Она объяла все. Если присмотреться к звездам, то заметишь их движение. Медленное. Такое ощущение, будто движется весь мир. Я чувствую. А я — крохотная пылинка в нем, пылинка, над которой властвует неведомая, невидимая сила. Вот сейчас, когда я просто сижу и думаю, моя судьба постоянно изменяется. И я постоянно возвращаюсь к одной и той же мысли, как по кругу.
— Ты не до конца искренна со мной, — строго заметил Такуан. — Конечно, в мыслях у тебя одно, но что-то иное скрыто на душе.
Оцу молчала.
— Прости мою бесцеремонность, Оцу, но я прочитал те письма.
— Читал? Но печать была целой.
— Я прочитал их, найдя тебя в ткацкой мастерской. Я спрятал обрывки писем в рукаве, ведь ты сказала, что не хочешь их видеть. Потом в одиночестве прочел их, чтобы скоротать время.
— Ты — чудовище! Как ты посмел? Да еще «чтобы скоротать время»!
— В любом случае я знаю причину твоих слез. Ты была полумертвой, когда я тебя нашел. Оцу, я уверен, что тебе повезло. Все к лучшему обернулось. Ты считаешь меня чудовищем. Ну, а он-то кто?
— О ком ты?
— Матахати был и есть ненадежный человек. Представь, что ты получила бы подобное письмо от него после замужества. Что бы ты делала? Не отвечай, сам знаю. Бросилась бы в море с высокой скалы. Я рад, что с ним покончено без особых трагедий.
— Женщины думают по-своему.
— И как же?
— Я готова вопить от злости.
Оцу злобно вцепилась зубами в рукав кимоно.
— В один прекрасный день я доберусь до него. Клянусь! Не успокоюсь, пока все не выскажу ему в лицо. И об этой женщине, Око, не промолчу.
От гнева Оцу залилась слезами. Такуан, глядя на нее, загадочно пробормотал:
— Началось!
Оцу посмотрела на него.
— Что началось?
Такуан задумчиво уставился в землю. Потом заговорил:
— Оцу, я искренне надеялся, что зло и вероломство бренного мира минуют тебя. Думал, ты пронесешь нежную невинную душу в чистоте и покое через все испытания жизни. Холодные ветры судьбы не миновали тебя, они ведь обрушиваются на всех.
— Что мне делать, Такуан? Я вне себя от гнева.
Плечи Оцу сотрясались от рыданий. Она уткнулась лицом в колени.
К рассвету Оцу успокоилась. Днем они спали в пещере, а следующую ночь снова провели у костра. На день они скрылись в пещере. Запас еды у них был большой.
Оцу недоумевала, твердя, что не понимает, каким образом удастся поймать Такэдзо. Такуан же хранил невозмутимость. Оцу понятия не имела, как он намерен действовать дальше. Он не делал ничего для поисков Такэдзо, его не смущало, что тот не объявляется.
Вечером третьего дня Такуан и Оцу, как обычно, дежурили у костра.
— Такуан, — не выдержала наконец Оцу, — сегодня последняя ночь, завтра отпущенный нам срок кончается.
— Похоже.
— Что собираешься делать?
— С чем?
— Такуан, не притворяйся. Забыл о своем обещании?
— Конечно.
— Если мы не вернемся вместе с Такэдзо…
— Знаю, знаю, — прервал ее Такуан. — Придется тогда повеситься на старой криптомерии. Не волнуйся, я пока не собираюсь умирать.
— Почему не ищешь Такэдзо в таком случае?
— Неужели ты думаешь, что я найду его. В горах?
— Ничего не понимаю, хотя, сидя здесь, я почему-то чувствую себя уверенно и спокойно ожидаю, чем обернется дело. Чему бывать, того не миновать! — Оцу засмеялась. — Или потихоньку схожу с ума под стать тебе?
— Я не сумасшедший. Просто владею собой. Иного секрета нет.
— Скажи, Такуан, лишь самообладание понудило тебя решиться на поиски Такэдзо?
— Да.
— Всего лишь! Маловато! Я думала, у тебя в запасе верный план.
Оцу рассчитывала, что монах поделится своими тайнами, но, поняв, что тот действует по наитию, она упала духом. Неужели Такуан и вправду не в своем уме? Нередко людей со странностями принимают за гениев, а у Такуана странностей хоть отбавляй. Оцу была в этом убеждена.
По обыкновению невозмутимый Такуан взирал на огонь.
— Совсем поздно, да? — пробормотал он, словно бы только заметив ночной мрак.
— Конечно! Скоро рассвет, — раздраженно ответила Оцу.
Не обращая внимания на ее дерзкий тон, Такуан продолжал, словно бы размышляя вслух:
— Смешно, правда?
— Что ты бормочешь, Такуан?
— Почудилось, что скоро должен явиться Такэдзо.
— Известно ли ему, что ты назначил в этом месте свидание?
Взглянув на сосредоточенное лицо монаха, Оцу смягчилась:
— Ты уверен, что он придет?
— Разумеется.
— Зачем он по своей воле пойдет в западню?
— Дело в другом. Причина в человеческой сути. В глубине души люди не сильны, они слабы. Одиночество — противоестественно для человека, особенно если его окружают враги, вооруженные мечами. Я бы очень удивился, если Такэдзо устоял бы перед искушением погреться с нами у костра.
— А если это плод воображения и Такэдзо вообще нет поблизости?
Такуан покачал головой.
— Совсем не пустые мечтания. Эту теорию придумал не я, она принадлежит умелому стратегу.
Он возразил так уверенно и решительно, что Оцу успокоилась.
— Я чувствую, что Симмэн Такэдзо где-то рядом, но он еще не понял, враги мы или друзья. Бедный малый! Сомнения обуревают его, он не может решить, выйти к нам или уйти. Он прячется в тени, смотрит на нас и колеблется, что делать. Знаю! Дай-ка мне флейту, которую ты постоянно носишь за поясом-оби.
— Мою флейту?
— Позволь поиграть!
— Не могу. Я никому не разрешаю дотрагиваться до флейты.
— Почему? — настаивал Такуан.
— Не важно, — отвечала Оцу, решительно вскинув голову.
— Какой вред, если я поиграю? Флейта звучит лучше, чем больше на ней играешь. Я аккуратно.
— Но…
Правой рукой Оцу крепко прижала к себе флейту, спрятанную в оби.
Оцу не расставалась с ней, и Такуан знал, как ей дорог инструмент. Ему и в голову не приходило, что Оцу способна отказать в такой простой просьбе.
— Я ее не испорчу, Оцу! Я играл на десятках флейт. Дай хотя бы подержать ее.
— Нет.
— Ни за что на свете?
— Ни за что!
— Какая ты упрямая.
— Да, упрямая.
Такуан сдался.
— Хорошо, тогда послушаем тебя. Сыграешь хотя бы коротенькую мелодию?
— Не хочу.
— Почему?
— Потому что заплачу, а сквозь слезы не могу играть.
Такуан был озадачен. Его огорчало ее упрямство, но он понимал, что это отзвук той зияющей пустоты, которая глубоко скрыта в сердце Оцу. Она, как и все сироты, была обречена с безнадежным отчаянием грезить о родительской любви, которой была лишена.
Оцу в душе постоянно общалась со своими родителями, которых не знала, но родительская любовь была ей неведома. Единственной родительской вещью, единственной осязаемой памятью о них была флейта. Когда девочку, крошечную, как слепого котенка, нашли на ступенях храма Сипподзи, флейта выглядывала из-за ее оби. По этой примете Оцу могла бы в будущем отыскать своих родных. Флейта была голосами неизвестных ей отца и матери, слитыми воедино.
«Она плачет, когда играет, — размышлял Такуан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301
— Ты не до конца искренна со мной, — строго заметил Такуан. — Конечно, в мыслях у тебя одно, но что-то иное скрыто на душе.
Оцу молчала.
— Прости мою бесцеремонность, Оцу, но я прочитал те письма.
— Читал? Но печать была целой.
— Я прочитал их, найдя тебя в ткацкой мастерской. Я спрятал обрывки писем в рукаве, ведь ты сказала, что не хочешь их видеть. Потом в одиночестве прочел их, чтобы скоротать время.
— Ты — чудовище! Как ты посмел? Да еще «чтобы скоротать время»!
— В любом случае я знаю причину твоих слез. Ты была полумертвой, когда я тебя нашел. Оцу, я уверен, что тебе повезло. Все к лучшему обернулось. Ты считаешь меня чудовищем. Ну, а он-то кто?
— О ком ты?
— Матахати был и есть ненадежный человек. Представь, что ты получила бы подобное письмо от него после замужества. Что бы ты делала? Не отвечай, сам знаю. Бросилась бы в море с высокой скалы. Я рад, что с ним покончено без особых трагедий.
— Женщины думают по-своему.
— И как же?
— Я готова вопить от злости.
Оцу злобно вцепилась зубами в рукав кимоно.
— В один прекрасный день я доберусь до него. Клянусь! Не успокоюсь, пока все не выскажу ему в лицо. И об этой женщине, Око, не промолчу.
От гнева Оцу залилась слезами. Такуан, глядя на нее, загадочно пробормотал:
— Началось!
Оцу посмотрела на него.
— Что началось?
Такуан задумчиво уставился в землю. Потом заговорил:
— Оцу, я искренне надеялся, что зло и вероломство бренного мира минуют тебя. Думал, ты пронесешь нежную невинную душу в чистоте и покое через все испытания жизни. Холодные ветры судьбы не миновали тебя, они ведь обрушиваются на всех.
— Что мне делать, Такуан? Я вне себя от гнева.
Плечи Оцу сотрясались от рыданий. Она уткнулась лицом в колени.
К рассвету Оцу успокоилась. Днем они спали в пещере, а следующую ночь снова провели у костра. На день они скрылись в пещере. Запас еды у них был большой.
Оцу недоумевала, твердя, что не понимает, каким образом удастся поймать Такэдзо. Такуан же хранил невозмутимость. Оцу понятия не имела, как он намерен действовать дальше. Он не делал ничего для поисков Такэдзо, его не смущало, что тот не объявляется.
Вечером третьего дня Такуан и Оцу, как обычно, дежурили у костра.
— Такуан, — не выдержала наконец Оцу, — сегодня последняя ночь, завтра отпущенный нам срок кончается.
— Похоже.
— Что собираешься делать?
— С чем?
— Такуан, не притворяйся. Забыл о своем обещании?
— Конечно.
— Если мы не вернемся вместе с Такэдзо…
— Знаю, знаю, — прервал ее Такуан. — Придется тогда повеситься на старой криптомерии. Не волнуйся, я пока не собираюсь умирать.
— Почему не ищешь Такэдзо в таком случае?
— Неужели ты думаешь, что я найду его. В горах?
— Ничего не понимаю, хотя, сидя здесь, я почему-то чувствую себя уверенно и спокойно ожидаю, чем обернется дело. Чему бывать, того не миновать! — Оцу засмеялась. — Или потихоньку схожу с ума под стать тебе?
— Я не сумасшедший. Просто владею собой. Иного секрета нет.
— Скажи, Такуан, лишь самообладание понудило тебя решиться на поиски Такэдзо?
— Да.
— Всего лишь! Маловато! Я думала, у тебя в запасе верный план.
Оцу рассчитывала, что монах поделится своими тайнами, но, поняв, что тот действует по наитию, она упала духом. Неужели Такуан и вправду не в своем уме? Нередко людей со странностями принимают за гениев, а у Такуана странностей хоть отбавляй. Оцу была в этом убеждена.
По обыкновению невозмутимый Такуан взирал на огонь.
— Совсем поздно, да? — пробормотал он, словно бы только заметив ночной мрак.
— Конечно! Скоро рассвет, — раздраженно ответила Оцу.
Не обращая внимания на ее дерзкий тон, Такуан продолжал, словно бы размышляя вслух:
— Смешно, правда?
— Что ты бормочешь, Такуан?
— Почудилось, что скоро должен явиться Такэдзо.
— Известно ли ему, что ты назначил в этом месте свидание?
Взглянув на сосредоточенное лицо монаха, Оцу смягчилась:
— Ты уверен, что он придет?
— Разумеется.
— Зачем он по своей воле пойдет в западню?
— Дело в другом. Причина в человеческой сути. В глубине души люди не сильны, они слабы. Одиночество — противоестественно для человека, особенно если его окружают враги, вооруженные мечами. Я бы очень удивился, если Такэдзо устоял бы перед искушением погреться с нами у костра.
— А если это плод воображения и Такэдзо вообще нет поблизости?
Такуан покачал головой.
— Совсем не пустые мечтания. Эту теорию придумал не я, она принадлежит умелому стратегу.
Он возразил так уверенно и решительно, что Оцу успокоилась.
— Я чувствую, что Симмэн Такэдзо где-то рядом, но он еще не понял, враги мы или друзья. Бедный малый! Сомнения обуревают его, он не может решить, выйти к нам или уйти. Он прячется в тени, смотрит на нас и колеблется, что делать. Знаю! Дай-ка мне флейту, которую ты постоянно носишь за поясом-оби.
— Мою флейту?
— Позволь поиграть!
— Не могу. Я никому не разрешаю дотрагиваться до флейты.
— Почему? — настаивал Такуан.
— Не важно, — отвечала Оцу, решительно вскинув голову.
— Какой вред, если я поиграю? Флейта звучит лучше, чем больше на ней играешь. Я аккуратно.
— Но…
Правой рукой Оцу крепко прижала к себе флейту, спрятанную в оби.
Оцу не расставалась с ней, и Такуан знал, как ей дорог инструмент. Ему и в голову не приходило, что Оцу способна отказать в такой простой просьбе.
— Я ее не испорчу, Оцу! Я играл на десятках флейт. Дай хотя бы подержать ее.
— Нет.
— Ни за что на свете?
— Ни за что!
— Какая ты упрямая.
— Да, упрямая.
Такуан сдался.
— Хорошо, тогда послушаем тебя. Сыграешь хотя бы коротенькую мелодию?
— Не хочу.
— Почему?
— Потому что заплачу, а сквозь слезы не могу играть.
Такуан был озадачен. Его огорчало ее упрямство, но он понимал, что это отзвук той зияющей пустоты, которая глубоко скрыта в сердце Оцу. Она, как и все сироты, была обречена с безнадежным отчаянием грезить о родительской любви, которой была лишена.
Оцу в душе постоянно общалась со своими родителями, которых не знала, но родительская любовь была ей неведома. Единственной родительской вещью, единственной осязаемой памятью о них была флейта. Когда девочку, крошечную, как слепого котенка, нашли на ступенях храма Сипподзи, флейта выглядывала из-за ее оби. По этой примете Оцу могла бы в будущем отыскать своих родных. Флейта была голосами неизвестных ей отца и матери, слитыми воедино.
«Она плачет, когда играет, — размышлял Такуан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301