афины в курс дела. Миссис Монтегью-Криштон приготовила в дорогу сандвичи и термос.
Они со всеми распрощались и наконец тронулись в путь, направившись к магистрали по длинной дороге, проложенной в узкой лесистой долине.
Афина перестала плакать, но, глядя в окно, тяжко вздохнула:
— Мне горько смотреть на всю эту красоту. Не успела я тут оказаться, и вот уже мы вынуждены уезжать.
— Мы еще вернемся, — пообещал он, но слова почему-то прозвучали глухо и безнадежно, и Афина ничего не сказала в ответ.
К тому времени как они пересекли границу между Шотландией и Англией и подъехали к гостинице «Шотландский уголок», уже опустился вечер, и Руперт осознал, что если не даст себе поспать, то начнет клевать носом прямо за рулем, и они непременно окончат свое путешествие в кювете.
— Я думаю, нам следует остановиться и переночевать в гостинице, — предложил он. — Назавтра сорвемся чуть свет и, даст Бог, покроем остаток пути засветло.
— Хорошо.
Голос Афины звучал печально, и Руперт попытался развеселить ее.
— В разных номерах, — поддразнил он.
Афина промолчала. Через минуту-другую спросила:
— Ты и вправду так хочешь?
Его точно обухом по голове огрели.
— Разве не ты этого хочешь?
— Отнюдь, — последовал невыразительный, неопределенный ответ. Она пристально смотрела вперед, в темноту, куда не достигал свет мощных передних фар.
— Ты ничем мне не обязана, сама знаешь, — сказал он.
— Я думаю не о тебе. Я о себе забочусь.
— Ты точно этого хочешь?
— Я не в том состоянии, чтобы остаться одна.
— Тогда — мистер и миссис Смит?
— Да, мистер и миссис Смит.
Итак, они провели ночь вместе, найдя отдых и утоление страсти на огромной, удобной двуспальной кровати в безликом гостиничном номере. И Руперт обнаружил, что, вопреки всем своим увлечениям, толпам обожателей, поездкам в Париж, Афина оказалась невинной. Ничего более трогательного, более волшебного не бывало с ним за всю жизнь, девушка словно подарила ему бесценный подарок, который он будет беречь и лелеять до конца своих дней.
Итак, дилемма. Она, так сказать, подкралась к нему с тылу, незаметно, и его подсознание заранее забило тревогу, чувствуя, что скоро конец покою, что в любой момент он будет захвачен врасплох и брошен между молотом и наковальней, в то время как рассудок продолжал бодро твердить, что Афина — всего лишь очередное увлечение, еще одна девушка. Ложь. Какой смысл лгать самому себе, когда правда заключается в том, что какое бы то ни было дальнейшее существование без нее теперь для него невозможно? Да, Афина стала его будущим.
Что же, дело сделано. Он признался себе в этом. Руперт сделал глубокий вдох, затем медленно и облегченно выдохнул.
— Как ты печально вздыхаешь!
Он повернул голову и увидел Афину, с улыбкой стоящую в проеме распахнутых двустворчатых стеклянных дверей. На ней было кремовое полотняное платье без рукавов, стройная талия схвачена пестрым кремово-голубым шарфом.
— Ты похожа на знаменитую актрису, — заметил он, — которая появляется и спрашивает, не собирается ли кто-нибудь идти играть в теннис?
— А ты ни дать ни взять воплощение неумолимого рока. Впрочем, ты довольно уютно устроился. Не вставай! — Она шагнула на траву, пододвинула второй шезлонг поближе к тому, в котором сидел он, и уселась бочком, чтобы быть к нему лицом. — О чем ты вздыхал?
Он потянулся к ней и взял ее руку в свою.
— Скорее всего, я просто зевал. Как спала?
— Как убитая.
— Мы ждали тебя не раньше обеда.
— Меня разбудило солнце.
— Завтракала?
— Выпила чашку кофе.
— Если честно, я не зевал — я думал.
— Вот оно что! Видимо, думать — чертовски тяжело.
— Я думал о том, что, наверно, нам следует пожениться.
Афина, казалось, была слегка изумлена.
— Господи, — пробормотала она после недолгой паузы.
— Ты находишь, это предложение ужасно?
— Нет, просто оно поступило в довольно странный момент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154