— жалел Денис, становясь на колени и пытаясь услышать хоть слабое биение сердца. Ему с его гуманизмом двадцатого века никак нельзя было жить в зверские времена средневековья!
Подошли с носилками монахи из католической обители святого Томаса, попросили разрешения забрать тело для похорон. «Ух!» — закричал одноглазый, озираясь по сторонам, ища выход для копящегося в нем чувства скорби.
И увидел группку халкопратов в кожаных фартуках, которые на той стороне узкой улочки стояли, скрестив руки, и при свете факелов наблюдали, что происходит у дома Колумбусов.
Разъярившийся пират выхватил из рук оруженосца свою дубинку из ливанского кедра (другого оружия он не признавал) и угробил ею первого из стоявших халкопратов насмерть. Остальные не стали ждать осложнений и разбежались.
— Маврозум! — сказал Денис успокоившемуся после такой акции морскому волку. — Ну за что ты его? Может быть, он совсем ни при чем!
Маврозум уставился на него, не зная, что ответить. А Костаки и все его приспешники кричали: «Кровь за кровь!»
— О-гей, о-гей! — кричали мальчишки на заборе. — Глядите, что делается в заливе!
Морскую зыбь заволокло дымом от горящей слободки, солнце просвечивало сквозь марь, как огненный пятак. Из мглы тумана выдвигались силуэты боевых кораблей.
— Это эскадра Контостефана, — определил как специалист пират Маврозум. — Однако, что ей нужно на таком мелководье, поблизости от городских строений?
— Там трубы, трубы! — кричали глазастые мальчишки. — Там трубы для греческого огня!
Действительно, из квадратных бойниц на высокой, как комод, черной корме ближайшего дромона выдвинулись грубы, похожие на жерла пушек. Не успел никто выразить своих догадок по поводу такого боевого маневра, как трубы изрыгнули пахнущую нефтью густую жидкость, затем по этой струе пробежал пущенный вслед огонь. И тотчас слободка превратилась в клоаку огня. Вспыхнула свайная постройка, рухнули провалившиеся крыши, упал горящий забор, давя под собою мальчишек. Охваченные пламенем воробьи промчались, как стая пуль.
Тут уж и свои и чужие, и православные и латиняне кинулись прочь вперемешку — огонь ведь не разбирает вероисповедания. Скакал и Денис, кроткая лошадка его «скидывалась, храпя, чуя близость огня. У седла бежал одноглазый со своими приспешниками.
— Негодяй этот ваш Контостефан, — говорил на бегу одноглазый, который имел причину на него ополчаться. — С бабами да с детьми воюет, греческий огонь пускает, а от сицилийцев, от сарацин бежит.
— Да это он не сам, — заметил также на бегу быстрый разумом Костаки. — Контостефан ковчега не выдумает. Это кто-то сверху ему приказал!
«Адская программа выполняется!» — так и кольнуло в грудь Дениса.
Он решительно повернул лошадь в сторону дачи Агиохристофорита, тем более что и труженики моря, распрощавшись, направились в свою сторону.
В резиденции знаменитого патрикия его приняли как постоянного клиента, без задержки. Здесь ничего не изменилось. Все на той же веранде, обдуваемый тем же ласковым ветерком, Агиохристофорит в одиночестве поглощал те же деликатесы, правда как-то без прежнего энтузиазма. Те же самые и вечно новые Мела, Левка и Халка лениво танцевали, обнаруживая прелести тех же округлых грудей и треугольных ягодиц. Завидев входящего Дениса, красавицы застыдились и исчезли за занавесью — одеваться.
Патрикий предложил не сухих кузнечиков, нет. И не надоевших уже соловьиных язычков. Вот бобы — фасоль — в простом оливковом масле, крестьянская пища, дешево, полезно, вкусно. «Времена меняются», — подумал Денис.
Услышав его сообщение о погроме в генуэзской слободке и о последующих действиях флота, Агиохристофорит чрезвычайно разволновался, его даже прохватила одышка, и он долго пил родниковую воду со льда. Оторвавшись от чаши, он потребовал: «Рассыльного!» Выяснилось, что рассыльного он сам послал час назад на ту сторону пролива к госпоже Агиохристофорит. «Запасного рассыльного!» Этого ваше всещедрейшество изволили еще на прошлой неделе отослать в свинарник за грубость. «Нотария!» — и так последовал поочередный вызов лиц, которых можно было отправить со строгим посланием ну хотя бы к Контостефану.
— Но ты не беспокойся, синэтер (то есть из числа близких друзей принца. Этим именем стал Дениса титуловать впервые как раз Агиохристофорит). Можешь быть уверен — к утру порядок там будет наведен.
Денису было и горько и стыдно, он просто не знал, какова его во всем этом деле роль.
12
С этими чувствами и вернулся он в свою кувикулу Большого Дворца. На улицах шла настоящая резня и охота за людьми. Все, кто мог, сводили друг с другом какие-нибудь счеты. Денису приходилось читать в исторической литературе, как в Византии при каждой насильственной смене царствования устраивались такие резни и погромы. Он и воспринимал это как должное. А вот как отвратительно это, оказывается, выглядит в жизни!
Итальянец Амадей, потеряв невесту и близких своих, предводительствуя целым отрядом пострадавших таким же образом людей, поджег несколько византийских жилых кварталов у Форума, в том числе, кажется, сгорел тот многоэтажный клоповник, в котором проживал зачинщик нынешнего мятежа клеветник Телхин. Пользуясь ротозейством великородного Контостефана, эти итальянские ребята захватили не дромон, нет. Взяли на абордаж самую быстроходную галеру императорского флота, назвали ее «Бьянка» и ушли к островам Мраморного моря.
Гражданская война разгоралась.
В конюшне Денис поставил Альму к осиротевшему коню Ферруччи, кстати, он так и забыл у своего оруженосца узнать, как его коня зовут. Поднялся в свои кувикулы, там остро пахло мятой. Маркитантка, рассчитывая на долгое отсутствие хозяина, парила мозоли в мятной ванне.
— Ой! — всполошилась она. — Генерал, ты пришел? В передней были разложены по кучкам какие-то детские платьица, игрушки, мужские сандалии с золочеными носками, все мало ношенное и пригодное для сбыта.
— Сула! — строго сказал Денис.
— Чего изволишь, мой повелитель? — заюлила она, чувствуя предстоящий разнос.
— Это ты скупала награбленное?
— Да, покупала… Но откуда оно взялось, не знаю…
— Как тебе не стыдно? Римлянка, а покупаешь отнятое при грабеже и погроме. Я не римлянка.
— А кто же ты?
— Я беглая рабыня. Вот, призналась тебе. А ты можешь отвести меня к эпарху, я не буду сопротивляться. Ты получишь премию за поимку беглого раба, а я свою мзду от Бога за то, что, дура, полюбила тебя.
«Да, действительно, — думалось Денису. — Рабы, они не римляне, хотя язык у них общий, греческий. Да и мораль у них другая. Но все-таки грабительским делам я потворствовать не намерен».
— Есть ли у тебя какой-нибудь знакомый монастырь, где имеется детский приют?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162
Подошли с носилками монахи из католической обители святого Томаса, попросили разрешения забрать тело для похорон. «Ух!» — закричал одноглазый, озираясь по сторонам, ища выход для копящегося в нем чувства скорби.
И увидел группку халкопратов в кожаных фартуках, которые на той стороне узкой улочки стояли, скрестив руки, и при свете факелов наблюдали, что происходит у дома Колумбусов.
Разъярившийся пират выхватил из рук оруженосца свою дубинку из ливанского кедра (другого оружия он не признавал) и угробил ею первого из стоявших халкопратов насмерть. Остальные не стали ждать осложнений и разбежались.
— Маврозум! — сказал Денис успокоившемуся после такой акции морскому волку. — Ну за что ты его? Может быть, он совсем ни при чем!
Маврозум уставился на него, не зная, что ответить. А Костаки и все его приспешники кричали: «Кровь за кровь!»
— О-гей, о-гей! — кричали мальчишки на заборе. — Глядите, что делается в заливе!
Морскую зыбь заволокло дымом от горящей слободки, солнце просвечивало сквозь марь, как огненный пятак. Из мглы тумана выдвигались силуэты боевых кораблей.
— Это эскадра Контостефана, — определил как специалист пират Маврозум. — Однако, что ей нужно на таком мелководье, поблизости от городских строений?
— Там трубы, трубы! — кричали глазастые мальчишки. — Там трубы для греческого огня!
Действительно, из квадратных бойниц на высокой, как комод, черной корме ближайшего дромона выдвинулись грубы, похожие на жерла пушек. Не успел никто выразить своих догадок по поводу такого боевого маневра, как трубы изрыгнули пахнущую нефтью густую жидкость, затем по этой струе пробежал пущенный вслед огонь. И тотчас слободка превратилась в клоаку огня. Вспыхнула свайная постройка, рухнули провалившиеся крыши, упал горящий забор, давя под собою мальчишек. Охваченные пламенем воробьи промчались, как стая пуль.
Тут уж и свои и чужие, и православные и латиняне кинулись прочь вперемешку — огонь ведь не разбирает вероисповедания. Скакал и Денис, кроткая лошадка его «скидывалась, храпя, чуя близость огня. У седла бежал одноглазый со своими приспешниками.
— Негодяй этот ваш Контостефан, — говорил на бегу одноглазый, который имел причину на него ополчаться. — С бабами да с детьми воюет, греческий огонь пускает, а от сицилийцев, от сарацин бежит.
— Да это он не сам, — заметил также на бегу быстрый разумом Костаки. — Контостефан ковчега не выдумает. Это кто-то сверху ему приказал!
«Адская программа выполняется!» — так и кольнуло в грудь Дениса.
Он решительно повернул лошадь в сторону дачи Агиохристофорита, тем более что и труженики моря, распрощавшись, направились в свою сторону.
В резиденции знаменитого патрикия его приняли как постоянного клиента, без задержки. Здесь ничего не изменилось. Все на той же веранде, обдуваемый тем же ласковым ветерком, Агиохристофорит в одиночестве поглощал те же деликатесы, правда как-то без прежнего энтузиазма. Те же самые и вечно новые Мела, Левка и Халка лениво танцевали, обнаруживая прелести тех же округлых грудей и треугольных ягодиц. Завидев входящего Дениса, красавицы застыдились и исчезли за занавесью — одеваться.
Патрикий предложил не сухих кузнечиков, нет. И не надоевших уже соловьиных язычков. Вот бобы — фасоль — в простом оливковом масле, крестьянская пища, дешево, полезно, вкусно. «Времена меняются», — подумал Денис.
Услышав его сообщение о погроме в генуэзской слободке и о последующих действиях флота, Агиохристофорит чрезвычайно разволновался, его даже прохватила одышка, и он долго пил родниковую воду со льда. Оторвавшись от чаши, он потребовал: «Рассыльного!» Выяснилось, что рассыльного он сам послал час назад на ту сторону пролива к госпоже Агиохристофорит. «Запасного рассыльного!» Этого ваше всещедрейшество изволили еще на прошлой неделе отослать в свинарник за грубость. «Нотария!» — и так последовал поочередный вызов лиц, которых можно было отправить со строгим посланием ну хотя бы к Контостефану.
— Но ты не беспокойся, синэтер (то есть из числа близких друзей принца. Этим именем стал Дениса титуловать впервые как раз Агиохристофорит). Можешь быть уверен — к утру порядок там будет наведен.
Денису было и горько и стыдно, он просто не знал, какова его во всем этом деле роль.
12
С этими чувствами и вернулся он в свою кувикулу Большого Дворца. На улицах шла настоящая резня и охота за людьми. Все, кто мог, сводили друг с другом какие-нибудь счеты. Денису приходилось читать в исторической литературе, как в Византии при каждой насильственной смене царствования устраивались такие резни и погромы. Он и воспринимал это как должное. А вот как отвратительно это, оказывается, выглядит в жизни!
Итальянец Амадей, потеряв невесту и близких своих, предводительствуя целым отрядом пострадавших таким же образом людей, поджег несколько византийских жилых кварталов у Форума, в том числе, кажется, сгорел тот многоэтажный клоповник, в котором проживал зачинщик нынешнего мятежа клеветник Телхин. Пользуясь ротозейством великородного Контостефана, эти итальянские ребята захватили не дромон, нет. Взяли на абордаж самую быстроходную галеру императорского флота, назвали ее «Бьянка» и ушли к островам Мраморного моря.
Гражданская война разгоралась.
В конюшне Денис поставил Альму к осиротевшему коню Ферруччи, кстати, он так и забыл у своего оруженосца узнать, как его коня зовут. Поднялся в свои кувикулы, там остро пахло мятой. Маркитантка, рассчитывая на долгое отсутствие хозяина, парила мозоли в мятной ванне.
— Ой! — всполошилась она. — Генерал, ты пришел? В передней были разложены по кучкам какие-то детские платьица, игрушки, мужские сандалии с золочеными носками, все мало ношенное и пригодное для сбыта.
— Сула! — строго сказал Денис.
— Чего изволишь, мой повелитель? — заюлила она, чувствуя предстоящий разнос.
— Это ты скупала награбленное?
— Да, покупала… Но откуда оно взялось, не знаю…
— Как тебе не стыдно? Римлянка, а покупаешь отнятое при грабеже и погроме. Я не римлянка.
— А кто же ты?
— Я беглая рабыня. Вот, призналась тебе. А ты можешь отвести меня к эпарху, я не буду сопротивляться. Ты получишь премию за поимку беглого раба, а я свою мзду от Бога за то, что, дура, полюбила тебя.
«Да, действительно, — думалось Денису. — Рабы, они не римляне, хотя язык у них общий, греческий. Да и мораль у них другая. Но все-таки грабительским делам я потворствовать не намерен».
— Есть ли у тебя какой-нибудь знакомый монастырь, где имеется детский приют?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162