Просто я хочу спросить.
— Ну, спрашивай, неугомонная.
— Иван Никифорович, мы не можем ему хоть чем-нибудь помочь?
— Денису?
— Да, Денису Петровичу.
— Видишь ли. Света, с точки зрения современной науки… Но если поверить и майору, каждый год у нас переселяются в иные миры десятки человек. Наверное, и оттуда тоже перетаскиваются. Надо четко знать алгоритм, координации… Вот изучим внимательно все, что начертано на сводах эргастирия.
— Так ведь годы могут пройти! — в отчаянии сказала она.
— Что же делать, милая, что же делать!
— И самое гнусное, самое подлое. — Слеза звучала в ее голосе. — Ни одна из этих ученых особ, теоретически рассуждая, как он мог оказаться там, ни слова не сказала, а как ему помочь теперь? Хоть одна бы предложила — давайте закинем туда и меня!
Я промолчал, что я мог ответить?
— А если я что-то еще спрошу? — Тихий ее голос едва можно было различить за ропотом водопада.
— Спрашивай, конечно.
— А как вы думаете, Иван Никифорович, он там еще жив?
— Денис-то?
— Денис Петрович.
Восемьсот лет представились мне надавившей на всех нас бездонной глыбой. А южная ночь дышала тревогой и надеждой.
— Да, Света. Думаю, что он жив.
Глава первая
ПРОРОК ИЗ ЛЬВИНОЙ ЯМЫ
1
Мгла сгустилась, и тишина стала плотной, как древесина старого дуба. А руки наоборот — и плечи и грудь — освободились от непомерной тяжести, облегченно дышали, словно евангельский верблюд, пролезший сквозь игольное ушко.
Но вот он различил мерцающий свет, непонятно еще где, услышал невнятные голоса и понял: «Жив!»
Жив? Но каким образом? И что могло с ним вдруг приключиться? Не попал же он в аварию, он и не ехал никуда! Вечером пришла такая никчемная мысль — прогуляться на раскоп в их «Эргастирий чародея», они частенько так ходили… И значит, он сознание терял?
С трудом поднял голову и увидел, что лежит, распластавшись, в той странной части эргастирия, которую они классифицируют как свинарник или овчарню в жилом доме — так бывало в древние времена. Даже в журнале написали: помещение для жертвенных животных. А в эргастирии, отметил теперь Денис, за бронзовой решеткой язычки пламени прыгали в античном очаге. Кто же это посмел, святотатец, ведь ни один археолог никогда… И что за голоса слышны — мужские, скрипучие, невнятные, будто вороны голгочут.
Не пастухи ли это с горных пастбищ пришли в их зафанеренный раскоп и греются у очага, где огонь не зажигался уже восемьсот лет?
Денис пытался пошевелиться, что-то удерживало его. Напрягши руки, он обнаружил металлические наручники на запястьях. Он скован? Этого еще не хватало!
Следующий сюрприз — он оказался без одежды, голый. Исчезли не только его импортные шорты, но даже и плавки! Как говорится, в чем мама родила. Денис перестал рыпаться, такое надо было пережить.
Между тем сидевшие у очага поняли, что Денис ожил. Голоса их закаркали выразительней. И вот в мерцающей полутьме Денис различил, как две горбоносые и бородатые головы над ним приникли к решетке, стараясь его рассмотреть.
Значит, он захвачен как пленник неизвестными людьми? В детстве Денис слыл очкариком, бабушка насмешливо звала его «синим чулком», но именно потому он втайне занимался силовым спортом. На последнем курсе университета тренер по китайской борьбе восхищался его мускулами: «Какая фактура!» А в армии он участвовал в соревнованиях — кто бы из его археологинь заподозрил за ним такое?
Отчаяние и ярость охватили его, он напрягся с такой безумной силой, что цепь, которой он был опоясан, слетела с крюка. Денис вновь напрягся, но звенья цепи только врезались в его тело. А незнакомцы, спешно отодвинув решетку, пытались схватить его за руки.
Их холодные пальцы были так омерзительны, ужас, охвативший Дениса, так силен, что не помня себя он поднялся на четвереньки и оба железных браслета на запястьях лопнули, как яичная скорлупа. Отпихнув незнакомцев, Денис выскочил за решетку.
Первое, что он успел заметить, — стекло в слуховом оконце над дверью, относительно которого они спорили, подлинное оно или нет, посветлело от наступающего утра. Значит, прошла вся ночь! Это был тот самый раскоп, где он трудился и который подробно описал в «Археолоджикал ревью», только вместо свежей фанеры, заменявшей потолок, теперь нависали почерневшие старые балки, а меж них козьей бородою торчала проросшая сверху трава. Поразительно — это был именно такой эргастирий мистагога, как его представляют себе археологи вовеки веков!
В тот же миг ему пришлось обороняться. Оба незнакомца — один сухопарый, с козлиной седоватой бородкой, другой, наоборот, — массивный, обросший шерстью, как библейский Самсон — кинулись на него. Ну, тут уж Денис, не зря изучавший тайны непревзойденного у-шу, хотя и не получивший почетных поясов, знал, что делать. Старикашку он парализовал метким ударом ноги в подбородок, перебросился к волосатому великану и учинил ему такую стремительную подножку, что тот грохнулся носом об скамью и завопил:
— О, айя матер фео, исполла имин! Ox, ox, каллима диспоти!
Несмотря на то что Денис сам был в шоке, он вздрогнул при этих словах. Черт побери, эти мерзавцы еще и по-гречески разговаривают, все понятно: «Пресвятая матерь божия, помилуй нас!» Только не на том звонком, ясном и певучем языке Гомера, которому учил их на семинарах эллинист доцент Копылович, нет. Это был какой-то изуродованный, с пришепетываньями и придыханиями, с удареньями на «и» — боже мой, кефаревусса, византийский язык!
Это открытие было столь сногсшибательным, что снова проснулся в нем археолог. И он не стал преследовать своих противников или думать о бегстве, а беспомощно опустился на каменную скамью.
И элементарно себя ощупал — что за странный снится сон? Но это был не сон. Уголек, который выкатился из пылающего очага и жег ему голую ступню, подтверждал эту страшную явь.
А супостаты, оклемавшись, вновь подступали к нему, вооружась — старец бронзовой кочергою, а волосатый Самсон даже новенькой алебардой, в которой, при игре воображения, можно было узнать ржавую железку, отправленную археологами на выставку в Москву.
В минуту крайней опасности, уверяют нас психологи и детективные писатели, разум человека обостряется до предела и находит единственно правильные решения. Денис напряг всю свою не столь уж и перегруженную память и наскреб кое-что из уроков доцента Копыловича.
— Иной тон армас! — закричал он как можно выразительнее. — Бросай оружие!
Если бы грянул гром сквозь проросшую травой крышу, он не столько бы поразил незнакомцев, как непреклонный голос Дениса.
Первым сдался старикашка, отбросил со звоном кочергу, обмяк, схватился за сердце. Буйноволосому Самсону, или как его там, Денис велел отставить алебарду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162
— Ну, спрашивай, неугомонная.
— Иван Никифорович, мы не можем ему хоть чем-нибудь помочь?
— Денису?
— Да, Денису Петровичу.
— Видишь ли. Света, с точки зрения современной науки… Но если поверить и майору, каждый год у нас переселяются в иные миры десятки человек. Наверное, и оттуда тоже перетаскиваются. Надо четко знать алгоритм, координации… Вот изучим внимательно все, что начертано на сводах эргастирия.
— Так ведь годы могут пройти! — в отчаянии сказала она.
— Что же делать, милая, что же делать!
— И самое гнусное, самое подлое. — Слеза звучала в ее голосе. — Ни одна из этих ученых особ, теоретически рассуждая, как он мог оказаться там, ни слова не сказала, а как ему помочь теперь? Хоть одна бы предложила — давайте закинем туда и меня!
Я промолчал, что я мог ответить?
— А если я что-то еще спрошу? — Тихий ее голос едва можно было различить за ропотом водопада.
— Спрашивай, конечно.
— А как вы думаете, Иван Никифорович, он там еще жив?
— Денис-то?
— Денис Петрович.
Восемьсот лет представились мне надавившей на всех нас бездонной глыбой. А южная ночь дышала тревогой и надеждой.
— Да, Света. Думаю, что он жив.
Глава первая
ПРОРОК ИЗ ЛЬВИНОЙ ЯМЫ
1
Мгла сгустилась, и тишина стала плотной, как древесина старого дуба. А руки наоборот — и плечи и грудь — освободились от непомерной тяжести, облегченно дышали, словно евангельский верблюд, пролезший сквозь игольное ушко.
Но вот он различил мерцающий свет, непонятно еще где, услышал невнятные голоса и понял: «Жив!»
Жив? Но каким образом? И что могло с ним вдруг приключиться? Не попал же он в аварию, он и не ехал никуда! Вечером пришла такая никчемная мысль — прогуляться на раскоп в их «Эргастирий чародея», они частенько так ходили… И значит, он сознание терял?
С трудом поднял голову и увидел, что лежит, распластавшись, в той странной части эргастирия, которую они классифицируют как свинарник или овчарню в жилом доме — так бывало в древние времена. Даже в журнале написали: помещение для жертвенных животных. А в эргастирии, отметил теперь Денис, за бронзовой решеткой язычки пламени прыгали в античном очаге. Кто же это посмел, святотатец, ведь ни один археолог никогда… И что за голоса слышны — мужские, скрипучие, невнятные, будто вороны голгочут.
Не пастухи ли это с горных пастбищ пришли в их зафанеренный раскоп и греются у очага, где огонь не зажигался уже восемьсот лет?
Денис пытался пошевелиться, что-то удерживало его. Напрягши руки, он обнаружил металлические наручники на запястьях. Он скован? Этого еще не хватало!
Следующий сюрприз — он оказался без одежды, голый. Исчезли не только его импортные шорты, но даже и плавки! Как говорится, в чем мама родила. Денис перестал рыпаться, такое надо было пережить.
Между тем сидевшие у очага поняли, что Денис ожил. Голоса их закаркали выразительней. И вот в мерцающей полутьме Денис различил, как две горбоносые и бородатые головы над ним приникли к решетке, стараясь его рассмотреть.
Значит, он захвачен как пленник неизвестными людьми? В детстве Денис слыл очкариком, бабушка насмешливо звала его «синим чулком», но именно потому он втайне занимался силовым спортом. На последнем курсе университета тренер по китайской борьбе восхищался его мускулами: «Какая фактура!» А в армии он участвовал в соревнованиях — кто бы из его археологинь заподозрил за ним такое?
Отчаяние и ярость охватили его, он напрягся с такой безумной силой, что цепь, которой он был опоясан, слетела с крюка. Денис вновь напрягся, но звенья цепи только врезались в его тело. А незнакомцы, спешно отодвинув решетку, пытались схватить его за руки.
Их холодные пальцы были так омерзительны, ужас, охвативший Дениса, так силен, что не помня себя он поднялся на четвереньки и оба железных браслета на запястьях лопнули, как яичная скорлупа. Отпихнув незнакомцев, Денис выскочил за решетку.
Первое, что он успел заметить, — стекло в слуховом оконце над дверью, относительно которого они спорили, подлинное оно или нет, посветлело от наступающего утра. Значит, прошла вся ночь! Это был тот самый раскоп, где он трудился и который подробно описал в «Археолоджикал ревью», только вместо свежей фанеры, заменявшей потолок, теперь нависали почерневшие старые балки, а меж них козьей бородою торчала проросшая сверху трава. Поразительно — это был именно такой эргастирий мистагога, как его представляют себе археологи вовеки веков!
В тот же миг ему пришлось обороняться. Оба незнакомца — один сухопарый, с козлиной седоватой бородкой, другой, наоборот, — массивный, обросший шерстью, как библейский Самсон — кинулись на него. Ну, тут уж Денис, не зря изучавший тайны непревзойденного у-шу, хотя и не получивший почетных поясов, знал, что делать. Старикашку он парализовал метким ударом ноги в подбородок, перебросился к волосатому великану и учинил ему такую стремительную подножку, что тот грохнулся носом об скамью и завопил:
— О, айя матер фео, исполла имин! Ox, ox, каллима диспоти!
Несмотря на то что Денис сам был в шоке, он вздрогнул при этих словах. Черт побери, эти мерзавцы еще и по-гречески разговаривают, все понятно: «Пресвятая матерь божия, помилуй нас!» Только не на том звонком, ясном и певучем языке Гомера, которому учил их на семинарах эллинист доцент Копылович, нет. Это был какой-то изуродованный, с пришепетываньями и придыханиями, с удареньями на «и» — боже мой, кефаревусса, византийский язык!
Это открытие было столь сногсшибательным, что снова проснулся в нем археолог. И он не стал преследовать своих противников или думать о бегстве, а беспомощно опустился на каменную скамью.
И элементарно себя ощупал — что за странный снится сон? Но это был не сон. Уголек, который выкатился из пылающего очага и жег ему голую ступню, подтверждал эту страшную явь.
А супостаты, оклемавшись, вновь подступали к нему, вооружась — старец бронзовой кочергою, а волосатый Самсон даже новенькой алебардой, в которой, при игре воображения, можно было узнать ржавую железку, отправленную археологами на выставку в Москву.
В минуту крайней опасности, уверяют нас психологи и детективные писатели, разум человека обостряется до предела и находит единственно правильные решения. Денис напряг всю свою не столь уж и перегруженную память и наскреб кое-что из уроков доцента Копыловича.
— Иной тон армас! — закричал он как можно выразительнее. — Бросай оружие!
Если бы грянул гром сквозь проросшую травой крышу, он не столько бы поразил незнакомцев, как непреклонный голос Дениса.
Первым сдался старикашка, отбросил со звоном кочергу, обмяк, схватился за сердце. Буйноволосому Самсону, или как его там, Денис велел отставить алебарду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162