Старик Устин Русин уже здесь — прибыл с разведкой, на скорую руку починяет в который раз разоренное жилище. Докладывает сокрушенно — матушку Софию, обеих девочек угнали туда, на Хомину гору. Там от воплей христианских стон стоит сплошной…
Затем добавил: а вот отец мой, Влас, тот на своем баштане отсиделся, уцелел, да и стар уж очень, кому такой нужен? Он, между прочим, просил напомнить господину претору о его обещании поговорить о чем-то очень важном. А то помру, говорит, печально усмехнулся сотник, — ведь ему скоро сто лет.
— Сколько? — удивился Денис. — Неужели?
— Мы уж как-то считали, считали, — почесал себе затылок совершенно славянским образом сотник. — Выходит, что и правда…
Собрались в пропахшем гарью доме Русиных. Дука Цурул, имеющий опыт войны с агарянами, сказал, что надо выждать, когда они окажутся все вместе. Иначе они удара не приемлют, рассыпаются в разные стороны, а потом разоряют еще хуже.
Ничего не решили, а стали устраиваться на ночлег. Воины звякали оселками — обычная задача острить оружие перед битвой. Костаки постелил хозяину в том самом достопамятном курятнике, который теперь тоже был без крыши. Здесь когда-то он наблюдал иерархию кур, сюда приходила к нему любимая…
— Знаю твою печаль, — напрямик сказал ему верный Костаки. — Все ведь ждут твоего решения, а ты не знаешь, как поступить. Послушай своего Костаки Ивановича! Если бы был генералом, я бы не стал первым высовываться. Я бы подождал, пока ихние лошади съедят всю траву на холмах и они вынуждены будут начать отход. С такой массой трофеев они споро не пойдут!
В конце ночи он неожиданно разбудил Дениса.
— Лазутчики доносят. Кучафслан вроде начал отход. Наверное, решил всех перехитрить, уйти первым, пока мы не спохватились. Господин претор! Господин Дионисий!
Подскакал дука Цурул, подтвердил. Он прямо стенал от переживания.
— Господин, они уходят… Слышишь скрип телег?
Эмир Кучафслан, видимо, решил долго не тянуть. Многие в его войске были ренегатами или перебежчиками, перекинулись к агарянам и приняли их веру. Они знали обычную нерешительность и вечный раздор римского начальства.
И Денис понял, что наступает его звездный час. Встал, он ложился не раздеваясь. Приказал — костры не гасить, всем строиться, выступать. Посулил — кто зашумит, убивать на месте. Себе велел подавать вооружаться.
Костаки и старик Ласкарь натянули на него сирийскую кольчугу, подарок Андроника, завязали ремешки нагрудника, застегнули шлем. Лица у всех были затаенно ликующие, как во время религиозной церемонии, будто готовились не к лотерее смерти, а на карнавал мечей. Подвели (причем двое ординарцев) боевого Колумбуса, который тоже был выскребен, вымыт, обихожен, будто готовился к выходу в Большой цирк. Конь чувствовал наступление необычного, пофыркивал, постукивал копытом. Денис в последние месяцы непрерывно тренировался с ним в фехтовании, скачке с препятствиями, вольтижировке, как у нас бы сказали — джигитовке. Колумбус очень любил эти уроки и сейчас, наверное, был уверен, что приближается какой-то новый урок.
А Денис размышлял о том, какова все-таки психология у этих средневековых людей. Накануне битвы, кровопролития, о возможной смерти не думает никто — а может быть, просто не хотят этого показать? Готовятся рьяно, как готовились бы их далекие потомки в двадцатом веке на футбол или в кино. И все с надеждой смотрят на царского претора.
Эмир Кучафслан понял, что от неизбежной схватки он на этот раз не уйдет. А он обременен добычей, от которой тоже нельзя отказываться, потому что иначе в другой раз в набег с ним никто уж не пойдет. Тоже приказал готовиться, выстроил свое басурманское воинство вдоль подошвы Хоминой горы, прикрывая обоз и конвой с пленными, которые быстро под покровом редеющей ночи стали уходить на восток.
Видя, что византийцы раньше него приняли боевой порядок, сообразил, что нужен отвлекающий маневр.
— Эй, греки! — закричал он, гарцуя на своем тонконогом скакуне. Агаряне никогда не называли византийцев римлянами. Римляне, на их языке «рум», «румели», были, в представлении агарян, они сами, захватившие половину бывшей Римской империи Востока.
— Эй, трусливые греки, малопочтенные герои бегов и скачек! — дразнил гарцующий эмир. — Кто хочет сойтись в поединке со мной?
Строй византийцев стоял молча, опустив копья и натянув поводья наготове. Не находилось богатырей, которые сочли бы себя готовыми на единоборство с таким молодчиком, как этот эмир. И тот, весь золотой и серебряный, на горячем коне, с лицом горбоносым и смуглым, как из сказок «Тысячи и одной ночи», катался себе перед носом византийского воинства, чуть ли не смеялся над ним.
Денис сначала принял решение не вступать с противником ни в какие игрища, не поддаваться на провокации, враг хитер! Он обратил внимание дуки Цурула, что обоз и конвой с Хоминой горы под шумок быстро уходят. Велел взять бывших дезертиров и вместе с ними преградить путь уходящим агарянам.
А горделивый Кучафслан все изгалялся: «Греки! Где ваши герои?»
Тогда откуда-то сзади откликнулся Костаки, закричал, весь вне себя:
— Убийца! Освободи наших женщин и детей! Из-за спины эмира поднялся натянутый лук, стрела прошелестела и снайперски попала в грудь Костаки, на котором даже не было кольчуги. А эмир хохотал:
— С вашими женщинами сегодня будут спать румелийские богатыри!
И Денис понял, что теперь иного пути нет. Он пришпорил своего генуэзца, чего не делал никогда, и конь тоже понял, что нет иного пути. Увидев выехавшего навстречу римлянина, эмир нахмурил красивые брови, определяя, достойный ли для него явился противник.
Все римское войско разом воскликнуло — гей! — стало горячить коней и отстегивать копья. Но сначала должен был свершиться поединок.
Эмир пренебрежительно прогарцевал перед намордником Колумбуса, затем внезапно повернул скакуна и, наклонив копье, понесся на Дениса сбоку. Денис еле увернулся, хотя ожидал, что неверный будет хитрить. Он, однако, помнил все уроки, полученные когда-то во дворце, и сейчас находился в лучшей форме — собран и готов ко всему. Надо быть активным, активным, активнее врага!
Блеснула у него идея, и, когда в следующий раз эмир исподтишка опять навалился сбоку, Денис не стал уворачиваться. Он рискнул повторить урок, полученный им когда-то от циркового наездника. Он упал из седла прямо наземь, больно расшиб локоть, но главное — не выпустил оружия. Вышколенный Колумбус не умчался, остановился как вкопанный над упавшим хозяином.
И торжествующий эмир обратился к своему ликующему войску, указывая на поверженного врага.
Этого было достаточно Денису. Во мгновение ока он влетел в свое седло, нашарил стремена и, наклонив копье, пришпорил генуэзца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162
Затем добавил: а вот отец мой, Влас, тот на своем баштане отсиделся, уцелел, да и стар уж очень, кому такой нужен? Он, между прочим, просил напомнить господину претору о его обещании поговорить о чем-то очень важном. А то помру, говорит, печально усмехнулся сотник, — ведь ему скоро сто лет.
— Сколько? — удивился Денис. — Неужели?
— Мы уж как-то считали, считали, — почесал себе затылок совершенно славянским образом сотник. — Выходит, что и правда…
Собрались в пропахшем гарью доме Русиных. Дука Цурул, имеющий опыт войны с агарянами, сказал, что надо выждать, когда они окажутся все вместе. Иначе они удара не приемлют, рассыпаются в разные стороны, а потом разоряют еще хуже.
Ничего не решили, а стали устраиваться на ночлег. Воины звякали оселками — обычная задача острить оружие перед битвой. Костаки постелил хозяину в том самом достопамятном курятнике, который теперь тоже был без крыши. Здесь когда-то он наблюдал иерархию кур, сюда приходила к нему любимая…
— Знаю твою печаль, — напрямик сказал ему верный Костаки. — Все ведь ждут твоего решения, а ты не знаешь, как поступить. Послушай своего Костаки Ивановича! Если бы был генералом, я бы не стал первым высовываться. Я бы подождал, пока ихние лошади съедят всю траву на холмах и они вынуждены будут начать отход. С такой массой трофеев они споро не пойдут!
В конце ночи он неожиданно разбудил Дениса.
— Лазутчики доносят. Кучафслан вроде начал отход. Наверное, решил всех перехитрить, уйти первым, пока мы не спохватились. Господин претор! Господин Дионисий!
Подскакал дука Цурул, подтвердил. Он прямо стенал от переживания.
— Господин, они уходят… Слышишь скрип телег?
Эмир Кучафслан, видимо, решил долго не тянуть. Многие в его войске были ренегатами или перебежчиками, перекинулись к агарянам и приняли их веру. Они знали обычную нерешительность и вечный раздор римского начальства.
И Денис понял, что наступает его звездный час. Встал, он ложился не раздеваясь. Приказал — костры не гасить, всем строиться, выступать. Посулил — кто зашумит, убивать на месте. Себе велел подавать вооружаться.
Костаки и старик Ласкарь натянули на него сирийскую кольчугу, подарок Андроника, завязали ремешки нагрудника, застегнули шлем. Лица у всех были затаенно ликующие, как во время религиозной церемонии, будто готовились не к лотерее смерти, а на карнавал мечей. Подвели (причем двое ординарцев) боевого Колумбуса, который тоже был выскребен, вымыт, обихожен, будто готовился к выходу в Большой цирк. Конь чувствовал наступление необычного, пофыркивал, постукивал копытом. Денис в последние месяцы непрерывно тренировался с ним в фехтовании, скачке с препятствиями, вольтижировке, как у нас бы сказали — джигитовке. Колумбус очень любил эти уроки и сейчас, наверное, был уверен, что приближается какой-то новый урок.
А Денис размышлял о том, какова все-таки психология у этих средневековых людей. Накануне битвы, кровопролития, о возможной смерти не думает никто — а может быть, просто не хотят этого показать? Готовятся рьяно, как готовились бы их далекие потомки в двадцатом веке на футбол или в кино. И все с надеждой смотрят на царского претора.
Эмир Кучафслан понял, что от неизбежной схватки он на этот раз не уйдет. А он обременен добычей, от которой тоже нельзя отказываться, потому что иначе в другой раз в набег с ним никто уж не пойдет. Тоже приказал готовиться, выстроил свое басурманское воинство вдоль подошвы Хоминой горы, прикрывая обоз и конвой с пленными, которые быстро под покровом редеющей ночи стали уходить на восток.
Видя, что византийцы раньше него приняли боевой порядок, сообразил, что нужен отвлекающий маневр.
— Эй, греки! — закричал он, гарцуя на своем тонконогом скакуне. Агаряне никогда не называли византийцев римлянами. Римляне, на их языке «рум», «румели», были, в представлении агарян, они сами, захватившие половину бывшей Римской империи Востока.
— Эй, трусливые греки, малопочтенные герои бегов и скачек! — дразнил гарцующий эмир. — Кто хочет сойтись в поединке со мной?
Строй византийцев стоял молча, опустив копья и натянув поводья наготове. Не находилось богатырей, которые сочли бы себя готовыми на единоборство с таким молодчиком, как этот эмир. И тот, весь золотой и серебряный, на горячем коне, с лицом горбоносым и смуглым, как из сказок «Тысячи и одной ночи», катался себе перед носом византийского воинства, чуть ли не смеялся над ним.
Денис сначала принял решение не вступать с противником ни в какие игрища, не поддаваться на провокации, враг хитер! Он обратил внимание дуки Цурула, что обоз и конвой с Хоминой горы под шумок быстро уходят. Велел взять бывших дезертиров и вместе с ними преградить путь уходящим агарянам.
А горделивый Кучафслан все изгалялся: «Греки! Где ваши герои?»
Тогда откуда-то сзади откликнулся Костаки, закричал, весь вне себя:
— Убийца! Освободи наших женщин и детей! Из-за спины эмира поднялся натянутый лук, стрела прошелестела и снайперски попала в грудь Костаки, на котором даже не было кольчуги. А эмир хохотал:
— С вашими женщинами сегодня будут спать румелийские богатыри!
И Денис понял, что теперь иного пути нет. Он пришпорил своего генуэзца, чего не делал никогда, и конь тоже понял, что нет иного пути. Увидев выехавшего навстречу римлянина, эмир нахмурил красивые брови, определяя, достойный ли для него явился противник.
Все римское войско разом воскликнуло — гей! — стало горячить коней и отстегивать копья. Но сначала должен был свершиться поединок.
Эмир пренебрежительно прогарцевал перед намордником Колумбуса, затем внезапно повернул скакуна и, наклонив копье, понесся на Дениса сбоку. Денис еле увернулся, хотя ожидал, что неверный будет хитрить. Он, однако, помнил все уроки, полученные когда-то во дворце, и сейчас находился в лучшей форме — собран и готов ко всему. Надо быть активным, активным, активнее врага!
Блеснула у него идея, и, когда в следующий раз эмир исподтишка опять навалился сбоку, Денис не стал уворачиваться. Он рискнул повторить урок, полученный им когда-то от циркового наездника. Он упал из седла прямо наземь, больно расшиб локоть, но главное — не выпустил оружия. Вышколенный Колумбус не умчался, остановился как вкопанный над упавшим хозяином.
И торжествующий эмир обратился к своему ликующему войску, указывая на поверженного врага.
Этого было достаточно Денису. Во мгновение ока он влетел в свое седло, нашарил стремена и, наклонив копье, пришпорил генуэзца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162